Инферно - Дэн Браун

Переносимые по воздуху болезнетворные микроорганизмы распространяются быстро.

Очень быстро.

— Если разносится с воздухом, — сказал Брюдер, — то вероятно, это вирус.

Да, вирус, Сински была с этим согласна. Самый быстро распространяемый патоген, который мог выбрать Зобрист.

Распространение переносимого по воздуху вируса под водой было по общему признанию необычным, и все же существовало много форм жизни, которые развивались в жидкости и затем переносились в воздух — москиты, плесневые грибы, бактерия, которая вызывала болезнь Легионеров, микотоксины, красные микроорганизмы, даже люди. Сински мрачно представляла вирус, проникающий в хранилище лагуны … и затем зараженные микрокапельки, поднимающиеся во влажный воздух.

Мирсат теперь смотрел на забитую транспортом улицу с дурным предчувствием на лице. Сински проследила за его пристальным взглядом на приземистое, красное-белое кирпичное здание, единственная дверь которого была открыта, показывая, по-видимому, лестничную клетку. Скопление хорошо одетых людей, которые казалось, ждали снаружи под зонтиками, а швейцар контролировал поток гостей, которые спускались по лестнице.

Некий авангардный танцевальный клуб?

Сински увидела золотую надпись на здании и почувствовала внезапное стеснение в груди. Этот клуб назывался «Хранилище» и был построен в 523 году от Рождества Христова. Теперь она поняла, почему Мирсат выглядел настолько обеспокоенным.

— Затонувший дворец, — сказал Мирсат, запинаясь. — Кажется … сегодня вечером там концерт.

Сински посмотрела с недоверием. — Концерт в хранилище?!

— Это вместительное помещение, — ответил он. — Оно часто используется в качестве культурного центра.

Терпение Брюдера было явно на исходе. Он рванул к зданию, с увёртками пробираясь сквозь беспорядочное скопление машин на проспекте Алемдар. Сински и остальные тоже перешли на бег, вдогонку агенту.

Когда они добрались до входа в водохранилище, вход был заслонён группой посетителей концерта, ожидавших, когда их впустят — три женщины в мусульманском одеянии, парочка туристов, державшихся за руки и мужчина в смокинге. Все они держались вместе, во входном проёме, пытаясь укрыться от дождя.

Сински были слышны мелодичные надрывы класического музыкального сочинения, доносившиеся снизу. Берлиоз, подумала она по своеобразной оркестровке — неважно что, но здесь, на улицах Стамбула, эта музыка казалась чужеродной.

Когда они приближались ко входу, она почувствовала, как с лестницы поднимается поток тёплого воздуха, накатывающегося волнами из подземной глубины и находящего выход из этой замкнутой пещеры. Воздух, выносимый на поверхность, наполняли не только звуки скрипок, но и безошибочно узнаваемые запахи влаги и людского скопления.

Это усугубляло дурные предчувствия Сински.

Когда по лестнице поднялась группа туристов и с довольным видом разговаривая, вышла из здания, швейцар позволил спуститься следующей группе.

Брюдер тут же направился ко входу, но швейцар остановил его вежливым жестом. — Одну минуту, сэр. Помещение переполнено. Очередной посетитель выйдет уже меньше, чем через минуту. Спасибо за понимание.

По виду Брюдера, он был готов вломиться, но Сински положила руку ему на плечо и потянула его в сторону.

— Стойте, — скомандовала она. — Ваша группа скоро прибудет, а в одиночку вы не должны обследовать это место. — Она указала на табличку у двери. — Это водохранилище огромно.

На информационной табличке было описание подземного пространства масштабов собора — в длину почти два футбольных поля — при этом площадь потолка достигала десяти тысяч квадратных метров, и подпирал его лес из 336 мраморных колонн.

— Взгляните на это, — сказал Лэнгдон, стоявший в нескольких метрах поодаль. — Вы не поверите.

Сински повернулась к нему. Лэнгдон указал на концертную афишу на стене.

О, Боже мой.

Директор ВОЗ не ошиблась в определении стиля музыки как «романтический», но исполнявшийся фрагмент был сочинён не Берлиозом, а другим композитором романтического направления — Ференцем Листом.

В этот вечер глубоко под землёй Стамбульский государственный симфонический оркестр исполнял одно из известнейший сочинений Ференца Листа — его Данте-симфонию — вся композиция была навеяна дантовским нисхождением в ад с возвращением из него.

— Выступление продолжается всю неделю, — сказал Лэнгдон, тщательно изучая мелкий шрифт плаката. — Бесплатный концерт. Подписано анонимным благотворителем.

