Опасная связь (СИ) - Джолос Анна

Так и есть. Наслышана.

— Убьют его, Сань, однажды… — добавляет баба Маша тихо. — Там, где большие деньги, там всегда смерть тенью ходит.

— Я говорила ему об этом, — возвращаюсь к столу. Присаживаюсь.

— Как сама-то ты, Санечка? — теплая, испещренная морщинками ладонь, касается моих пальцев.

— Да как… Последний курс университета, папа готовит мне место в отделе, замуж еще вот позвали… — без особо энтузиазма показываю кольцо. В спешке забыла снять.

— Счастливой не выглядишь, — проницательно подмечает женщина.

— Счастливой я себя точно не чувствую, — сознаюсь, не пытаясь юлить.

— Это плохо. Молодая, красивая девочка, а огонька во взгляде нет.

— Отец давит на меня, а я… больше не могу.

— Совсем тяжко стало?

— Совсем… Можно я у вас немножко побуду? Мне бы в себе разобраться. Идти, честно говоря, больше некуда.

— Оставайся, миленькая. Сколько хочешь. Мне в радость, — ласково гладит по волосам.

Ее доброта — в самое сердце.

— Спасибо, баб Маш, — смотрю на нее с благодарностью. — Чужая я вам, а принимаете как свою.

— И ничего ты не чужая, дочка. Не грусти. Все обязательно наладится.

— Да, наладится, — киваю, соглашаясь.

— Пирожки печь будем? — подмигивает мне она.

— Конечно будем.

— Ты пойди-ка сперва переоденься, да рюкзак разложи.

— Вот я дура-то! — хлопаю себя по лбу. — Гостинцы вам привезла, а достать не достала!

Бегу в прихожую, ругая себя на чем свет стоит.

Вскоре Мария Семеновна провожает меня в гостиную.

— А можно… я буду спать в той маленькой комнате, что слева по коридору, — прошу, отчаянно стараясь при этом не покраснеть.

— Ой, Санечка, так в той комнате ремонта не было. Мы давай тебя в зале разместим? Там все новенькое!

— Мне и там нормально будет. Правда, — заявляю уверенно. — Можно, баб Маш?

Прочитав невысказанную мольбу в моих глазах, пожимает плечом.

— Чудные вы, — подозрительно прищуривается, улыбаясь.

И мои щеки моментально огнем вспыхивают.

«Чудные вы»

— Проходи. Только вещи его не трогай, Христа ради! — вздыхает, отворяя мне дверь.

— Не буду, — обещаю со всей серьезностью.

— Илья этого не любит. Жутко злится.

— Поняла.

— Всегда здесь спит, если на ночь у меня остается, — произносит как бы невзначай.

— Мм, — ставлю рюкзак на стул и осматриваюсь, ощущая некую неловкость, повисшую в воздухе.

— Ну, размещайся, Санечка. Через полчасика приходи на кухню, помогать мне будешь. А хочешь — отдохни, я сама справлюсь…

— Не, баб Маш, я приду однозначно.

— Добро!

Она выходит, прикрывает дверь с той стороны и оставляет меня наедине с моим прошлым.

Привалившись спиной к стене, слушаю немую тишину.

Окидываю комнатку внимательным взглядом. Отмечаю про себя, что здесь действительно совсем ничего не изменилось с тех самых пор. Все те же обои, мебель, ковер, занавески, кровать…

Я снова тут, надо же…

Не верится.

Это место очень много для меня значит. Здесь все началось и здесь же все закончилось. Ведь именно тут я стала женщиной. А еще, именно тут мы с Ильей приняли решение о том, что нам нужно расстаться…

Помню, как ругались после похорон.

Как я кричала на него.

Как обвиняла в смерти друзей.

Как просила одуматься и покончить с тем, чем занимается.

Сползаю вниз. Утыкаюсь носом в колени. Вспоминаю, как он ушел. И как я осталась в одиночестве.

В Москву возвращались порознь. Собственно, с того момента мы и начали каждый жить своей жизнью.

Жизнью, в которой «нас» больше не было…

Как это было?

Что ж… Первые полгода я умирала. Мне не хотелось ничего. Существовала на автопилоте. Что-то ела, как-то училась, плохо спала… А когда пришла та самая стадия принятия, меня конкретно понесло. Шумные вечеринки, скандалы с родителями, шашни с мальчиками, странные компании, алкоголь и что похуже. Все это не от большого ума конечно, и благо, что нашелся друг, способный привести меня в чувство.

