Карманный оракул (сборник) - Дмитрий Быков

Единственная логика террора состоит в том, чтобы стимулировать остающихся, запугать их до того состояния, в котором их труд станет гипотетически эффективен или хотя бы не оставит им времени для сомнений и протестов. Это работает в закрытых обществах и не каждый век: даже такая нервная почва, как Россия, должна отдыхать. Кто станет следующей жертвой коррупционного скандала – не принципиально: принципиален страх и энтузиазм. Страха добиваются легко, поскольку с генетической памятью на этот счет все отлично; хуже обстоит дело с энтузиазмом, поскольку нет самого поля боя. Не вполне понятно, где и зачем работать: с обслуживанием бытовых нужд страны справляются гастарбайтеры, производство, по сути, уничтожено, а для работы в конкурентных сферах (сырье и оборонка) требуются специальные личные связи. Страх в отсутствии смысла приводит не к энтузиазму, а к параличу – который мы и наблюдаем во всех сферах сегодняшней жизни.

Это, конечно, не борьба с коррупцией, а скорее борьба с инакомыслием под прикрытием борьбы с коррупцией: все вместе проходит под слоганом укрепления государства, то есть чистки его от воровства и экстремизма – двух главных широко объявленных врагов. Воровством и экстремизмом является все: до сталинских «колосков» и опозданий пока не дошли, но, несомненно, дойдут. Под статью об экстремизме и предельно широко понимаемую измену Родине (она сейчас ведет себя как пожилая супруга, помешанная на ревности и видящая измену даже в листании глянца) запросто подводится не только оппозиционная акция, но и ее одобрение, и недонесение о ней, и запись в Твиттере: «Экая противная погода». Все это, однако, никак не укрепляет государственность, ибо государственность, построенная на страхе, ничуть не прочнее, чем ледяной дом, по гениальной и очень старой метафоре Лажечникова. Очередное превращение России в ледяной дом приведет лишь к тому, что при первом же неизбежном потеплении он останется без крыши. Чем больше всего подморожено, тем больше потом растает и сгниет – ибо процессы таяния всегда приводят к гниению; чтобы не обрушивалось в результате таяния – лучше не подмораживать… но ведь подмороженный труп так хорошо смотрится! Совершенно как живой.

Вся эта тактика, состоящая из тока и заморозки, приведет только к одному – к окончательному и бесповоротному уничтожению византийской схемы сразу же после финала нынешнего исторического этапа. Вопрос лишь в том, уцелеет ли страна после этой последней отморозки – и найдется ли кому возвращать ее в естественное человеческое состояние. Вероятнее всего, этими немногими энтузиастами окажутся радикальные националисты фашизоидного образца, которые уже лет сто ждут, пока им дадут порулить. После них уже точно ничего не останется.

Так называемый антитеррористический пакет Озерова – Яровой предсказан тут за четыре года. Финальное предсказание, думается мне, тоже в силе.

Нефть!

Я очень не люблю нефть. Зато я очень люблю Менделеева, сказавшего, что топить можно и ассигнациями. Нефть, конечно, не для топлива. Это кровь Земли, нужная ей для чего-то другого. Потеря половины крови, как мы знаем, смертельна. Значит, пока мы еще не выкачали половины, но судя по тому, что все становится хуже и хуже, – критическая цифра близка.

Самые отвратительные режимы, самые подлые диктаторы, самые низменные национальные идеологии держатся на нефти. В одном Живом Журнале, автором которого является полноценный, беспримесный, изумительно наглядный идиот, я прочел как-то: до чего хорошо быть русским и как пошло завидовать Западу! Западу приходится трудиться, а мы – нация волхвов и героев, мудрецов и драчунов, мы избавлены от необходимости скучно зарабатывать и можем проводить свои дни в битвах и пирах. Положим, эти пиры и возникающие вследствие их пьяные битвы мы все наблюдаем даже чаще, чем хотелось бы, а потому знаем им цену, – но восточная философия высокомерия и праздности изумительно живуча. У нас совершенно забыта в последние лет тридцать воспитующая и дисциплинирующая роль труда – без которого человек превращается в падающий велосипед: велосипед ведь падает, если не движется. Мы можем позволить себе ничего не делать, не изобретать, не усовершенствовать, мы не пытаемся стать лучше других, пока у нас есть нефть. И все разговоры о диверсификации, о слезании с сырьевой иглы не стоят ломаного гроша именно потому, что, пока не будет жесткой, императивной необходимости работать, никому и в голову не придет ударить пальцем о палец. Виталий Найшуль сформулировал национальную идею точнее прочих: в России что-то делается именно тогда, когда это действительно необходимо. Если можно чего-то не сделать, оно не осуществится ни при каких обстоятельствах. Что общего у иглы и печи? Пока можно не работать, страна не слезет с них обеих. А необходимость работать не появится ровно до тех пор, пока есть у нас это благословение и проклятие – та самая черная кровь Земли, которой у нас так много.

