Могучая крепость - Дэвид Вебер

И заставила его так же подумать обо всех людях за пределами Храма, особенно о многочисленных Зионских бедняках, которым было совсем далеко не так тепло и уютно в это морозное утро. Это была ещё одна мысль, которой он не был готов поделиться со своими давними коллегами по «Группе Четырёх». Не потому, что они ещё не понимали, что это могло прийти ему в голову, а потому, что это не принесло бы никакой пользы и могло принести довольно много вреда.

Замсин Трайнейр просто посмотрел бы на него с некоторым нетерпеливым непониманием. Если бы Канцлер Церкви Господа Ожидающего вообще когда-либо подумал о бедняках Зиона, то, несомненно, должен был бы вспомнить отрывок из «Книги Лангхорна», в котором Архангел предупреждал, что бедные всегда будут с собою[7]. Если этого было достаточно для Лангхорна, то и для Трайнейра этого было достаточно.

Аллайн Мейгвайр, с другой стороны, вероятно, даже не заметил бы, что Дачарн о них упомянул. Особенно в эти дни все мысли и усилия Капитан-Генерала Церкви были полностью сосредоточены на создании флота, необходимого для того, чтобы сокрушить самонадеянную Черисийскую Империю раз и навсегда. Тот факт, что он начал строить неподходящий флот, и что Казначейство Дачарна выделило ошеломляющую сумму на оплату сотен галер, которые были фактически бесполезны, несомненно, придавал определённый акцент его концентрации. Конечно, изначально Мейгвайр никогда не был отягощён интеллектом. Сосредоточение всего того скудного запаса, которым он обладал, не должно было потребовать таких больших усилий. Он должен был хотя бы немного подумать о мужчинах, женщинах и детях — особенно о детях — за которых должен был отвечать каждый викарий.

А ещё был Клинтан. Великий Инквизитор. Единственный член «Группы Четырёх», который не отнёсся бы к заботам Дачарна о бедняках ни с непониманием, ни с безразличием. Дачарну иногда хотелось, чтобы он сам почувствовал себя призванным в Орден Бе́дард, вместо Ордена Чихиро. Он был почти уверен, что любой бедардист, который не боялся Великого Инквизитора, без колебаний поставил бы ему диагноз параноика, причём такого, чья паранойя становилась всё глубже. Конечно, найти такого бедардиста, который был бы достаточно безумен, чтобы не бояться Клинтана, вероятно, было бы невыполнимой задачей. Тем не менее, Дачарну хотелось бы иметь что-то помимо своего собственного непрофессионального мнения — по крайней мере, в том, что касалось вопросов разума — чтобы двигаться дальше.

Не то чтобы это имело большое значение. Ему не нужен был официальный диагноз, чтобы понять, что Клинтан воспринял бы любое замечание о требовании Священного Писания заботиться о бедных и наименее удачливых из детей Божьих, как критику послужного списка Церкви ради критики. И на самом деле, он был бы совершенно прав, если бы так поступил, признался себе Дачарн. Но в данный конкретный момент, когда Жаспер Клинтан разделил весь мир всего на три категории — тех, кто был его союзниками, тех, кто имел хотя бы мимолетную ценность в качестве инструментов, и тех, кто должен быть уничтожен без пощады — предполагать, что какой-либо аспект управления Церковью может быть сочтён имеющим недостатки, было опасно.

Дачарн обнаружил, что бывали моменты, когда его это действительно не волновало. Когда его гнев, возмущение и боль, вызванные признанием его вновь обретённой верой собственной кровавой вины, фактически заставили его искать конфронтации с Клинтаном. Когда он признавался себе, что почти жаждет гибели, даже мученичества, со всеми вытекающими последствиями, как своего рода искупления за свою собственную жизнь. За его собственное благосклонное отношение к разложению викариата. Его собственное пожизненное стремление извлечь выгоду из этого разложения. За то, что он стоял там и не просто принял предложение Клинтана полностью уничтожить Королевство Черис, но фактически безропотно согласился с ним. Помог его устроить.

Дачарн заставил себя продолжить свой путь к ожидающим его подчинённым, но его глаза были такими же мрачными, как снег за окнами коридора, когда он в очередной раз признал свою вину перед самим собой. Он не стал бы притворяться, что не был бы в ужасе от того, что сделал бы с ним Клинтан, если бы дело дошло до открытой конфронтации. Что он не знал точно, какой жестокий урок Клинтан преподаст любому члену «Группы Четырёх», кто покажется ему отвернувшимся от него. И всё же не этот страх заставил его прикусить язык и сдержать своё яростное осуждение мерзости Клинтана за стиснутыми зубами. Нет, его заставлял молчать совсем другой страх: страх, что если он позволит слишком легко уничтожить себя, то совершит ещё более тяжкий грех — умрёт, даже не попытавшись исправить ужасный ущерб, который он помог нанести миру самого Господа.

«Хотя я пока не придумал, как всё это исправить, — уныло признался он. — Может быть, это часть моего покаяния? Является ли это частью моего наказания — быть вынужденным наблюдать, как всё становится всё хуже и хуже, не видя никакого способа снова сделать это лучше? Но в Писании говорится, что Бог всегда найдёт способ, независимо от того, сможет человек или нет. Так что, может быть, Он действительно хочет, чтобы я перестал так стараться, перестал быть таким высокомерным, чтобы думать, что я могу каким-то образом исправить катастрофу мирового масштаба. Может быть, Он хочет, чтобы я наконец смирился с тем, что мне нужно позволить Ему показать мне, что делать, а потом…»

Мысли Робейра Дачарна внезапно оборвались, так как он на полном ходу врезался в стену, которую кто-то неосмотрительно оставил точно в центре коридора.

Во всяком случае, так оно было на ощупь, хотя внезапное «Ух!» стены наводило на мысль, что на самом деле это могло быть не такое прочное гранитное препятствие, каким оно казалось.

Он отшатнулся назад, чуть не упав. На самом деле, он бы упал, если бы чьи-то руки не схватили его за плечи и не удержали в вертикальном положении. Он покачал головой, в заложенных холодом ушах зазвенело, а его глаза распахнулись, когда они сфокусировались на лице человека, с которым он столкнулся.

Дачарн не был низкорослым, но и великаном он тоже не был. На самом деле, он всегда был худощав, и последние двадцать или тридцать лет вёл решительно сидячий образ жизни. Человек, с которым он только что столкнулся, был на полголовы выше его, широкоплечим и крепко сложенным, и он, очевидно, провёл последние несколько лет своей жизни, тренируясь, поддерживая физическую выносливость, которой он наслаждался, будучи старшим офицером Храмовой Гвардии. Он весил больше Дачарна, должно быть, на добрых сорок или пятьдесят фунтов,