Святые сердца - Сара Дюнан

— Может быть, вы расскажете мне, что случилось, — говорит Зуана женщине.

— Да-да, спасибо. Несколько недель назад мой муж возвращался в город из деревни, где собирал лекарственные травы. Его лошадь охромела, и последние мили ему пришлось идти пешком, так что время было позднее. С берега реки донеслись крики, и, подойдя туда, он спугнул каких-то людей. Они кинулись наутек, но один остался лежать на земле. Сбежавшие ударили его ножом и пытались перерезать ему горло. Мужу удалось остановить кровь — артерии были не задеты — и привезти раненого в дом. Много дней он был при смерти, так как кровотечение все возобновлялось, но муж прикладывал к ранам лютик и тысячелистник, и юноша стал поправляться.

— Вы помогаете мужу в работе?

Женщина краснеет.

— Да. Немного. Детей у нас нет; я не могла… И вот… И потом, это дешевле, чем нанимать помощника.

— Вам нравится?

У женщины вырывается смешок.

— Да. Да, нравится.

Зуана кивает. Отец, муж, даже сестра. Было бы с кем поговорить. Поговорить с человеком, которому так же интересно, как и ей. Больше ей ничего не было нужно.

— И что же в этой истории привело вас сюда, ко мне? — спрашивает она мягко.

— Юноша рассказал нам, что люди, которые пытались его убить, были его друзьями, он познакомился с ними, когда приехал в наш город, ибо он здесь чужой.

— Тогда зачем они пытались его убить?

— Он не знает. Мой муж сказал, что ему надо пойти к городской страже, ведь он может опознать нападавших. Но юноша сказал, что это не поможет, поскольку они из хороших семей, и правосудия он не дождется.

Зуана чувствует, как внутрь ее словно закрадывается холодок.

— А этот молодой человек назвал вам свое имя?

— Да. Джакопо Браччолини. Он певец. Не знаю, будет ли он петь и дальше, ведь ему так исполосовали горло и лицо. Но он был учителем пения в Милане.

Зуана трясет головой. Надо встать и уйти.

— Это он послал вас сюда? — спрашивает она, уже резче.

— Нет. Я сама предложила, что схожу, когда услышала его историю. Он хороший человек и едва не умер, — говорит женщина. — Он написал письмо и попросил, чтобы я передала его вам. Оно адресовано молодой монахине, послушнице по имени…

— Я не хочу знать, для кого оно. Я не знаю этого человека и ничего не могу от него принять, — заявляет Зуана, уже стоя. — Послушница принесла обеты и скоро подтвердит их, ей нельзя получать письма.

Она замечает, что с другого конца комнаты за ней следит монахиня-надзирательница. Напряженность их разговора привлекла ее внимание. Зуана снова садится и опускает глаза.

— Однако не беспокойся, за его полное выздоровление я помолюсь, — уже спокойнее говорит она. — И спасибо за визит.

— Пожалуйста. Пожалуйста… — Голос женщины тих, но отчетлив. — Это трудно, я знаю. Но он хороший человек. Я ходила за ним несколько недель. Он ничего не просит, только хочет сказать «прощай». Он уезжает и хочет пожелать ей счастья. Он никогда больше ее не потревожит.

Зуана трясет головой, но больше для того, чтобы не слышать голоса этой женщины. В том, как она говорит, есть что-то убедительное. Всякий больной, кого она возьмется выхаживать, поневоле найдет утешение как в ее силе, так и в ее нежности. А может, это любовная история тронула ее сердце. Кому, как не ей, знать ценность любви, ведь только ради истинного чувства муж станет терпеть бесплодную жену и не отвергнет ее, чтобы жениться на другой.

— А вы его читали?

— Нет. Но он хороший человек, клянусь.

Надзирательница уже подходит к ним.

— Все ли у вас в порядке, дорогая сестра?

— О, все очень хорошо, спасибо, сестра Елена, — улыбается Зуана. — Новости, правда, неважные. Это… Изабелла… Везалио. Ее муж был одним из самых одаренных студентов моего отца. Он очень болен, и она пришла ко мне за советом. Но, по-моему, наши молитвы ему нужнее любого лекарства.

Монахиня внимательно смотрит на женщину, чье платье и лицо говорят о смирении.

— Будь спокойна, добрая женщина, мы не забудем помянуть его в наших молитвах, — с улыбкой говорит она и отходит.

Зуана опускает голову, точно и в самом деле молится. Напротив нее, сложив на коленях руки, сидит женщина. Из-под ее ладони высовывается краешек сложенной бумаги.

— Но почему я? Почему вы пришли ко мне?

— Потому что он сказал, что вы хорошая и добрая монахиня.

— Он меня не знает.

— Похоже, что знает. И не ошибается. Вы действительно… хорошая и добрая. Жаль, что я не знала вашего отца… — шепчет женщина.

Мгновение Зуана не сводит с нее глаз. Позднее она так и не может вспомнить тот миг, когда приняла решение. А может, она его и не принимала. Может, это тело решило все за нее.

Преодолев разделяющее ее и женщину расстояние, ее руки ложатся поверх ладоней последней. Зуана с удовольствием отмечает, что пальцы у них испачканы одинаково.

— Господь всемогущий, позаботься о Твоих слугах здесь и помоги этому юноше поправиться, чтобы его голос вновь воздавал Тебе хвалу. — Пока она говорит, женщина выпускает из рук письмо, а Зуана прижимает его своими пальцами и держит.

— Аминь.

— Аминь.

Руки Зуаны возвращаются к ней на колени и зарываются в складки ее юбки.

— А теперь идите, — тихо говорит она посетительнице.

— Спасибо.

Женщина встает и поспешно уходит.

— О… Синьора Везалио…

Женщина оборачивается.

— Передайте мужу, пусть прикладывает мед и паутину с яичным белком к ранам на шее и лице. Так шрамы рассосутся быстрее.

Зуана не сразу уходит, но некоторое время сидит, ощупывая сквозь складки платья письмо и оглядывая комнату. Она замечает сестру Персеверанцу, которая, как всегда прямая из-за ремня, перетягивающего ее в талии, оживленно болтает с нарядной замужней дамой одних с ней лет и сходной наружности. У ее ног девочка, светлокудрый ангелок с липким от печенья ротиком, прижимаясь к коленям тетки, трогает пальчиками бусины четок, висящих у той на поясе. Сколько же ей лет? Три? Четыре? Уже видно, что хорошенькая, такую в монахини не отдадут. Но кто знает, что еще будет. Может, оспа, а может, несчастный случай или даже постепенно открывшаяся слабость ума…

Засунув письмо в рукав, Зуана выходит из комнаты, оставляя позади звуки веселья.

Глава сороковая

В часовне она занимает свое обычное место на пустых хорах и сидит, слушая, как колотится ее сердце. Закрыв глаза, она прижимается спиной к панели и ощущает стык между ореховым зданием склада и клинышком реки из красного дерева. Сколько труда, сколько веры вложил в мозаику мастер. Немного погодя она открывает глаза и видит фрески на стенах вокруг. Поскольку жечь свечи в дневное время — безрассудство, то церковь освещается лишь солнечными лучами, которые, меняя в течение дня угол наклона, выхватывают из тени то одно, то другое изображение. Вот почему пики времен года всегда имели такое значение для Зуаны: в этот период солнечные лучи всегда выделяют две сцены, особенно хорошо видимые с ее места. С годами она хорошо их изучила. И теперь рассматривает их, чтобы успокоиться.