Европейская поэзия XIX века - Антология

ДА, ГОСПОДИН МАРКИЗ

Да, господин маркиз, вы сверхмаркиз,Наимаркиз, и я вам не чета:Миланец Карло перед вами скис,Затем что кровь его не столь чиста.

Вы гладите животик сверху внизИ чешете пониже живота;Диван под вашей задницей провис,А у меня в желудке — пустота.

В письмо и в чтенье вы ни в зуб ногой,И красноречья вы не образец,Но перед вами спину гнут дугой.

А я, не поднимая головы,Пишу, и мне бы, на худой конец,—Поклон такого олуха, как вы.

УГО ФОСКОЛО

Уго Фосколо (настоящее имя — Никколо Фосколо, 1778–1827). — Отец поэта — итальянец, мать — гречанка. Его бурная жизнь пламенного патриота и солдата, пылкого влюбленного и вечно не удовлетворенного своими созданиями поэта — истинная жизнь романтического художника. Бился под наполеоновским знаменем, был ранен. Надежды на восстановление великой и независимой Италии рассеялись, и Фосколо переменил свое отношение к Наполеону. Когда же в Италии вновь установилось австрийское господство, поэт покинул родную землю; умер в Лондоне.

Первый поэт итальянского романтизма, Фосколо именно в поэзии во многом классицист. Новым для итальянской словесности был романтический пафос, пронизывающий произведения Фосколо. он ярко сказался и в его романе «Последние письма Якопо Ортиса».

К ФЛОРЕНЦИИ[150]

Перевод Е. Витковского

Хвала тебе, о брег, — тебя в долинеЛаскает Арно[151] столько лет подряд,Степенно покидая славный град,В чьем имени рокочет гром латыни[152].

Здесь вымещали гнев на гибеллинеИ гвельфу воздавали[153] во сто кратУ твоего моста[154], который радПрибежищем служить поэту[155] ныне.

Ты, милый берег, мне милей вдвойне:На эту почву поступью небеснойСтупала та, что всех дороже мне,—

Здесь я впервые встретил чистый взгляд,Здесь я вдохнул — мне прежде неизвестный —Ее волос волшебный аромат.

АВТОПОРТРЕТ

Перевод Е. Витковского

О ком мне плакать, как не о себе.

Я худ лицом, глаза полны огня;Пытливый взор страданием отмечен;Уста молчат, достоинство храня;Высокий лоб морщинами иссечен;

В одежде — прост; осанкой — безупречен;Привязан ко всему не доле дня;Угрюм, приветлив, груб, чистосердечен:Я отвергаю мир, а мир — меня.

Не манит ни надежда, ни забава;Как радость, одиночество приемлю;Порою доблестей, труслив порой,—

Я робко голосу рассудка внемлю,Но сердце бурно тешится игрой.О Смерть, в тебе и отдых мой, и слава.

ГРОБНИЦЫ[156]

(Фрагменты)

Перевод А. Архипова

Посвящается Ипполито Пиндемонте

Под сенью кипарисов, в хладных урнах,Слезами скорби и тоски омытых,Быть может, смертный сон не столь уж тяжек?Когда не для меня теплом и светомРазбудит солнце вновь цветы и травы,Когда виденья будущего тщетноМеня придут посулами смущать,Когда твоим стихам, мой друг бесценный,Я не смогу внимать с былым восторгом,Когда и для меня утихнет голос,Звучавший мне с высокого Парнаса,Какое утешенье обретуЯ под плитой, которая отделитМой прах от той золы, что высеваетНа море и на суше злая Смерть?Увы, мой Пиндемонте, и НадеждаБежит гробниц, последняя Богиня,И пеленою черной облекаетЗабвение все то, что было в мире,Когда нет сил противиться ему;И человека, и его могилу —Последнее о нем воспоминанье —Все Время уничтожит под конец!

Но почему, скажите мне, умершийТерять захочет малую надежду,Что даже прах его любимым дорог?Пусть, погребенный, он не видит света,Но в тех, кому он дорог был, живетЗаветный свет его угасшей жизни.Небесный дар ниспослан человеку —Хранить воспоминанья о любимых,Незримые, они живут средь нас,И если дорогое нам созданьеЗемля вскормила и приют последнийЕму, как мать, участливо дала,Так пусть она священные останкиОт нечестивых ног и непогодыС такою же любовью сохранит,Да не сотрется имя на могиле,И пусть сей прах в покое пребываетВ тени больших задумчивых ветвей.…………………………Теперь указ предписывает мертвыхЗа городской чертою хоронитьВ могилах безымянных и огромных.О Талия, и твой вернейший жрец[157]Вот так лежит в могиле безымянной;В своем жилище тесном и убогомТебе он песнопенья возносил,И ты в награду голову поэтаУкрасила венком вечнозеленымИ диктовала песенки, смеясь.Они кололи, словно злое жалоТого Сарданапала из Милана[158],Который в Лоди праздно и беспечноВсе дин свои в бездействии провел.О Муза, где ты? Я не ощущаюТот дивный трепет — самый верный признак,Что ты опять, незримая, пришла.Нет, я один под темными ветвямиО доме материнском размышляю…Ему под этой липой ты являлась,Теперь ее листы шумят тревожно.О, почему, Богиня, не ласкаютЕго могилу тенью и прохладойВот эти ветви, — ведь в былое времяОн здесь любил подолгу размышлять?Быть может, ты, за городом блуждая,На кладбище безмолвном и огромномВсе тщишься прах Парини отыскать?Так знай, о Муза, что не только миртаНе посадил над этим прахом город,Своею грязной похотью вскормившийСкопцов-поэтов, тварей бесталанных,Но даже дат не выбил на плите;И, может быть, какого-нибудь вораРазрубленная шея кровоточитИ рядом светлый прах собой сквернит.Послушай, как сырую землю роетБездомный пес, слоняясь по могилам,И завывает с голоду протяжно.Взгляни — вон там из черепа пустогоЯвляется удод, как черный призрак,С креста на крест во тьме перелетаяПо полю скорби, и гнусавым свистомОн звезды милосердные клянетЗа то, что позабытые могилыОни сияньем кротким освещают.Но тщетно ты пытаешься, Богиня,У беспристрастной ночи утешеньяДля своего поэта испросить.Увы, увы! Над этою могилой,Что вырыта без капли состраданья,Ни одного цветка не расцветет.