Почему ее много – отдельный вопрос: многие мыслители полагают Землю неким аналогом живого организма, а в живом организме, как мы знаем, кровь приливает именно к больному органу. С этой целью, если помните, и банки ставят. Нефть не случайно залегает в таких количествах именно в беспокойных, катастрофичных, часто воюющих или много ворующих регионах: Ближний Восток – вечный очаг войны, причем, как ожидают многие, мировой. Россия – страна, которая никак не определится с базовыми понятиями и потому способна существовать либо в режиме диктатуры, либо в обстановке перманентного бардака (бывает и третий вариант – летаргия; к нему прибегают, когда не хватает ресурсов для двух других, и сейчас мы, кажется, именно в этом третьем состоянии, с равновероятной перспективой сползания в оба других). Везде, где люди не умеют жить, много нефти, на дне океана ее тоже полно – на этом дне лежат цивилизации, уже погибшие и поглощенные потопом именно за свой разврат и безделье. Впрочем, нефть тоже отчасти способствует сохранению такого положения дел, но ведь великие свойства нефти открыли в последние два века, до этого она употреблялась для освещения жилищ либо смазывания дверных петель, и расход ее был минимален. Так что болезни этих сообществ начались задолго до их нефтяного процветания. Процветание всего лишь позволило им не лечить эти болезни.

Вот в Японии нефти нет вовсе, потому что самоорганизация общества исключительно высока, а понятия о чести незыблемы. На Китай приходится примерно 2,4 процента мировых запасов нефти, а держится на нем больше половины всего мирового производства. Штаты стараются не трогать своих нефтяных запасов – из всей потребляемой тут нефти примерно шестьдесят процентов приходится на импортную. И несмотря на все разговоры о заинтересованности Штатов в экономических и энергетических кризисах – такие разговоры весьма популярны среди конспирологов и неудачников, что, впрочем, одно и то же, – больше всего для поиска альтернативных источников энергии делают именно Штаты.

Только что я привез оттуда сравнительно дешевую и страшно полезную вещь – соловил, он же solowheel, продаваемый под слоганом «Мы переизобрели колесо». Раньше моим любимым транспортом был сегвей – тоже американское изобретение, дву хколесный электрический самокат. Я и сейчас люблю сегвей больше соловила, потому что сегвей едет и держит равновесие сам, а на соловиле надо балансировать, как на велосипеде. Но зато сегвей в Штатах обычное дело, а на мой соловил даже там смотрели, разинув рот. Это пока экзотика, хотя в будущем на него перелезут, уверен, все студенты и большая часть домохозяек. Люблю я эти транспортные средства не только за то, что они значительно облегчают поездки на небольшие расстояния, и даже не за то, что их обладатель становится героем двора, сопровождаемый дружным «Дай прокатиться», – а за то, что этот электрический бесшумный транспорт будущего не зависит от нефти. Пройдет меньше десятилетия, и сегвей, способный проехать без зарядки уже километров шестьдесят, то есть расстояние до моей дачи, научится на новых аккумуляторах преодолевать междугородные расстояния, а соловил позволит съездить в гости на другой конец Москвы.

Я не люблю нефть, как не люблю всякую имманентность, изначальную данность, любое потребление и обожествление сырья, – потому что ценно только сделанное, только то, к чему приложены руки. Пользоваться нефтью – все равно что гордиться кровью; нефтяная экономика сродни националистической идеологии. Нельзя жить за счет запасов, особенно когда запасал не ты (чей это запас – мы, видимо, никогда не узнаем: доисторическое прошлое, непредставимые процессы!). Чем быстрее мы перестанем зависеть от этой данности – тем скорее вернутся к нам настоящие, классические добродетели: храбрость, верность, высокая культура. Кровь – не для того, чтобы на ней спекулировать, и уж тем более не для того, чтобы на ее основе производить автомобильное топливо. Из Земли можно извлекать любые подземные клады – отдав золото или алмазы, она не обеднеет. Но кровь планеты, превратившаяся в эликсир жизни, заставляет вспомнить известный труд Розанова и Флоренского – и опубликовать работу «Осязательное и обонятельное отношение олигархов к нефти». Увлекательная книга получится и многое объясняющая.