Рассвет над морем - Юрий Смолич

— Что у тебя, глаза солью повыело? Или ты на дне моря живешь? Правды не видишь своим рыбьим глазом? Ехали мы сюда как герои-спасители, а приехали — смотрим, нас, моряков, в береговую полицию записали.

Жак внимательно вглядывался в горбоносого Мишеля. Был он из всех них самым горячим, уже с начала разговора высказывал свои мысли прямо и, кажется, сам уже начинал разбираться в обстановке. Его политические симпатии не вызывали ни малейшего сомнения.

Как бы в подтверждение этих мыслей Жака, горбоносый Мишель, опять рубанув воздух рукой — у него была такая привычка: подкреплять свою речь решительным и сильным взмахом руки, — прибавил:

— Будь я проклят, но если бы кто-нибудь вот так же приперся в Марсель, как мы с тобой сюда, я бы тоже, может быть, пожелал ему чертей собачьих на дорогу.

Четвертый матрос, который все молчал, нехотя огрызнулся:

— Да ну вас! Завели шарманку, хоть спать ложись. Ну, наврали нам, что идем гнать немцев. Не один ли черт? Будем гнать большевиков. Скорей бы только с этим покончить — и адьё. Вернемся — ты к Марте, а я к Сюзанн. Нас здешний народ еще и поблагодарит, что мы выгнали разбойников-большевиков.

— Большевики, большевики! — рассердился рыжий. — А ты знаешь, кто они, эти большевики? Пусть меня крабы живьем съедят, но я не знаю, что это такое — большевики!

Жак спросил молчаливого матроса:

— А где же эти большевики, которых вам нужно гнать?

Матрос, пожав плечами, нехотя ответил:

— Как где? На фронте. В России…

— А здесь их разве нет?

Матрос опять пожал плечами.

— Может быть, и здесь есть. Откуда мне знать?

— Есть и здесь! — компетентно заявил солдат. — Говорят, у них под городом банды: грабят, убивают людей, всех женщин хотят сделать общественной собственностью…

— Ну, это дело такое, — игриво подмигнул рыжий, — что, знаете, надо еще разобраться: может быть, здесь есть резон…

Все улыбнулись.

— Я думаю, это вранье! — возразил Мишель.

Жак обратился к молчаливому:

— Ты сказал, приятель, что рабочие должны быть благодарны за то, что вы собираетесь защитить их от большевиков?

— Ну конечно, — угрюмо отвечал тот, ему уже надоел этот разговор. — Кому охота, чтобы его терроризировали разбойники.

— А знаешь ли ты, что рабочие не хотят, чтобы их защищали от большевиков?

— Что ж, они сами разбойники? — уже сердито и грубо огрызнулся матрос.

— Нет, — отвечал Жак, — обыкновенные рабочие, такие же, как в Париже или Марселе. Но они сами большевики.

Минуту длилась пауза. Сердце у Жака колотилось. Не слишком ли далеко он зашел? Не чересчур ли откровенен? Не роет ли он сам себе яму?

Все с интересом смотрели на Жака.

— Ну, уж это ты перехватил! — сказал солдат.

Брат его, матрос с усиками, тоже поддержал, сказав примирительным тоном:

— Перехватил! Никогда не поверю, чтобы все здешние рабочие были разбойниками по натуре. Может быть, и есть, но чтобы все…

— Все! — решительно сказал Жак. — За очень незначительными исключениями. Только не разбойники, а большевики. Это вам ваши генералы и адмиралы дурят головы, что большевики разбойники!..

Все смотрели на него с явным любопытством, и Жак прибавил:

Вы спросили, и я ответил. Можете выкинуть меня за борт, но я сказал святую правду.

— Чего ж они хотят, рабочие? — поинтересовался рыжий. — И кто такие большевики? Я все, пусть едят меня крабы, спрашиваю, а ты вертишь дырку на месте. Никак не пойму!

Жак ответил вопросом:

— А ты в Париже ходил к стене Коммунаров?

— Не бывал я в Париже, — сказал матрос.

Но сразу же отозвался солдат:

— Я в Париже жил, работал на заводе Рено, каждый год мы ходили к стене Коммунаров большой демонстрацией…

Он хотел продолжать о демонстрации, но Жак его перебил:

— А чего хотели парижские коммунары, знаешь?

На этот вопрос ответили все. Даже молчаливый матрос пожал плечом: кто, мол, этого не знает!

— Так вот, — сказал Жак, — если знаете, так зачем же спрашиваете, чтоб вас крабы, и правда, живьем ели! Рабочие — везде рабочие, что в Париже, что в Марселе, что здесь, на Украине, в Одессе, в Киеве, или в России — в Москве и в Петрограде! И рабочие здесь против того, чтобы вы выгоняли большевиков. Но только большевики не разбойники, как болтают ваши генералы, адмиралы и капиталисты. Они просто хотят, чтоб власть принадлежала не капиталистам, фабрикантам и буржуазии, а народу. Вот чего хотят большевики, вот кто они такие!

