Еретики Дюны - Фрэнк Херберт

— Хм, — вымолвила Тараза.

Это короткое хмыканье, отражавшее раздумья Верховной Матери, Одрейд расслышала в параллельном потоке. Собственная память Одрейд отхлынула назад. Сестры, которые приносили Одрейд ее еду, когда она долго засиживалась за уроками, всегда задерживались, чтобы своим бенеджессеритским глазом еще чуть-чуть за ней понаблюдать — точно так, как за Шианой велось непрестанное наблюдение через дисплеи. Одрейд знала об этом особом, специфически развитом взгляде с самого раннего возраста. Это было, в конце концов, одним из величайших соблазнов Бене Джессерит. Хочешь тоже достичь таких эзотерических способностей — старайся. Шиана явно обладала такой жаждой, мечтой каждой послушницы.

«Чтобы стало возможным и для меня!»

Наконец Тараза вопросила:

— Так чего, по-твоему, ты от нас хочешь, девочка?

— Того же самого, верно, чего хотелось вам, когда были в моем возрасте, Верховная Мать.

Одрейд скрыла улыбку. Природная независимость Шианы здесь проявилась почти дерзостью, и Тараза, наверняка, это заметила.

— Ты считаешь, что это будет надлежащим использованием дара жизни? — спросила Тараза.

— Это единственное использование, которое я знаю, Верховная Мать.

— Я высоко ценю твою искренность, но советую тебе остеречься, хочу, чтобы ты была осторожна в этом использовании, — сказала Тараза.

— Да, Верховная Мать.

— Ты уже много нам должна, и будешь должна еще больше, — сказала Тараза. — Помни об этом. Наши дары не достаются дешево.

«Шиана даже самого смутного понятия не имеет о том, чем она должна заплатить за ваши дары», — думала Одрейд.

Орден никогда не дозволял вступившем в него забывать, каков их долг, который они обязаны воздать сторицей. Любовью здесь не расплатишься. Любовь опасна — и Шиану уже учат этому. Дар жизни? Дрожь пробежала по Одрейд, и она чуть откашлялась, чтобы ее унять.

«Жива ли я? Может быть, когда меня увезли от мамы Сибии, я умерла. Я была живой тогда, в том доме, но жила ли я после того, как Орден меня забрал?»

Тараза сказала:

— Теперь ты можешь нас покинуть, Шиана.

Шиана повернулась на одной ноге и покинула комнату, но раньше, чем Одрейд успела заметить улыбку на юном личике. Шиана поняла, что она выдержала экзамен Верховной Матери.

Когда дверь за Шианой закрылась, Тараза сказала:

— Ты упоминала ее природное дарование владеть Голосом. Я это, конечно, слышала. Прекрасно.

— Она крепко держит это в узде, — сказала Одрейд. — Она усвоила, что на нас этого пробовать нельзя.

— И что нам здесь светит, Дар?

— Может статься, получим однажды Верховную Мать необыкновенных способностей.

— Не слишком ли необыкновенных?

— Будущее наверняка покажет.

— Как, по-твоему, она способна убить ради нас?

Одрейд не скрыла своего потрясения.

— Уже теперь?

— Да, конечно.

— Гхолу?

— Тег ведь не выполнит этого, — сказала Тараза. — Даже насчет Луциллы сомневаюсь. По их отчетам хорошо видно, что гхола способен накладывать могущественные узы… внутреннего сродства.

— Даже на таких, как я?

— Даже сама Шванги оказалась не совсем крепкой для него.

— Какая же благородная цель в подобном поступке? — спросила Одрейд. — Разве не об этом предостережение Тирана…

— Разве он сам не убивал множество раз?

— И расплачивался за это.

— Мы платим за все, что забираем, Дар.

— Даже за жизнь?

— Никогда, ни на секунду не забывай, Дар, что Верховная Мать способна принять любое нужное решение ради выживания Ордена!

— Значит, так и быть, — заключила Одрейд. — Забирай то, что хочешь, и плати за это.

Ответила Одрейд как положено, но этот ответ увеличил в ней ощущение ее новой силы — свободы поступать по-своему в новом мироздании. Откуда же взялась такая неподатливость? Было ли в этом что-то из жестокой подготовки Бене Джессерит? Было ли это от ее предков, Атридесов? Она не стремилась обманываться: нет, ее новое состояние не от решения следовать в вопросах морали лишь собственному руководству. Ощущаемая ею сейчас внутренняя устойчивость — точка опоры ее нового места в мире — напрямую не связана. Не было и бравады. Одной лишь морали и бравады недостаточно.

— Ты очень похожа на своего отца, — сказала Тараза. — Обычно, наибольшая доблесть закладывается с женской стороны, но на сей раз, я считаю, она передалась от отца.

