Брежнев - Леонид Млечин

Тяжельников был уже секретарем Челябинского обкома партии, когда в марте 1968 года его вызвали в Москву — готовиться к поездке в Болгарию. Помимо ритуальной беседы в отделе пропаганды ЦК его провели по кабинетам всех секретарей ЦК. Провинциальный партийный работник Тяжельников, по его словам, был смущен таким вниманием. Не сразу понял, что это были смотрины. И, наконец, Капитонов повел его к Леониду Ильичу. Беседа продолжалась полтора часа. Брежнев попросил соединить его с первым секретарем Челябинского обкома Николаем Родионовым и предупредил:

— ЦК, вероятно, направит Тяжельникова в одну из центральных областей либо подумает об ответственном поручении в Москве.

В Болгарию Тяжельников так и не поехал. Три месяца он ждал решения своей судьбы. В начале июня, вспоминал Тяжельников, его опять вызвали в Москву — и опять вроде бы для поездки в Болгарию. На сей раз его сразу провели к Брежневу. Леонид Ильич со значением сказал:

— Сергей Павлов сегодня избран председателем Центрального совета союза спортивных обществ и организаций СССР. Нужен первый секретарь ЦК ВЛКСМ. Я и мои ближайшие соратники намерены предложить секретариату и политбюро вашу кандидатуру…

Прошло несколько десятилетий, а Тяжельников помнит каждое слово генерального секретаря. На следующий день его утвердили на политбюро, а через день Суслов представил руководству комсомола нового первого секретаря. Так началась карьера Евгения Михайловича в Москве.

Тяжельников очень боялся идеологической крамолы. Борис Панкин, главный редактор «Комсомольской правды», написал рецензию на «Белый пароход» Чингиза Айтматова. Новая книга произвела сильное впечатление на читающую публику, «Белый пароход» — одно из самых ярких произведений Айтматова. Но комсомольское начальство смутилось — в финале герой, мальчик, кончает жизнь самоубийством. При социализме такое недопустимо. Рецензию не публиковали. Приехал в Москву Айтматов, сказал Панкину:

— Пойдем к Тяжельникову.

В кабинете первого секретаря ЦК комсомола на полу лежал огромный ковер. Айтматов невинным тоном поинтересовался:

— А что это тут у вас суры из Корана какие-то написаны? Тяжельников, вспоминал Панкин, перепугался, утратил обычную уверенность и в конце концов разрешил опубликовать рецензию на «Белый пароход».

Евгений Михайлович отличился, когда на съезде партии зачитал восторженную заметку из довоенной многотиражки Днепродзержинского металлургического комбината об успехах молодого партгруппорга Брежнева. Леонид Ильич из президиума растроганно смотрел на комсомольского вожака.

Вскоре последовало кадровое повышение. Один из секретарей ЦК комсомола находился в кабинете Тяжельникова, когда по первой вертушке позвонил Брежнев. Слова генерального секретаря он, естественно, не слышал, но лицо Евгения Михайловича просияло.

— Сочту за честь, Леонид Ильич! — ответил он.

Свидетель разговора побежал по ЦК рассказывать, что Тяжельникова из комсомола забирают. Так он стал руководителем отдела пропаганды.

По словам заместителя Тяжельникова Вадима Александровича Медведева, и на новом посту Евгений Михайлович отличался по части изыскания документов о славной биографии Брежнева и сочинения призывов и лозунгов, прославляющих эпоху и генерального секретаря.

Другой заместитель Тяжельникова, Махаил Федорович Ненашев, называл это лицедейством, которое «пышно расцвело на столичной почве и принесло ему славу незаурядного трубадура вождя и приводило в оторопь даже видавших виды аппаратчиков в ЦК». Такова была комсомольская школа массовых мероприятий.

«А в аппарате и в подведомственных учреждениях, — писал Медведев, — насаждались стереотипность мышления, жесткая дисциплина, нетерпимость не то что к инакомыслию, но и к любому мнению, отличному от тяжельниковского. Это назначение шокировало многих, даже, как мне показалось, Зимянина».

Евгений Михайлович руководил отделом пропаганды, пока генеральным секретарем не стал Андропов. Юрий Владимирович отправил Тяжельникова послом в Румынию…

Во главе отдела культуры в 1965 году поставили Дмитрия Алексеевича Поликарпова, который много лет ведал в партаппарате литературой и искусством.

Еще в сентябре 1940 года его назначили заведующим отделом культурно-просветительных учреждений ЦК. Во время войны он руководил Всесоюзным комитетом по радиофикации и радиовещанию при Совнаркоме. В январе 1944 года Сталин послал его «комиссаром» в Союз советских писателей. Через два года он попал в опалу и был отправлен учиться в Высшую партийную школу, после чего его назначили директором Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина.

После смерти Сталина Поликарпова ненадолго вернули на должность комиссара в Союз писателей, а потом назначили заведующим отделом культуры в ЦК. Структура аппарата постоянно менялась. Называлась его должность по-разному, но десять лет, с 1955 по 1965 год, партийное руководство литературой и искусством осуществлял Поликарпов.

Дмитрий Алексеевич был догматиком, осуждал любые отклонения от партийной линии. Но в нем были и симпатичные черты. Он был откровенен, не уходил от решения сложных вопросов. Он сохранил верность своим юношеским идеалам и был бескорыстен.

«От службы он не хотел ничего, — писал заместитель главного редактора „Нового мира“ Алексей Кондратович, — ни шикарных квартир, ни особых пайков и льгот, — служба была выше. Он служил с душой, а не ради чего-то. Он нисколько не походил на аппаратчиков новой формации, которым только бы урвать, схватить, получить».

В 1965 году Поликарпов умер. Его сменил Василий Филимонович Шауро. Он окончил Могилевский педагогический институт и несколько лет проработал в школе, после чего его отправили в Высшую партийную школу в Москву. Рядом с партшколой, в здании на Миусской площади, находились курсы переводчиков при ЦК партии. Девочки-переводчицы приходили к соседям в партшколу смотреть кино.

На переводческих курсах училась Галина Николаевна Ерофеева, жена известного дипломата Владимира Ерофеева. Она написала воспоминания, в которых фигурирует и молодой Василий Шауро:

«Довольно робкий парень из белорусской глубинки, он был сентиментален, любил народные песни, особенно украинские, и легкие веселые оперетки, такие, как „Свадьба в Малиновке“. Не за последние ли качества его сочли приобщенным к культуре? С ответственного партийного поста в родной республике его „бросили“ на руководство советской культурой…

Как умудрялся он с его более чем скромными интеллектуальными способностями — даже прослыл „великим молчальником“ за нелады с риторикой — противостоять таким высокоодаренным натурам, как Твардовский или Любимов? Впрочем, механизм давления был отлажен его предшественниками и действовал, как правило, универсально».