Мария Федоровна - Александр Боханов

Марию Федоровну расстраивало дуновение «ледяного ветерка» со стороны Александры Федоровны и ее окружения. О том, что две Царицы не питали расположения друг к другу, приближенные знали, как обычно, раньше, чем это нерасположение хоть как-то проявилось на самом деле. В салонах, конечно же, появились разговоры о «ненависти», о том, что якобы старая Царица «не хотела отдавать» Молодой Коронные Драгоценности, что она «устраивала истерики сыну» и т. д. Словом, пошло-поехало, как обычно бывало в свете. Вдовствующая Императрица мало придавала значения великосветским суждениям, слишком хорошо зная их истинную цену.

В то же время она не могла не обратить внимания на то, что в подругах у Невестки появились три дамы, о которых ничего приятного сказать не могла. Две черногорское принцессы Милица Николаевна (жена Великого князя Петра Николаевича), Анастасия Николаевна (жена герцога Георгия Лейхтенбергского) и Великая княгиня Мария Павловна. Двух первых Мария Федоровна почти не знала; говорили о них разное. Но вот третья была известна не понаслышке.

Там, где Михень, там непременно жди эпатажа, сплетен, интриг, скандала. Бедная Алике, она еще так неопытна в придворном мире, ее могут легко обмануть. Но Мария Федоровна недооценивала Невестку. Александра Федоровна далеко не была так проста, как могло показаться, и уж меньше всего была способна стать управляемой. Напористой и самоуверенной Марии Павловне пришлось быстро убедиться, что невозможно стать ментором Александры Федоровны, и их близкие отношения скоро сошли на нет.

В мае 1896 года в Москве проходили пышные коронационные торжества. Венчался на Царство Николай II — Последний Русский Монарх, хотя никто о том, что он «последний», тогда не знал. Организация важнейшего государственного акта велась фактически весь период по восшествии на Престол Николая И, а сама программа копировала предыдущую Коронацию.

Март и апрель 1896 года Мария Федоровна провела вне России. Она находилась на Лазурном Берегу у сына Георгия, у которого в конце зимы отмечалось обострение туберкулеза и начались сильные кровохарканья. Потом они прекратились, мать немного успокоилась и мило проводила время вместе с сыновьями Михаилом, Георгием, сестрой Александрой и ее дочерьми Викторией и Мод. Много гуляли, ездили в горы, ходили по магазинам. Но дела не давали покоя.

3 мая Вдовствующая Императрица вместе с сыном Михаилом Александровичем отбыла в Россию. Заехали в Петербург, а в Москву приехали 8 мая, к самому началу празднеств.

Всё было чинно, величественно и торжественно. Одно мероприятие сменяло другое, а 14 мая в Успенском соборе Кремля состоялся сам обряд Коронования. Всё было хорошо, все радовались, но у Марии Федоровны на душе было тоскливо. Мучили воспоминания о теперь уже сказочном времени, тринадцать лет тому назад, когда они с Сашей проходили через те же ответственные испытания.

Время жестоко, оно ни для кого не делает исключений, и всё, хорошее и плохое, все уходит. Лишь память остается хранительницей минувших событий. Она помнила всё до мельчайших деталей, и слезы порой навертывались на глаза. На публике держалась. Улыбалась, принимала поздравления и знаки внимания, мило общалась с иностранными принцами — гостями. Вечерами, когда оставалась одна, незабываемые эмоции одолевали с неимоверной силой, и уж тогда слез не боялась.

Через несколько дней случилось ужасное. Рано утром 18 мая, за Тверской заставой, на Ходынском поле, там, где собрались сотни тысяч людей для получения Царских подарков, произошла давка и многие погибли. Мария Федоровна, когда узнала, не хотела верить. Боже мой, какой ужас, и в такое время! Какой это недобрый знак! Естественно, что сразу же вся Фамилия заволновалась, начали искать виноватых. Кто винил Московского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича, кто министра Императорского двора графа И. И. Воронцова-Дашкова (1837–1916), кто министра внутренних дел, кто чинов полиции, кто всех сразу.

Императрица-Мать теперь уже не питала расположения к Великому князю Сергею (история со сватовством Ники не прошла бесследно), но она была далека от мысли все сваливать на него, и уж тем более не считала, что можно использовать этот печальный случай для безоглядной критики всего. Откуда вдруг столько в людях обнаружилось ненависти, нетерпимости, как многие досаждают бедному Ники, требуя от него безответственных решений! Ну и в других странах бывало же такое.

В первую очередь ведь сами люди виноваты: но почему надо было устраивать это столпотворение? Но об этом никто не говорит. Возмутительно поведение «Михайловичей», особенно ее зятя Сандро и его брата Николая. Они смеют учить Ники, главу Фамилии, как Ему себя вести и что делать.

Она пыталась урезонить родственников-злопыхателей, но все было бесполезно. Они были такими же пламенными, как их покойная мать, но и во многом превосходили ее. Расстроенная, с не проходившей головной болью, 26 мая покинула Москву. Вернувшись в Гатчину, смогла перевести дух. Скоро написала письмо сыну Георгию, полное горьких и печальных чувств. Это одно из самых проникновенных ее писем.

«Наконец-то я счастлива от того, что все это уже позади. Я благодарна Богу за то, что Он помог мне справиться с моими собственными чувствами, и за то, что Он помог мне выполнить этот страшный, но священный долг — присутствовать на короновании моего дорогого Ники и помолиться за Него и рядом с Ним в этот самый большой и важный момент, самый серьезный в Его жизни. У Него был такой трогательный и проникновенный вид, что я этого никогда не забуду».

Мать была счастлива за Сына, но не могла обойти молчанием и наиболее драматическую сторону события.

«Но ужасная катастрофа на народном празднике, с этими массовыми жертвами, опустила как бы черную вуаль на все это хорошее время. Это было такое несчастье во всех отношениях, превратив в игру все человеческие страсти. Теперь только и говорят об этом в мало симпатичной манере, сожалея о несчастных погибших и раненых. Только критика, которая так легка после! Я была очень расстроена, увидев всех этих несчастных раненых, наполовину раздавленных, в госпитале, и почти каждый из них потерял кого-нибудь из своих близких. Это было душераздирающе.

Но в то же время они были такие значимые и возвышенные в своей простоте, что они просто вызывали желание встать перед ними на колени. Они были такими трогательными, не обвиняя никого, кроме себя самих. Они говорили, что виноваты сами и очень сожалеют, что расстроили этим Царя! Они как всегда были возвышенными, и можно более чем гордиться от сознания, что ты принадлежишь к такому великому и прекрасному народу.