— Доблесть Майлса Тега поражает, но, по-моему, ты слишком упрощаешь, — сказала Одрейд.

— Может быть и упрощаю. Но я всегда бывала права насчет тебя, Дар, с тех еще пор, когда мы считались начинающими ученицами.

«Она знает!» — подумала Одрейд.

— Нам нет нужды объяснять это, — сказала Одрейд. И подумала: «Это происходит от того, что я родилась такой, какая я есть, и натренирована и подготовлена так, какая я есть… так, как мы обе были: Дар и Тар».

— Есть кое-что в линии Атридесов, что мы не до конца проанализировали, — проговорила Тараза.

— Не генетические случайности?

— Я гадаю порой, бывала ли хоть одна случайность со времен Тирана в самом деле случайной, — сказала Тараза.

— По-твоему, он в своей Твердыне вытянул шею аж настолько, что прозрел через все эти тысячелетия вплоть до сей секунды?

— Насколько далеко назад ты можешь проследить свои корни? — спросила Тараза.

Одрейд проговорила:

— Что в самом деле происходит, когда Верховная Мать приказывает Разрешающим Скрещивание: «Возьмите эту и скрестите ее вон с тем?»

Тараза изобразила на лице холодную улыбку.

Одрейд вдруг ощутила себя на гребне волны, осознание того, что на нее нахлынуло, вознесло ее в новое царство. «Тараза хочет моего бунта! Она хочет, чтобы я была ее оппонентом!»

— Желаешь ты теперь увидеть Ваффа? — спросила Одрейд.

— Я хотела бы узнать, какую ты даешь ему оценку.

— Он рассматривает нас как бесподобный инструмент для сотворения «тлейлаксанского господства». Мы — дар Божий для его народа.

— Они очень долго этого ждали, — сказала Тараза. — Так усердно лицемерить, все эти эпохи!

— У них наш взгляд на время, — согласилась Одрейд. — Это оказалось последней точкой для убеждения, что мы тоже исповедуем Великую Веру.

— Тогда откуда же несуразность? — вопросила Тараза. — Они совсем не глупы.

— Это отвлекало наше внимание от настоящего процесса производства гхол, — сказала Одрейд. — Кто бы мог поверить, что глупый народ способен на такое?

— И что они создали? — спросила Тараза. — Только образ греховной глупости?

— Достаточно долго изображай глупца, и ты им станешь, — сказала Одрейд. — Усовершенствуй мимикрию своих Лицевых Танцоров — и…

— Что бы ни происходило, мы должны покарать их, — сказала Тараза. — Я ясно это вижу. Приведи его сюда.

Пока они ждали после распоряжений Одрейд Тараза сказала:

— Гхола стал сильно опережать составленную для него программу образования еще до того, как они бежали из Оплота Гамму. Он на лету схватывал, усваивая все на несколько уроков вперед, не успевали его учителя рта раскрыть, и делал это на возрастающей скорости. Кто знает, чем он стал к данному моменту?

У историков огромная власть, и некоторые из них ее понимают. Они вновь творят прошлое, меняя его так, чтобы оно соответствовало нашим интерпретациям. Поэтому они не меньше изменяют и будущее.

Данкан шел за своим проводником в свете зари на убийственной скорости. Проводник, возможно, и выглядел стариком, но был прыгуч, как газель, не подвержен усталости.

Всего лишь несколько минут назад они сняли очки ночного видения. Данкан был рад от них отделаться. Все вне пределов досягаемости очков представлялось полной чернотой в тусклом звездном свете, просачивавшемся через тяжелые ветви. Вне пределов охвата очков не существовало мира перед ним. Вид с обеих сторон подергивался и пролетал мимо: то кучка желтых кустов, то два дерева с серебристой корой, то каменная стена с прорубленными в ней и охраняемыми помаргивающей голубизной сжигающего поля пластальными воротцами, то изогнутый мостик, вытесанный из цельной скалы, весь зеленый и черный под ногами. Все там из полированного белого камня. Все конструкции представлялись очень старыми и дорогими, и содержание их стоило, без сомнения, недешево, поскольку требовало ручного труда.

Данкан понятия не имел, где находится. Ничто из ландшафта не откликалось на его воспоминания о давно прошедших днях Гиди Прайм.

С зарей они увидели, что продвигаются по укрытой деревьями звериной тропе вверх по холму. Склон стал крутым. Тут и там сквозь просветы между деревьями с левой стороны виднелась долина. Нависший туман стоял, охраняя небо, оглаживая расстояния, охватывая их со всех сторон пока, они карабкались. Мир становился все меньше и меньше, лишаясь связи с большим мирозданием.