Тот наш последний разговор с Камилем я запомню навсегда. Так хорошенько он меня пристыдил и припозорил. Так по мне бульдозером прошелся… что я неожиданно пришла в себя. Правда уже с осознанием того, что Юнусова потеряла. Ведь даже он со своей бездонной чашей терпения не выдержал.

Не хочу думать о том отрезке своей жизни.

Не могу…

Сбегаю к Марии Семеновне на кухню. Там мы с ней включаем телевизор и принимаемся за приготовление пирожков. С разной начинкой их делаем: мясо, картошка, яйцо, зелень.

Вкуснотища!

Много болтаем. Плачем и смеемся, ведь старушка охотно делится непридуманными историями о своей юности и молодости.

Я по-настоящему отдыхаю душой. Давно мне не было так хорошо и тепло. Разве что с Региной, сейчас отдыхающей в Турции.

Когда стрелка часов переваливает за восемь, выпиваем по чашке горячего чая и расходимся по комнатам.

Баба Маша и раньше всегда говорила, что ложиться надо пораньше, для того, чтобы пораньше встать и переделать много дел. Жители деревень ее поймут, конечно. А вот такие сони, как я, навряд ли.

Подхожу к шкафу, открываю дверцы и все же нарушаю обещание, данное хозяйке дома. Достаю оттуда Илюхину футболку. Раздеваюсь догола и ныряю в нее, расправляя по бедрам.

Глупо, согласна, но мне так хочется.

Скидываю тапочки и забираюсь в кровать, натягивая одеяло до самого подбородка.

Медленно вдыхаю и выдыхаю, но это едва ли помогает справиться с той дикой дрожью, что охватывает все тело.

Сердце стучит как придурочное, а ослепляющая темнота безжалостно душит яркими и откровенными воспоминаниями.

«Ты такая сексуальная»

«Сдохну, Рыжая, если прямо сейчас не окажусь в тебе!»

«Какой у тебя рост, кнопка?»

«Честно назови в сантиметрах»

Каким же он был… чутким и внимательным. Как искренне переживал за меня. Как горячо и страстно целовал! Всю меня. Всю…

«Больно?»

— Больно, — шепчу лишь губами, и по лицу безостановочно катятся невыплаканные слезы.

Думает ли он обо мне? Хотя бы иногда. Хотя бы изредка.

И если бывает тут, значит… не забыл. Не забыл ведь?

Закусываю уголок подушки и закрываю глаза. Чтобы восстановить по крупицам ту первую нашу ночь. Сумасшедшую и совершенно нежданную.

Внезапно раздавшийся звонок стационарного домашнего телефона вынуждает меня вскочить с постели.

Двигаюсь я быстро, однако, очутившись на кухне, понимаю, что баба Маша меня каким-то образом опередила. Она уже там. Прижимает трубку к уху и тихо спрашивает:

— Внученька, это ты?

— Это Аленка? Аленка? — ору как ненормальная и в следующий миг уже стою у тумбочки.

Мария Семеновна, заметно растерявшись, замолкает. Чем я незамедлительно пользуюсь.

— Лисицына! Дайте мне поговорить с ней, пожалуйста! Я никому не скажу! Собой клянусь!

Женщина, видимо, получив внучкино одобрение, передает мне трубку, и я, разнервничавшись, не сразу начинаю разговор с подругой, уехавшей из Москвы сразу после окончания школы.

— Аленка, привет, — говорю взволнованно.

— Здравствуй, Саш, — голос у Лисицыной такой же, как и прежде. Определенно, я узнала бы его из тысячи.

— Как ты? Все хорошо? — только и получается выдохнуть.

— Да.

Она тоже переживает. И, как мне кажется, тоже рада меня слышать.

— Боже… Я… Ален, если бы ты знала, как я соскучилась! — признаюсь честно, хоть и понимаю, что могла за эти годы потерять статус близкого ей человека.

— Взаимно, Сашка.

Улыбаюсь как полоумная. Сажусь на стул, поднимаю и скрещиваю ноги.

— А ты чего у бабушки? Что-то случилось? — спрашивает она обеспокоенно.

— Нет-нет. Я просто приехала в гости. Родители на хребет наступили, с парнем поссорилась… Короче, рванула сюда, — торопливо выдаю сплошным монологом. Иначе напридумывает чего лишнего.

— Узнаю Харитоновых, — хмыкает Аленка.