С тех самых пор, как проповедью страстнойС высоких алтарей зверье людскоеПризвали к состраданию жрецы,Живые милосердно отправляютПокойников безгласные останкиВ тот душный смрад и темноту слепую,Где каждый то, что должен, обретет.Могилы предков, праведно проживших,Являлись алтарями для потомков,С них Лары людям волю возвещали,И с трепетом внимал благоговейнымЛюбой решенье предка своего.Обряды почитания останковСквозь тьму веков дошли теперь до нас.Когда не под плитою окропленнойЗарыто тело бренное бывает,Когда над прахом ладан не куритсяИ запах тлена тягостно томит,Когда изображения скелетаСмутить живущих страхом не умеют,Лишь матери в тревоге непонятнойГлубокой ночью руки простирают,Ища головку сына дорогого,Страшась того, что вновь с тоской застонетМертвец, прося, чтоб к небу вознеслиЗа упокой души его молитву.Когда же над могилами любимыхКолышет ветер ветви кипарисов,Растущих здесь, как знак любви извечной,И над плитою слезы пролились,Тогда усопший ведает блаженство.Друзья подчас у солнца урываютЛуч света, чтобы вечный мрак могильныйНе столь зловещим был для погребенных,Ведь люди, умирая, смотрят в небо,Пытаясь свет с собою унести.Вода святая из ключей заветныхФиалки, гиацинты, амарантыЛелеяла на холмиках печальных,И тот, кто, у могил любимых сидя,Рассказывал о горестях и бедах,Вдыхал благоухания такие,Какими, верно, полон светлый рай.…………………………Когда впервые я плиту увидел,Где прах сокрыт того, кто не страшился[159]Правителей принизить всемогущих,Подрезав им лавровые венки,И указать народам, сколько кровиИ сколько слез им стоит самовластье,Когда я пред могилой преклонилсяТого, кто в Риме древнем возносилВысокий купол нового Олимпа[160],Когда остановился я пред прахомТого, кто в поднебесье разглядел[161]Планеты с неподвижным ярким солнцем(А это Бритту верную дорогу[162]Открыло к тайнам всех небесных тел!),О, как благословенна ты[163], вскричал я,Страна, где ветры силой жизни полны,Которую с восторгом орошаютРучьи, стекая с гордых Апеннин!Лупа, тобой пленившись, разливаетПо склонам зеленеющим сиянье,В котором виноградины прозрачны,И пряный фимиам твои долиныВозносят к небу с тысячи цветов!Флоренция, ты первой услыхала[164]Великий гимн, в котором воспевалСвой лютый гнев Отвергнутый тобою!Ты научила сладостным речамДостойного собрата Каллиопы[165],Который всемогущего Амура,Нагого в Риме, в Греции нагого,В пресветлые одежды облачилИ возвратил небесной Афродите!Вдвойне благословенна, сберегаяПод сводами прекраснейшего храмаСвою былую славу! Пусть тебяСедые Альпы плохо защищали,Пусть ты была теснима не однажды,Разграблена, поругана, гонима,Но о своем былом воспоминаньяТы сквозь века сумела пронести!И если может гордое стремленьеК высокой славе разум наш зажечь,Нам должно здесь внимать благим советам.Витторио[166] испрашивал не разУ этих плит холодных вдохновеньяИ, полон гнева на богов бесстрастных,В молчании на сонный берег Арно,Оглядывая дали, выходил.Ничто не веселило взор поэта,И бледность на челе его суровомЕще бледней казалась при луне.……………………………..И вот меня, которого изгналиВ края чужие время, честь и совесть,Меня к себе призвали хором МузыИ повелели гимн сложить суровыйВо славу всех, достойных вечной славы.Когда своими льдистыми крыламиСедое время тщится уничтожитьИ превратить в развалины гробницы,Хранительницы Музы нежным пеньемСпособны оживить пустыню скорби —Их сладостное пенье нарушаетГлубокое молчание веков!Сюда пришла Кассандра в день зловещий,Когда жрецы велели ей поведать,Какой конец для Трои уготован,Здесь плач ее пророчеством звучал,Которому со страхом все внимали:«Вотще искать свой город вы придете,Коль небо вас задумает вернутьИз дальнего похода, эти стены,Воздвигнутые здесь руками Феба,Увидите дымящимися вы.Но Трои неусыпные ПенатыВ могилах этих сохранят потомкамЕе героев славный ряд имен.Вы, ветви пальм и стройных кипарисов,Посаженных невестками Приама,—Увы, увы! — вы скоро разрастетесь,Сумеете ли вы своею теньюМоих отцов останки защитить?Тому, кто отведет топор жестокийОт вас, блюдя былое благочестье,Не местом скорби станут их могилы,Но самым драгоценным алтарем».

АЛЕССАНДРО МАНДЗОНИ