Брежнев - Леонид Млечин

— У нас появилось за последнее время много мемуарной литературы… Освещают, например, Отечественную войну вкривь и вкось, где-то берут документы в архивах, искажают, перевирают эти документы… Где это люди берут документы? Почему у нас стало так свободно с этим вопросом?

Министр обороны Гречко пообещал:

— С архивами разберемся и наведем порядок. О мемуарах Жукова мы сейчас пишем свое заключение. Там много ненужного и вредного.

Архивы были надежно закрыты для исследователей. А воспоминания Жукова вышли в свет только после того, как была сделана нелепая вставка — только чтобы доставить удовольствие Брежневу.

«В 18-ю армию генерала К. Н. Леселидзе, — будто бы писал маршал Жуков, — мы прибыли вместе с наркомом Военно-Морского флота Н. Г. Кузнецовым, командующим ВВС А. А. Новиковым и работником Генштаба генералом С. М. Штеменко… Всех нас тогда беспокоил один вопрос, выдержат ли советские воины испытания… на Малой Земле.

Об этом мы хотели посоветоваться с начальником политотдела 18-йармии Л. И. Брежневым, но он как раз находился на Малой Земле, где шли тяжелые бои».

Читатели смеялись: надо же, маршал Жуков решил попросить совета у полковника Брежнева…

Маршала Жукова избрали делегатом XIX съезда партии, но Брежнев не советовал маршалу приходить во Дворец съездов. Сказал его жене Галине Александровне по телефону:

— Такая нагрузка при его состоянии здоровья. Четыре часа подряд вставать и садиться.

— Но Георгий Константинович хочет быть на съезде, — пыталась объяснить Галина Александровна, — для него это последний долг перед партией. Сам факт присутствия на съезде он рассматривает как свою реабилитацию.

— То, что он избран на съезд, и есть реабилитация, — ответил Брежнев.

А вот упоминание имени Сталина в брежневском докладе имело куда более серьезные последствия. Оно прозвучало как сигнал к реабилитации всего сталинского наследия. Один из руководителей отдела пропаганды ЦК Василий Иванович Снастин наставлял газетных и журнальных редакторов:

— Вы что, не понимаете, что произошло? Не ощущаете дух доклада Брежнева?

Завы и замзавы. Аппаратчики и автоматчики

Ощущая перемену настроения «наверху», воодушевились люди, которые в годы хрущевской оттепели чувствовали себя ущемленными. Писатели, именовавшие себя «автоматчиками партии», не выдерживали конкуренции с талантливыми художниками. Власть жаловала своих подручных должностями, орденами и дачами, но сделать их талантливыми и популярными не могла.

Официальные писатели были глубоко обижены тем, что им не достаются читательские симпатии. И еще и поэтому с удовольствием принимали участие в удушении идеологически невыдержанных талантов.

24 сентября 1967 года Твардовский записал впечатления от заседания секретариата Союза писателей, обсуждавшего Александра Солженицына:

«Они говорят те слова, которые гарантируют им личную безопасность, благополучие и преуспевание и в то же время восходящие к „решениям“, „документам“, „указаниям“ (последним), освобождая их лично от необходимости самим думать, принимать решения для себя, то есть они способны на любую гадость и подлость.

И когда они видят, что кто-то позволяет себе роскошь возражать этой высшей необходимости, это их раздражает: ты хочешь быть умнее, благороднее нас, а мы — дерьмо, пусть так, но погоди — сам никуда не денешься».

В высшем эшелоне власти шла борьба за Брежнева. Разные группы спешили завоевать его симпатию. Вокруг него роились откровенные сталинисты, которые требовали покончить с хрущевскими нападками на великого вождя.

20 декабря 1962 года, при Хрущеве, три отдела — пропаганды и агитации по союзным республикам; науки, высших учебных заведений и школ; культуры — объединили в единый идеологический отдел ЦК КПСС. При Брежневе его вновь разделили на три:

отдел науки и учебных заведений;

отдел культуры, который ведал художественной литературой, театром, музыкой и изобразительным искусством;

отдел пропаганды, который руководил средствами массовой информации, занимался политической учебой, устной агитацией, библиотеками, музеями, художественной самодеятельностью, физкультурой и спортом, курировал ТАСС, АПН, управление по охране тайны в печати (цензура) и Совет по делам религии.

Подобрать руководителя отдела пропаганды оказалось сложным делом. Сначала им назначили Владимира Ильича Степакова, который год работал в «Известиях» и вернулся в аппарат ЦК. Он не скрывал своей любви к Сталину.

О том, чем он занимался на новом посту, свидетельствует одна из записок, отправленных им секретарям ЦК. 5 июля 1968 года он жаловался на журнал «Спутник», издававшийся Агентством печати «Новости» с пропагандистскими целями на иностранных языках:

«Редакция журнала и правление АПН увлеклись занимательностью, внешней стороной издания в ущерб его идейному содержанию. Об этом свидетельствуют статьи о лунатизме, о конкурсе джаза, о собаках, о бесплодии, обилие фотографий церквей, соборов…

Редакция пытается потакать вкусам зарубежного обывателя. Так, в номере третьем (июнь 1968 года) на английском языке помещено цветное фото обнаженной девушки, иллюстрирующей пространную статью о женской красоте…

Поместив в номере первом статью из газеты „Правда“ о жизни ивановских ткачих, редакция дала сноску „Пара самых дорогих импортных ботинок стоит 40 рублей“. Читатель журнала, сопоставив данные статьи с этой сноской, может прийти к выводу, что в семье из пяти человек, получающей 222 рубля в месяц, доход одного человека равен фактически стоимости одной пары обуви…

В редакции слаба партийная прослойка: из 55 человек членов партии — 14…»

В начале 1970 года Степакова отправили послом в Югославию (а через восемь лет — на пенсию).

Заведующего долго не было. Отделом руководил первый заместитель Александр Николаевич Яковлев. Он был опытнейшим аппаратчиком, умелым царедворцем, хотел сделать большую карьеру, но от товарищей по ЦК его отличали природная мудрость, крестьянский здравый смысл и трагический опыт фронтовика. Он сам как-то заметил:

— Отказывать я не умею. Мне всегда хотелось помочь людям. Нередко меня обманывали, а я продолжал верить в совесть.

Людей, воевавших на передовой, смотревших в глаза смерти, в аппарате ЦК было немного. А для Яковлева взрослая жизнь началась в 1941-м, когда сразу после школы он отправился на фронт. Его зачислили курсантом Второго ленинградского стрелково-пулеметного училища, уже эвакуированного из Ленинграда. Ускоренный выпуск, звание лейтенанта — и в начале 1942-гоего отправили на Волховский фронт командовать взводом.