Сински подозревала, кто этот анонимный спонсор. Вкус Бертрана Зобриста к драматическому, судя по всему, был также и безжалостной практической стратегией. Эта неделя бесплатных концертов привлечет на тысячи больше туристов, чем обычно спускается в хранилище, и они окажутся в переполненном месте… где они будут дышать зараженным воздухом, затем уедут по домам, находящимся здесь и за границей.

— Сэр? — швейцар обратился к Брюдеру. — У нас есть комната еще на двоих.

Брюдер повернулся к Сински.

— Вызовите местные власти. Что бы мы ни нашли там, нам нужна поддержка. Когда моя команда будет здесь, пусть они свяжутся со мной по радио для получения дальнейших указаний. Я спущусь и посмотрю, смогу ли я найти, где Зобрист установил это.

— Без респиратора? — спросила Сински. — Вы не знаете, остался ли Солюблоновый пакет до сих пор целым и невредимым.

Брюдер нахмурился, задержав руку в теплом потоке воздуха, выходившем из дверного проема. — Не хочу говорить об этом, но если инфекция вышла наружу, то все в этом городе, возможно, уже заражены.

Сински думала о том же, но не хотела говорить при Лэнгдоне и Мирсате.

— Кроме того, — добавил Брюдер, — я уже видел, что происходит с толпой, когда моя команда шагает в биозащитных костюмах. Начнется всеобъемлющая паника и давка.

Сински решила уступить Брюдеру; в конце концов, он — специалист, и попадал в такие ситуации раньше.

— Наш единственный шанс, — сказал ей Брюдер, — это предположить, что оно все еще в сохранности, и попытаться его локализовать.

— Хорошо, — сказала Сински. — Сделайте это.

— Есть другая проблема, — прервал Лэнгдон. — Вы не забыли про Сиенну?

— А что с ней? — спросил Брюдер.

— Какими бы ни были ее намерения здесь, в Стамбуле, она очень хорошо знает несколько языков и, возможно, немного говорит на турецком.

— И?

— Она знает, что в поэме говорится о «затонувшем дворце», — сказал Лэнгдон. — А в Турции, «затонувший дворец» буквально указывает… — Он жестом показал на вывеску «Еребатан-сарай» над дверным проемом. — …прямо сюда.

— Верно, — устало согласилась Сински. — Она могла догадаться об этом и вообще миновать собор Святой Софии.

Брюдер взглянул на одинокий вход и тихо выругался. — Хорошо. Если она внизу и собирается вскрыть солюблоновый пакет, прежде чем мы локализуем его, то, по крайней мере, она находится там не так долго. Это огромная территория, и, вероятно, она понятия не имеет, где искать. И, возможно, из-за всех этих людей вокруг, она не сможет погрузиться в воду незамеченной.

— Сэр? — швейцар снова обратился к Брюдеру. — Вы хотите войти сейчас?

Брюдер увидел еще одну группу любителей симфонической музыки, приближающуюся по улице, и кивнул швейцару, соглашаясь войти.

— Я иду с вами, — сказал Лэнгдон, следуя за ним.

Брюдер повернулся и посмотрел на него. — Не рискуй.

Тон Лэнгдона был непреклонным. — Агент Брюдер, одна из причин, по которой мы попали в эту ситуацию — это то, что Сиенна Брукс водила меня за нос весь лень. И, как вы сказали, возможно, мы уже заражены. Я помогу вам, нравится вам это или нет.

Брюдер на секунду пристально посмотрел на него, затем уступил.

Когда Лэнгдон вошел в дверной проем и стал спускаться по крутым ступеням позади Брюдера, он почувствовал теплый ветер, порывами налетающий на них из глубины хранилища. Влажный бриз донес звуки «Симфонии Данте» Листа вместе с узнаваемым, но непередаваемым запахом… запахом огромного бедствия, ожидающего людей, собравшихся вместе в закрытом пространстве.

Лэнгдон внезапно почувствовал призрачную пелену, обволакивающую его, как будто длинные пальцы невидимой руки протянулись из земли и прошлись по его телу.

Музыка.

Симфонический хор — сотни энергичных голосов — теперь напевал хорошо знакомый отрывок, отчетливо произнося каждый слог мрачного текста Данте.

— Lasciate ogne speranza, — сейчас распевали они, — voi ch’entrate.

Эти шесть слов — самая известная строка всего «Ада» Данте — поднимались от подножия лестницы подобно зловещему запаху смерти.

В сопровождении нарастающих звуков трубы и валторны, хор снова пропел предостережение. «Lasciate ogne speranza voi ch’entrate!»

Оставь надежду всяк сюда входящий!