Песня моряка - Кен Кизи

Кармоди, онемев, попятился и вышел.

Алиса прикусила язык, но было уже поздно: все вокруг смотрели на нее. А когда через несколько минут за старым пройдохой последовала и Виллимина Хардасти, Алиса ощутила еще более сильный укол раскаяния, вероятно, исказивший ее лицо, так как Шула спустилась со своей скамейки и, склонившись к Алисе, произнесла:

— Прости мужчину, во всем виновата луна.

— Что?

— Прости мужчину, во всем виновата луна. Так говорила нам сестра Клэр.

— Как может монахиня из ордена иезуитов разбираться в мужчинах? — раздраженно огрызнулась Алиса.

Шула пожала плечами.

— Точно так же, как ваш православный священник разбирается в женщинах. Каждый раз после службы он мне повторяет: «Falsus in uno, falsus in omnibus».

— И что это значит?

— Вероятно, он считает, что я не так одета или что мои мысли витают где-то в другом месте. Вы не хотите поехать на концерт в Шинный город?

— Там меня сочтут не так одетой. И лишь когда девушка отбыла со своим новым бородатым приятелем, Алиса поняла, что из-за своей чертовой гордыни она упустила еще одну возможность уйти отсюда с достоинством.

Толпа с каждой минутой продолжала редеть. Ну ладно, если она чувствовала себя униженной, то каким униженным должен был себя чувствовать бедный Соллес. Когда Вейн Альтенхоффен принялся зачитывать свою сокрушительную передовицу из рукописного номера «Маяка», Алиса начала искать глазами Айка и обнаружила, что того нет. Сразу после выступления он опустился на ступеньки подиума, боясь пошевелиться, как человек, попавший в трясину, когда каждое движение грозит еще большим погружением в болото. Но теперь его нигде не было видно. Наверное, выполз на четвереньках, бедняга. И Алиса испытала даже некоторое облегчение от того, что им довелось разделить одну судьбу. Но теперь и оно рассеялось. Убедившись в том, что Айка нигде нет, она слезла с брандспойта и с выражением надменного безразличия пробралась сквозь толпу и спустилась с крыльца.

И лишь оказавшись в своем кабинете над прачечной, она позволила этой маске сползти со своего лица и обрушилась на себя с упреками. Какое лицемерие таилось за этим деланным безразличием! Каким она была шутом гороховым! Почему она так зависела от мнения большинства? Ее не волновало, что о ней думают в Сан-Франциско, где самодовольные типы, с которыми она была знакома, относились к ней гораздо более критично. А тут, в этом культурном болоте! Ей пришлось обращаться с Майклом Кармоди как со скотиной, хотя на самом деле она совершенно не была на него зла. Она даже не успела переговорить с ним об этой крупной блондинке. А Виллимину Хардасти можно было назвать разлучницей с таким же успехом, как Майкла Кармоди неверным мужем.

Партнерство супружеской четы мистера и миссис Кармоди было гораздо успешнее, чем это бывает обычно, в основном благодаря тому, что с момента первого рукопожатия этот брак был основан на чисто практических соображениях: он был полезен с бюрократической точки зрения, а все остальное было гарниром. Их бизнес только выиграл, а расходы сократились. Кармоди перестал проигрывать в покер всякий раз, как на него наваливалось чувство одиночества и тоски, Алиса прекратила подпитывать свои эмоции ежевечерними порциями алкоголя. И все их соседи с удовлетворением отмечали общее смягчение нрава обоих, особенно благотворно этот брак повлиял на Свирепую Алеутку Алису. И вот беглец возвращается и щеголяет перед всем городом к вящему удовольствию его обитателей.

— Черт бы меня побрал, — выругалась Алиса, — срочно надо выпить, и плевать я хотела, в какое это приведет меня состояние. Лучше безумствовать, чем ходить на цыпочках, как красна девица.

Текила кончилась, как и остатки старонорвежской медовухи. Единственной бутылкой, обнаруженной ею, оказался «Безумный Джек», которого Алиса за неделю до этого нашла в прачечной — вероятно, она была оставлена там каким-нибудь забывчивым ПАПой. Она терпеть не могла вкус дешевого портвейна даже в периоды своих самых крутых запоев. Есть пределы, которые переходить нельзя. Но учитывая, что у Херки было закрыто, а впереди, судя по всем признакам, Алису ожидал тяжелый вечер, годился любой дешевый портвейн.

Первые несколько глотков она сделала зажмурившись, словно таким образом можно было отбить вкус. Когда в голове немного загудело, она поставила бутылку на полку с моющими средствами и снова поднялась наверх. Алиса скинула туфли и стащила с себя наряд, который надела специально для собрания. Это был красный костюм в белую клетку, как старомодная скатерть, с узкой облегающей юбкой, проявлявшей все складки и неровности нижнего белья. Она купила его на распродаже в Кетчикане ради шутки и надела на собрание, чтобы продемонстрировать свое полное пренебрежение.