Жак взял свою кружку и выпил ее до дна.

Сердце у Жака стучало так, что трудно было вздохнуть. Возможно, он был не слишком тонок в своих агитационных приемах. Но перед ним сидели люди из народа — французские крестьяне и рабочие, только в мундирах солдат оккупационной армии, — и головы их были затуманены подлой пропагандой, а глаза застилала пелена лжи. Черт побери! Если б не было этой пелены на глазах и тумана в голове, то не нужно было бы и идти к ним с агитацией. Вот только благополучно ли все это кончится? Не придется ли плыть отсюда, из кабака, кильватерным строем — в контрразведку?

Горбоносый Мишель вдруг снова рубанул рукой воздух.

— Пусть не найду я могилы на дне моря, пусть зароют меня в вонючую землю, но правда где-то здесь, рядом! Мир темен, как ночь, в мире все запутано, как двойной узел, но парень-таки знает, где правда! Ребята! — обратился он вдруг к товарищам. — Вот если бы к нам в экипаж пришел этакий дружок и рассказал, что и к чему на свете делается, что происходит и здесь, в чертовой Одессе? А? — Он обернулся к Жаку. — Понимаешь, приятель? Сердце у каждого не на месте, ребята наши волнуются: зачем сюда приехали, какого черта собираемся воевать против большевиков, что это за большевики? Муть перед глазами, ничего не видно! — Он опять обратился к своим: — Мариус! Поль! Жюльен! Поблагодарили бы ребята, если б привести толкового человека, чтобы рассказал, а? Будь я проклят, но это было бы здорово!

— Что ж, — спокойно сказал Жак, — если позовете в гости, можно и прийти…

— Ты бы пришел? — кинулся к нему Мишель.

— Пришел. К своим ребятам почему не прийти?

Молчаливый матрос скептически пожал плечами:

— Кто же его пустит?

— Не пустят, — подтвердил рыжий.

Матрос с усиками молчал. Горбоносый Мишель озабоченно почесывал затылок.

Тогда Жак почувствовал, что нужно взять инициативу в свои руки.

Он дернул плечом.

— Была б охота… Разве не случается, что кто-нибудь проходит без разрешения на корабль?

Матросы отрицательно покачали головами.

— У нас так не бывает, — мрачно констатировал матрос с усиками.

Жак подмигнул:

— Забыл — в Марселе? Как приводили девчонок в кубрик?

Смех пробежал среди матросов. Когда эскадра во время войны стояла в Марселе, матросы военных кораблей приводили к себе на корабль веселых девиц, переодев их в матросскую форму.

Горбоносый Мишель смотрел на Жака понимающим и заговорщицким взглядом. Он уже догадался, в чем дело, и идея Жака пришлась ему по душе.

Жак спросил:

— Отпуска на берег дают сейчас на каждого в отдельности или на группу?

— Отдельно — редко, чаще — на команду.

— На сколько самое большое?

— Ну, на десяток.

— А если с берега вернется одиннадцать? Разве вахтенный на сходнях такой уж арифметик? Что он, кончал математический факультет?

Матросы засмеялись. Именно так делали тогда в Марселе: одиннадцатой проходила девка в матросских штанах.

— Надо ведь и на берег вернуться, — предусмотрительно напомнил матрос с усиками.

— Можно подождать, пока другая команда пойдет на берег.

— Будь я проклят! — крикнул Мишель. — Дело!

Молчаливый матрос скептически рассматривал наружность Жака.

— У нас бородатых матросов нет! — вставил он свое замечание.

— Бороды завтра не будет! — сказал Жак. — Для своих парней можно пожертвовать мужским украшением.

Все засмеялись.

Мишель живо оглядел товарищей. Он не мог усидеть на месте. Идея его захватила.

— Матросы! Сделаем, а?

— Попробовать можно, — согласился рыжий.

— Как бы не провалиться, — осторожно сказал матрос с усиками.

Молчаливый вдруг сердито огрызнулся:

— Ветра бояться — в море не ходить!

Тогда Мишель грохнул кулаком по бочке так, что кружки подскочили.

— Есть ветра не бояться, есть — в море идти!

Он произнес это так, как матрос, принимающий приказ от командира. Выполнение он брал лично на себя.

— Завтра я тебе вынесу робу! — решительно объявил он Жаку.

Солдат, пока матросы обсуждали свои дела, молчал. Теперь он заговорил, не скрывая зависти:

— Здόрово! Вот бы и нам так. У нас, знаешь, ребята тоже интересуются и беспокоятся по поводу событий…