Следы помады. Тайная история XX века - Грейл Маркус

просто языком. Они произвели инверсию. Жалкие фразы были такими примитивно сюрреалистскими, что, казалось, относились к предсюрреализму. Они означали, что сюрреализма никогда не существовало, что все открытия придётся делать заново. «Все, кто пытается ставить себя, с формальной точки зрения, после сюрреализма, — гласил первый текст из первого номера “Internationale situationniste” в июне 1958 года, — вновь сталкиваются с проблемами, которые ему предшествовали»1. В «Кабаре Вольтер», как рассказывал Рауль Ванейгем в «Революции повседневной жизни», ничего — ни война, ни то, как ты ставил на стол пивной бокал, не оставалось прежним: «они приобретали новое значение»2. Такой была ситуация, которую Леттристский интернационал поставил своей задачей сконструировать, но не в рамках кабаре, начало положили живые плакаты, дерущиеся на улице с прохожими. «Если и существует сегодня международный феномен, схожий с дадаистским движением, то это самые красивые проявления хулиганства», — сказал Ванейгем. Он полагал, что роль Ситуационистского интернационала состоит в том, чтобы «перенести агрессивность уличных хулиганов на поле идей»3. Леттристский интернационал начал с приложения своих идей на уровне правонарушения. Бегать по улицам, разукрашенным лозунгами, нацеливаясь на бессознательных агентов товарной экономики спектакля, — в тот период это должно было казаться концепцией.

У ЛИ

У ЛИ действительно была идея: «…новая идея в Европе» назывался манифест от 3 августа 1953 года, берущий начало во фразе Сен-Жюста, которую он произнёс, делая доклад перед Национальным конвентом 13 вантоза года II — 3 марта 1794 года. «Счастье — новая идея в Европе», — сказал Сен-Жюст. «Праздность, — сказали Мишель Бернштейн, Андре-Франк Конор, Мохамед Даху, Ги-Эрнест Дебор, Жак Фийон, Вера и Жиль Ж. Вольман в седьмом выпуске бюллетеня ЛИ “Potlatch” — является истинно революционным вопросом».

В скором времени экономические препятствия и их моральные следствия неизбежно будут уничтожены и преодолены. Организация досуга (организация свободы множества людей, несколько реже загоняемых на бесконечную работу) является насущной необходимостью и для капиталистических государств, и для их марксистских преемников. Однако повсеместно она оказывается ограничена принудительной дебилизацией вроде походов на стадионы или просмотра телевизионных программ.

По этой причине мы прежде всего должны осудить аморальные условия, наложенные на нас, — состояние бедности.

Потратив несколько лет на ничегонеделание, в общепринятом смысле этого слова, мы можем с полным правом назвать себя авангардом общества, поскольку в обществе, всё ещё временно базирующемся на производстве, мы стремились посвятить себя исключительно праздности.

Если этот вопрос не будет открыто поставлен раньше, чем нынешняя система экономической эксплуатации потерпит крах, то все революционные изменения окажутся просто посмешищем. Новое общество, копирующее цели старого, не осознавшее и не установившее новое желание — вот уж воистину утопическое течение в социализме.:

Лишь одна задача кажется нам заслуживающей внимания: разработка совместных развлечений.

Авантюрист — не тот, с кем случаются приключения, но тот, кто делает так, чтобы они с ним случились.

Создание ситуаций будет непрестанной реализацией большой игры, свободно выбранной игроками: переход из одного окружения в другое, от одного конфликта к другому, и персонажи трагедии умирают за 24 часа. Но в жизненном времени больше не будет недостатка.

В подобном синтезе соединятся критика поведения, вдохновляющая планировка города, техники окружений и отношений; мы знаем основные принципы…4

Теория антиэкономики ЛИ была продолжена «Лучшими новостями недели», регулярной рубрикой “Potlatch”:

Вашингтон, 29 июля: В речи, посвящённой религиозному собранию, вице-президент США Ричард Никсон заявил, что он убеждён: те, кто полагает, что «полная чаша риса» сможет уберечь народы Азии от поворота к коммунизму, «глубоко ошибаются». «Экономическое благосостояние очень важно, — продолжил вице-президент, — но заявления о том, что нам удастся переманить народы Азии на нашу сторону, просто повысив их уровень жизни, являются ложью и клеветой. Это гордые народы с великой историей»5.

Так Ричард Никсон добавил свой голос в нарастающий хор Леттристского интернационала.

Вооружённый

Вооружённый своей теорией, ЛИ занялся практикой. В письме к Жану-Луи Бро весной 1953 года Вольман обобщает её:

Как у нас дела после твоего ухода? Жоэля недавно досрочно выпустили из тюрьмы. Освободили и Жан-Мишеля с Фредом (за кражу из авто — естественно, в нетрезвом виде). Малышка Элиана тоже вышла на прошлой неделе после дурацкого ареста в помещении для прислуги где-то в Венсене, где она была с Жоэлем и Жан-Мишелем (нужно ли говорить, что они были пьяны), не желавшими открывать дверь полиции, которая вызвала подкрепление. В суматохе они потеряли печать ЛИ. Линда пока дожидается суда — Сара всё ещё за решёткой, но её успешно заменяет её сестра шестнадцати с половиной лет. Были и другие аресты, за наркотики, за бог знает что — они уже надоели. Потом ещё Г[и]-Э[рнест] провёл десять дней в санатории, куда отправили его родители после неудачной попытки самоубийства при помощи удушения. Сейчас он вернулся в наш квартал. Серж выйдет из тюрьмы 12 мая. Позавчера я хорошенько продлевался в “Moineau’s”. Новой забавой в нашем квартале стала ночь, проведённая в катакомбах (ещё одна светлая идея Жоэля)…6

Это, пытались убедить себя члены ЛИ, было репетицией революции, которую они пообещали друг другу совершить: преодоление искусства и конец работы, изменение декораций и конфликтов, что убьёт одного за другим актёров в трагедии и вернёт настоящих людей к жизни, — первой революции, убеждали себя члены ЛИ7, осознанно основывающейся не на критике страдания в господствующем обществе, но на «всесторонней критике его идеи счастья», критике действием, новой повседневной активностью. Счастье по-прежнему являлось новой идеей в Европе спустя 160 лет после оглашения приговора Сен-Жюсту как изменнику революции — после этого он, голос Нового Человека, всю ночь не проронил ни слова, пока его везли от Комитета общественного спасения к гильотине. С тех пор все официальные революции основывались не на счастье, а на справедливости, и на этой скале они разбивались на кусочки или обращались в камень. Но разве все настоящие революционеры не были движимы стремлением к счастью — как написал для ЛИ Иван Щеглов в своём «Своде правил для нового урбанизма», — жаждой такого мира, где невозможно будет не влюбляться? Они затруднялись признать это, а в отдельных случаях, когда они это признавали, это исключалось из официальных документов. Что значит моё счастье в сравнении с жаждущей пищи и одежды толпой? Ничего не значит, говорили владельцы революционной традиции. Заняв место в «катакомбах известной культуры»8, ЛИ был осенён идеей, восходящей к Братьям Свободного Духа: «Моё счастье должно оправдывать само существование». Так противоречащие друг другу первоосновы счастья и справедливости стали одним целым, именно об этом, полагали члены ЛИ, говорил Сен-Жюст.