Приняв душ, она натянула на себя широкие теплые штаны и старую фланелевую рубашку Кармоди. Обшлаги у нее протерлись до дыр, а сохранившиеся пуговицы были абсолютно бесполезны, так как петли были разорваны. Зато она была огромной, как пузо Кармоди, и ее можно было обернуть вокруг себя чуть ли не дважды.

Скрестив ноги, Алиса уселась на матрас и принялась изучать свои книжные полки — у нее там было немало верных друзей, помогавших ей пережить не один тяжелый вечер. Особенно ей помогали Сэсси Зора Херстон и Эудора Велти с ее тонким слухом и ясным взглядом. Но на этот раз Алисе требовалось что-нибудь более классическое. Более вневременное. Она выбрала «Елену в Египте» Хильды Дулитл. После нескольких страниц кристально чистой поэзии, посвященной античным забавам Елены и Ахилла, Алиса спустилась вниз за Никчемкой, чтобы та составила ей уютную компанию. Прочитав еще несколько страниц, она была вынуждена признать, что ни теплые щенки, ни холодная поэзия не в состоянии помочь ей, и снова спустилась вниз за портвейном.

Она читала, пила портвейн и гладила спящего щенка почти час, когда во дворе вдруг послышались какие-то звуки. Вероятно, это кто-то из поклонников Шулы завез ее обратно. После того как эскимоска отошла от удара, нанесенного ей Исааком Соллесом, она стала королевой Квинакской молодежи. Даже на съемках ее постоянно можно было видеть болтающей в кругу портовых юнцов. За ней увивались даже такие местные знаменитости, как братья Каллиган.

До Алисы донеслись молодые звонкие голоса, прощавшиеся друг с другом, а потом машина развернулась и начала удаляться в сторону города. И что-то в этих юных голосах и затихающем шуме мотора было печальное и трогательное. Алиса отложила книгу и прижала к груди теплый пушистый комок, чтобы растопить в груди холод. Да, сестра Клэр была права: во всем виновата луна. Алиса вспомнила Кармоди и с надеждой подумала, что хорошо бы он нашел себе уютное пристанище на ночь. Если кто его и заслуживал, так это именно он. Он никогда не жаловался на то, что Алиса все чаще и чаще оставляла его одного в готическом чудище на другом берегу залива. А она знала, как он ценил ее общество. Любое общество. Кармоди любил видеть чье-нибудь лицо напротив за утренней чашкой кофе и иметь рядом сочувственного слушателя по вечерам во время трансляции новостей. И, тем не менее, он никогда не возражал, когда она садилась в машину и уезжала в город. Он всегда с уважением относился к ее потребности в одиночестве, и теперь Алисе было стыдно до слез за то количество дерьма, которое она вылила ему на голову только потому, что ему понадобилась компаньонка. Она сделала еще один глоток портвейна и попыталась сдержать слезы, уткнувшись лицом в щенячью шерстку Никчемки.

Именно в этой жалобной позе и застала ее Шула.

— Миссис Кармоди, у вас все в порядке? — Заглянула с лестницы Шула.

— Я увидела, что у вас свет.

Алиса вытерла глаза потрепанным рукавом.

— Заходи, милая, — икнула она. — Все по заслугам: «Елена в Египте», алкоголь в постели и рыдания в отчаянии.

— Я о вас очень беспокоилась. Я чувствовала, что вам стыдно за то, как вы обошлись с мистером Кармоди. Это было не очень красиво…

— Я знаю, — снова икнула Алиса, издав нечто среднее между пьяным всхлипом и истерическим хихиканьем. — Но ты знаешь, за что мне действительно стыдно? Не за то, что это было некрасиво, а за то, что это было так банально! Как обманутая жена из мыльного клише. Банальность — это ужасно. Я привыкла считать себя дамой со вкусом. Я же имею магистерскую степень. И как можно быть такой умной и в то же время так глупо себя вести? Черт бы меня побрал!

Это проклятие было последней каплей, и слезы хлынули ручьями из глаз Алисы. Шула вошла в комнату и, опустившись на колени, обняла Алису вместе со щенком, книгой и бутылкой. Покачиваясь из стороны в сторону, она принялась напевать какую-то немелодичную гортанную тему.

— Что только ты теперь будешь обо мне думать, — промолвила Алиса, когда рыдания перестали ее сотрясать.

— То же, что и раньше, — заверила ее Шула. — А тогда я думала: упс! Алиса Кармоди опять набралась и теперь будет искать, на ком сорвать злость.