Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне

Между тем оба друга были так заняты своим разговором, что не обратили никакого внимания на то впечатление, которое произвело их появление.

— Ну, может быть, вино развяжет тебе язык, — сказал Эгберт, — и ты опять будешь изображать из себя дельфийского оракула.

— Ты, видно, вспомнил сапог Бурдона и моё предсказание?

— Да, этот сапог обеспечил нам приглашение к графу.

— И случай познакомиться с разными знатными людьми, князьями, дипломатами и, главное, с твоей богиней. Поэтому ты не должен пренебрегать моим пророческим даром. Вот, например, чем ты представляешь себе этот дом, в котором мы находимся в данный момент? Ты ответишь мне: обыкновенной гостиницей, и называют её «Kugel», и она только вывеской и названием отличается от других подобных ей гостиниц. Но ты не изучал философии, как мы, уроженцы северной Германии, и слишком поверхностно смотришь на вещи.

С этими словами Гуго наклонился к своему приятелю как будто для того, чтобы чокнуться с ним, и шепнул ему на ухо:

— Это картёжный дом, и тут идёт азартная игра в фараон.

— Откуда ты мог узнать это? — спросил Эгберт с видимым недоверием. — Не из Шекспира ли?

— Нет, англичане никогда не предавались особенно карточной игре, хотя вообще азартные игры существовали ещё в древности в виде бросанья костей и тому подобное. Что же касается настоящего времени, то у нас положительно водворился демон игры. Горе тому, кого он заберёт в свои когти. Если даже этот человек только секретарь и....

— Неужели ты говоришь серьёзно? — спросил Эгберт, прерывая его.

— За этими комнатами, которые отличаются такой почтенной бюргерской обстановкой, — продолжал Гуго, понижая голос, — находится красная или голубая зала, где царит фортуна и щедро награждает своих любимцев. Надеюсь, ты сам убедился теперь, что господин, которого мы преследовали, зашёл сюда не для утоления жажды.

— Может быть, у него свои дела?

— Разумеется, и он желает скрыть их от непосвящённых. Ты, белокурая голова, вечно живёшь в заоблачном мире, ухаживаешь за тяжелоранеными на большой дороге, даёшь приют нищим, мечтаешь о звёздах и богинях, владеешь рапирой не хуже Лаэрта, но тебе недостаёт критического взгляда на вещи. Ты никогда не вникаешь в сущность дела. В этом отношении я поставлен в лучшие условия, чем ты. В качестве будущего актёра я на свободе изучаю характеры, чтобы потом изобразить их на сцене. Кстати, я должен заметить, что с первого взгляда почувствовал особенную симпатию к секретарю.

— Я уже говорил тебе, что это примерный чиновник, которым не нахвалятся его начальники, и даже граф Вольфсегг удостаивает его своим знакомством.

— Всё это я вижу собственными глазами, и, пока карета ехала по старым колеям, колёса были целы. Но, к несчастью, этот человек на старости лет сбился с дороги. Он начал играть и незаметно дошёл до крупных сумм. — Скажи, пожалуйста, нет ли у него на руках какой-нибудь кассы?

— Нет, насколько мне известно.

— Ну, так он наделал долгов, чтобы вырваться из пропасти, — продолжал Гуго, — и не в состоянии заплатить их.

— Неужели он будет продолжать игру при этих условиях! Что стоит ему сказать одно слово мне или графу Вольфсеггу, чтобы выйти из затруднительного положения?

— Ты, разумеется, готов каждому помочь своими деньгами. Но не все такие бессовестные люди, как я. У Армгарта есть чувство чести.

— В этом случае оно совершенно неуместно. Разве он имеет право подвергать бедности и позору свою семью?

— Ты забываешь, Эгберт, что им овладел демон игры. Занимая у тебя деньги, он должен будет обещать тебе исправиться, но он не может исполнить этого.

Эгберт задумался. Воображение рисовало ему участь Магдалены в самых печальных красках.

— Завтра я поговорю с Армгартом, — сказал он. — Пока ещё не случилось такого несчастья, которого нельзя было бы исправить.

— Искренно желаю тебе успеха, потому что было бы, право, жаль, если бы красивые и умные глаза Магдалены испортились от слёз и бессонных ночей.

— Этого никогда не случится, — сказал с уверенностью Эгберт, — пока...

— Пока у тебя есть хотя один гульден, не так ли? — сказал Гуго, прерывая его. — Но я боюсь совсем другого... Смотри, чтобы эти глаза не стали проливать слёз о белокуром Эгберте.

— Разве я чем-нибудь огорчал Магдалену и у ней есть повод жаловаться на меня?

— Ты не имеешь привычки думать о завтрашнем дне и, вероятно, никогда не задавал себе вопроса: возможно ли, чтобы вы оба прожили спокойно несколько лет друг возле друга без всяких желаний и забот? Ты краснеешь, но ведь это только начало, кто же поручится, каков будет конец? Положим, женское сердце не легко разгадать, потому что оно не живёт по определённым правилам, но в данном случае здравый смысл прямо говорит, что молодая девушка влюбилась в молодого человека...

— Ты сердишь меня подобными шутками.

— Если это шутка, то тебе и сердиться нечего. А разве Магдалена не права? Если бы я был женщиной, то вполне разделял бы её вкус. Сделай одолжение, не красней от скромности. Любая девушка не задумываясь согласилась бы выйти за тебя замуж, зная заранее, что всегда будет иметь над тобой перевес. Я не думаю восставать против любви, но в каждом замужестве для жены настолько же важна привязанность мужа, как и власть, которую она будет иметь в доме, а ты в этом отношении был бы примерный муж. Но, к несчастью, для того, чтобы состоялся брак, необходимо согласие обоих заинтересованных лиц. А мы знаем, что у тебя на уме. Скажи, пожалуйста, ты не замечал, как часто из-за тебя хмурится хорошенькое личико Магдалены?

— Я не настолько тщеславен, чтобы приписывать это себе.

— Всё оттого, что ты ничего не чувствуешь к ней, так что тебе и дела нет до того, любит ли тебя Магдалена или нет.

— Магдалена! С чего ты это взял? Она любит меня как брата и преданного друга.

— Тебе, конечно, всего удобнее отрицать факт, тем более что в твоём сердце водворился другой образ.

— Не говори мне о графине! Ещё в таком месте!.. — воскликнул Эгберт, ударив стаканом по столу с такой силой, что стекло разлетелось вдребезги.

— Браво! Точно таким образом великий Бонапарт разбил однажды фарфоровую чашку у графа Кобенцеля. Тогда у нас была ещё республика.

Слова эти были сказаны на