Женщины его жизни - Ева Модиньяни

Кало был горд за него. Этот мальчишка станет настоящим мужчиной.

– Ну что ж, идем, – решил барон.

Все трое вышли в сад и прошли по аллее, обсаженной агавами. Воздух был прозрачен и свеж, небо чисто, и Бруно с жадностью вдохнул всей грудью, ощущая какую-то пьянящую радость. Одна только утренняя звезда еще боролась в небе со светом зари. Птицы проснулись и завели свой прихотливый и веселый концерт.

Они вышли за кованые железные ворота и пробрались по круто спускающейся с холма тропинке в открытое поле. С июня по сентябрь, даже вне официального открытия охотничьего сезона, барон охотился на своих землях в сопровождении Кало.

Бруно нес на плече английскую двустволку двадцать восьмого калибра размером куда меньше, чем ружье деда, изумительное ружье двенадцатого калибра с внешними курками, сделанное на заказ в старинной мастерской Пипера Гершталь-Леца в Льеже, изукрашенное сказочным узором с изображением оленей, звезды и двух средневековых рыцарей с копьями наперевес, атакующих невидимого врага. Кало нес на правом плече свой верный «браунинг».

Пустельга и коршун низко кружили, высматривая добычу.

– Можно мне выстрелить? – спросил Бруно.

– Нет, – решительно отрезал барон. – Это очень редкие виды. К тому же они убивают гадюк, – объяснил он, – они полезные.

Так мальчик узнал то, чего не знал раньше.

Они шли, погружаясь в звенящую тишину утреннего одиночества, когда солнце еще не накалило воздух, когда земля, чередуя каменистые глины с песчаниками, изгибаясь невысокими холмами и ныряя в широкие долины, кажется переменчивой и многокрасочной, как палитра художника.

Они шли, наслаждаясь незапятнанной красотой природы, суровой, девственной и дикой. Двое мужчин и мальчик шли неторопливым четким шагом по направлению к лесу, местами заросшему бородавочником. Мужчины думали о вершине холма, где хотели устроить привал и, любуясь пейзажем, съесть приготовленный Анниной завтрак. Мальчик же мечтал только об охоте и приключениях. Ему хотелось вернуться домой не с пустыми руками, принести с охоты свой первый трофей: зайца, фазана или хоть дикого кролика.

Кало вырвал корешок растения с клейкими листьями и голубыми цветочками, очистил его лезвием ножа, сполоснул водой из походной фляжки, разрезал надвое и одну половинку предложил Бруно.

– Что это? – с любопытством спросил мальчик.

– Лакричный корень, – объяснил Кало. – Он укрепляет зубы, и у него приятный вкус.

Бруно поблагодарил и принялся сосать свежий корешок, еще влажный и полный сока.

– Правда вкусно, – сказал он.

Бонбон, старый пойнтер барона, которому было уже почти десять лет, бежал впереди, вытянув морду вверх, как радар, в классической позе, типичной для его породы. У него была великолепная голова со слегка выгнутой мордой, безупречным стопом [69] и влажным черным носом. Черные пятна украшали корпус, отяжелевший от возраста и сладостей, которыми баловала пса принцесса Изгро. «Прекрати это! – сердился барон. – Ты же его убьешь!» У Бонбона была повадка настоящего пойнтера, но двигался он со скоростью легавой, словно позабыв, что принадлежит к породе поисковых собак. Он обленился, не рыскал туда-сюда, не заходил слишком далеко вперед. Не было у него больше ни силы, ни выносливости, но барон прощал ему эти недостатки. Сейчас он бежал, опережая охотников на несколько десятков метров и беспечно полагаясь лишь на свое безошибочное чутье.

– Думаешь, ему удастся поднять зверя? – с волнением спросил Бруно.

– Думаю, да, – ответил барон. – Если, конечно, там вообще кто-то есть.

– Мне бы хоть дикого кролика, – жалобно прошептал Бруно, впиваясь взглядом в окрестности.

В воздухе теплело, но солнце еще пряталось за холмом, над которым поднимался золотой венец. Только достигнув высшей точки, они увидели его во всем блеске и великолепии.

– Ну что, стоило сюда подниматься? – спросил старик, улыбаясь мальчику.

– Стоило, – Бруно согласился из вежливости, его обуревал охотничий азарт.

Барон уселся на стволе срубленного дерева, Кало – на небольшом валуне, увенчанном пробившимся сквозь камень кустиком красных цветов. Бруно последовал их примеру и тоже сел.

– Ты проголодался?

Они уже час были в пути, а перед уходом ничего не ели.

– В общем, да, – ответил мальчик.

Барон вытащил из мешка, который Кало поставил у его ног, салфетку и расстелил ее на коленях, взял нож, отрезал несколько ломтей хлеба, намазал один из них пахучим овечьим сыром и протянул внуку.

– Сначала ты, дедушка, – вежливо отказался Бруно, хотя у него текли слюнки изо рта и сосало под ложечкой.

Барон сделал еще несколько бутербродов. Бонбон с изяществом истинного аристократа сел у ног барона, чтобы тоже принять участие в пикнике. Джузеппе Сайева дружески взглянул на него: они состарились вместе, любя и уважая друг друга.

Двое мужчин и мальчик съели свой скромный завтрак с таким аппетитом, словно это было изысканнейшее из блюд, приготовленных несравненным монсу. Бруно был возбужден, взвинчен, взгляд его живых серых глаз то и дело устремлялся вдаль, перебегая с места на место в поисках дичи. Он вглядывался то в отдаленные кусты боярышника, покрытые белыми благоухающими цветами, то в густые заросли отцветающих месембрийских хризантем.

– Сиди смирно, Бруно, – добродушно побранил его дед. – Ты слишком суетишься. Любой зверь в округе почует тебя за километр и убежит, – старик говорил, прекрасно сознавая, что опыт на словах не передается. Мальчик сам должен был научиться добродетели терпения.

– Не могу я в первый день вернуться с пустыми руками. Мне нужно хоть что-нибудь подстрелить. Хоть кролика, – оправдывался Бруно, чуть не плача от волнения.

– Спешка и неверие в успех – худшие враги, – наставительно сказал барон. – Чтобы добиться победы, нужны терпение и вера в собственные силы.

– Ладно, дедушка, – согласился Бруно, – я постараюсь.

– Ты найдешь своего кролика, – продолжал старик. – Потребуется время. Может быть, тебе придется далеко идти. Может быть, ты найдешь его не скоро, но найдешь обязательно. Однако ты должен верить, зорко смотреть вперед, быть внимательным и не делать глупостей.

В этот ясный солнечный день он говорил о кроликах, но на самом деле учил внука правилам жизни, обращаясь к нему как наставник, словно пользуясь последней возможностью преподать урок, который запомнится мальчику до конца его дней.

Кало слушал речь барона, и в душе у него рождалось нехорошее предчувствие, которое он приписал своей обостренной мнительности.

– Да, дедушка, – кивнул Бруно, чувствуя необычайную торжественность в словах старого барона.