Омар Хайям - Шамиль Загитович Султанов

человечности, и освобождался бы от пелены нерадения [о котором сказано в Коране]: «Они знают только наружное в жизни этого мира, а относительно будущей своей жизни они нерадивы» (Коран. 30:6. — Ш. С, К. С.); — и со вкусом и страстью вступал бы на путь шествования [к Аллаху]. А тем несчастным философам, материалистам и натуралистам, которые лишены этих двух благ, которые ошеломлены и сбиты с пути, остается вместе с одним из литераторов, который известен у них талантом и мудростью, остроумием и познанием (то есть с Омаром Хайямом. — Ш. С., К. С.), читать только вследствие крайнего смущения и заблуждения следующие стихи:

Приход наш и уход загадочны — их цели

Все мудрецы Земли осмыслить не сумели.

Где круга этого начало, где конец,

Откуда мы пришли, куда уйдем отселе?

Жизнь сотворивши, смерть Ты создал вслед за тем,

Назначил гибель Ты своим созданьям всем.

Ты плохо их слепил, но кто ж тому виною,

А если хорошо, ломаешь их зачем?

Крайне нелестно отзывался об Омаре Хайяме один из крупнейших суфийских мыслителей поэт Фарид ад-Дин Аттар.

К XI веку наряду с суфиями, не оставившими своих постоянных занятий (ремесла, розничная торговля и т. д.), все больше появлялось своего рода «профессиональных» суфи-тов. Их обозначали уже тогда, как и теперь, термином «факир» или чаще его синонимом «дервиш». Многие из них жили постоянно или временно в дервишских обителях, называвшихся по-разному: ханака, завийа, ланга, рибат. В этих обителях сложился специфический устав духовного руководства: молодые мюриды находились под началом наставника (шейх или пир). По отношению к послушнику-мюриду шейх являлся муршидом. Под руководством муршида мюрид должен был пройти долгий курс аскетической и созерцательной жизни для достижения совершенства на пути тариката.

Полное подчинение воли мюрида воле своего шейха являлось основной предпосылкой эффективности движения по суфийскому пути. Более того, многие известные суфиты требовали, чтобы мюриды оказывали своим наставникам больше уважения, чем Богу.

Разрабатывались специальные упражнения, направленные на полное подчинение мюрида воле шейха. В суфийском братстве Джелалетдина Руми искус новичка продолжался тысячу и один день, из которых сорок дней он исполнял обязанности конюха при обители, сорок дней чистил отхожие места, сорок дней носил воду, сорок дней подметал двор, сорок дней носил дрова, сорок дней служил поваром и т. д. Необходимо было любой ценой сломить гордость адепта, добиться его покорности, испытать его смирение и готовность выполнить любое распоряжение шейха. Самомнение, гордость, тщеславие считались серьезными препятствиями на пути духовного совершенствования. Все эти качества, за которыми пряталось «ложное Я», не давали возможности видеть или слышать знамения Аллаха, а следовательно, соотносить свой путь с ниятом (намерением) Всевышнего. Ислам основывается на том, что Аллах не только создал, но и постоянно создает все. Поэтому человек либо является препятствием на пути этого тотального творческого процесса, либо, если он действительный суфий, является творческим инструментом Всемогущего.

Только после того как мюрид успешно преодолевал свое «ложное Я», он принимался в суфийское братство и получал дервишскую одежду. Его связь с шейхом-наставником сохранялась всю жизнь. Мюрид, отрекаясь от своей воли, целиком отдавал себя муршиду, регулярно каялся в своих грехах (в том числе и мысленных) перед ним. Таким образом, креативный потенциал суфизма, дальнейшие направления его духовного и социального развития в огромной степени зависели от духовных качеств и духовной зрелости шейха, его верности традициям тариката, от степени его нравственной чистоты, отсутствия даже намеков на лицемерие и желание использовать великое учение суфизма в мирских целях. Но «человек слаб». В реальной и противоречивой жизни гораздо чаще стали встречаться не суфии, а суфиты, не мудрые муршиды, а жадные и невежественные «шейхи».

…На одной из своих лекций Хайям рассказал студентам сочиненную им притчу: «К некоему известному суфитскому шейху явился джинн в образе человека, желающего вступить на святой путь. Шейх его спросил:

— Какова цель твоего прихода к нам?

— Желание сердцем своим прикоснуться к всепроникающему свету Аллаха.

— Но знаешь ли ты, что тяжел и труден путь мюрида?

— Знаю, о святейший из святых. И пришел я к тебе, зная о святости и мудрости твоей. Но прежде чем стать твоим вернейшим мюридом, позволь задать тебе несколько вопросов.

Шейх благосклонно кивнул головой, погладив сплошь седую бороду.

— Что привело меня к тебе?

— Твое стремление найти свой путь к Аллаху.

— Но почему я пришел именно к тебе?

— Таково было твое предназначение.

— Почему я выбрал тебя?

— Твое сердце указало тебе путь ко мне.

— Таким образом, мои сомнения проложили этот путь к твоей ханаке. Значит, мои сомнения составляют очень важную суть меня самого. Но не заставят ли они уйти от тебя?

— Это зависит от твоего духовного развития.

— Но ведь путь истинного суфия — это постоянное преодоление своего нафса, своего «ложного Я». На каком-то этапе я должен буду лишиться своих сомнений и, следовательно, забыть пусть ложное, но свое «Я».

— Но ты взамен получишь свое истинное «Я», неотделимое от всего окружающего и от Аллаха!

— Но, обуздывая свою волю и преодолевая свои сомнения, я буду прежде всего твоим отражением, о шейх!

— Я прошел значительную часть пути, и моя самость чиста. И через меня ты познаешь Всевышнего. На то воля Аллаха!

— И тем не менее есть значительный шанс того, что я могу превратиться в твое отражение. И возможно даже, что это отражение я приму за свое новое «Я».

— Возможно. Но на каком-то этапе ты все равно пойдешь своим путем.

— Но каким образом я узнаю, что это мой путь? Без воли, без сомнений, с твоим отражением в себе — кто мне скажет, что это мой путь?

— Аллах даст тебе соответствующие знамения.

Шейх начинал раздражаться.

— Но каким образом я восприму великие знамения Аллаха? Ведь я к тому времени буду тобой. Следовательно, это ты определишь мой путь. Но разве Аллаху нужны хорошие или плохие копии тебя, о шейх?

Сказав это, джинн засмеялся и исчез».

Помолчав, Омар Хайям добавил: «Путь суфиев — это река, которая несет и мертвые, и живые сердца. Это река, в которой может утонуть искренний, но слабый пловец. Но она же может нести лицемеров, искренне наслаждающихся своим лицемерием. Это река, которая может нести свои воды к океану, но может затихнуть и в зловонном болоте…»

Суфизм с самого своего зарождения в той или иной степени выражал пассивный (реже — активный) протест против социальной несправедливости, которая постепенно усиливалась в исламском мире. Известно,