Скифы - Юрий Никитин

Крылов поймал себя на мысли, что этот подъезд вообще можно не убирать или уж убирать раз в год – настолько бесполезной кажутся тут метла и ведро с водой. Эта уборка не прибавляет чистоты ни на йоту. Чищеный, нечищеный ли, подъезд от этого вообще не изменился бы, как ни корячься.

И тут же понял, что мыслишка довольно поганая. Да, верно, разницы никакой не будет, ничего изменить нельзя, результата никакого не будет. Все безнадежно. Правильно, пусть так, пусть все безнадежно. Пусть все, но не он. То, что он может сделать, он сделает, пусть это ничего не изменит. Если выполнит свой долг даже тогда, когда это бесполезно, по крайней мере заслужит свое уважение. Пусть все, но не он.

Та идея, сказал себе, медленно поднимаясь по лестнице, что нет смысла делать бесполезную работу, фактически глубоко безнравственна. В конце концов, бесполезной работой является и наша жизнь, ибо все умрем, и при такой раскладке нет особенной нужды даже начинать жить. Кстати говоря, это так. Никакой гуманизм не сможет нам доказать, что хорошо и правильно способствовать, скажем, максимально возможному увеличению населения Земли. Если жизнь – величайшее благо, и именно поэтому мы ценим чужую жизнь, то можно считать вполне нравственным убить несколько человек, если ты родил несколько лишних детей. Но убийство не оправдывается многодетностью. Нет ничего справедливого и нравственного в том, чтобы дать кому-то жизнь. Нравственно и благородно только поддерживать существующую жизнь – например, спасти человека, иногда рискуя притом собой, и не только собой. А это значит, что дело вообще не в жизни и не в «ценности жизни». Ценность жизни тут вообще ни при чем. Спасение человека предпринимается не ради него самого, не ради его жизни (она дорога, по большому счету, только ему самому и, может быть, его близким), но ради принципа. Убираться в квартире и спускать за собой в сортире нужно прежде всего ради принципа. Пусть реальность такова, какова она есть. Но потворствовать ей в этом аморально. Ибо тем самым (опуская руки перед ней) ты даешь ей право и дальше делать с тобой все, что угодно.

Под ногами оказалась вычищенная до блеска лестничная площадка. Дверь красиво обита дорогой кожей, в середину врезан телескопический «глазок», а перед дверью разлегся толстый коврик средней загаженности.

Крылов поднял руку к звонку это и есть квартира Откина, но не нажимал, боясь потерять мысль. Мы разрушили Союз, напомнил он себе, ввергли себя в глубочайший кризис и отдали страну на растерзание негодяям не только из «ненависти к совку», но еще и из-за вот такого же дешевого рационализма. Всех заела мысль, что множества вещей, в которых приходится участвовать… скажем, ходить на субботники, можно было бы с тем же успехом и не делать. И это была правильная мысль. Можно бы жить куда удобнее и лучше, не тратя сил и времени на глупости. Беда в том, что эта мысль вышла из берегов, как река весной, и затопила все и вся.

– Жить удобнее и лучше, – пробормотал он, – куда это заведет…

Эта идейка – что, дескать, не нужно делать ничего, что не несет в себе конкретной пользы тебе или другим людям, – тесно срослась с другой, столь же рациональной на вид и столь же недалекой: что можно делать все, что угодно, если это не приносит окружающим конкретного вреда. Поэтому, например, можно заниматься проституцией, ибо «в этом нет ничего плохого». Верно, нет. Проституция общественно полезна, это, как бы выразиться поделикатнее, медицинский факт. И тем не менее общество торжествующей проституции гнусно. Каждая удачливая проститутка утверждает своим успехом проституцию как стиль жизни, причем во всех сферах жизни, а не только в сексе.

Внезапно он ощутил, что его пристально рассматривают в спину. Ощущение было жутковатое, почти мистическое, ведь на площадке, кроме него, нет никого. Потом вспомнил, что напротив тоже дверь, не такая роскошная, как у Откина, оттуда могут рассматривать и уже вызывать милицию: больно подозрительный тип – стоит перед дверью соседа, не звонит, но и не уходит. Киллер, наверное…

– Проститутки, – пробормотал он, – может, и полезны, но проституция как стиль отношений, извините, опасна. И не позовешь ты, сосед, милицию… Ибо захочешь увидеть, что соседа ограбили! Это так приятно, это так по-русски…

Он нажал кнопку звонка. Пока за дверью шлепали босые ноги, гремели замки, спешно додумывал, что этические действия не приносят конкретной пользы и не обязаны приносить таковую. Они могут быть вредны, более того – очень опасны, для того, кто их совершает. Это не является аргументом против них. Этическое действие имеет целью утверждение справедливости, и только это одно. Справедливость создает основания для большей справедливости. И только.

Откин открыл, мокрый, со взъерошенными волосами, в трусах до колен.

– А, депутат, – сказал он жизнерадостно. – Входи, у меня холодное пиво…

– О пиве забудь, – сказал Крылов мрачно. – Ты из Интернета когда-нибудь выходишь? Не дозвониться. Одевайся, там Замполит ждет. Едем в офис… по дороге заедем в кафе.

– По пиву?

– Забудь, – посоветовал Крылов уже злее. Сам невольно облизнулся, представив на губах солоноватую пену. – Просто народу надо бросить свежую инфу. Да побыстрее ты!

Он так и не стал входить, медленно потащился обратно. Если бы мне, мелькнуло в голове, пришлось решать, какие дома ремонтировать в первую очередь, а какие оставить на потом, я бы пошел и посмотрел, в каких подъездах больше мусора. И поставил бы на ремонт в первую очередь те дома, в которых – пусть даже они разваливаются! – мусора меньше. Рассуждение тут очень простое. Люди, убирающиеся в своем доме, даже если он разваливается, тем самым показывают, что не хотят жить в грязи и готовы что-то сделать, чтобы в ней не жить. Их и надо выселить в лучший дом или отремонтировать старый. Те же, кто махнул на все рукой, тем самым показали, что вполне довольны жильем. Или, по крайней мере, смирились с ним. Их и не надо переселять – им это, по сути дела, не очень-то и нужно. Они остаются в России. А тех, кто убирает за собой, кто готов убирать, кто, как лягушка в банке с молоком, упорно дрыгает лапками, отказываясь тонуть, тех забираем в Скифию.

Последние слова пробормотал вслух, уже залезая в машину. К счастью, Замполит открыл все двери, ветерок гуляет во всех направлениях.

– Забираем в Великую Скифию! – повторил Замполит с чувством. – А че?.. Им тоже дадим строить. Не все ж самим таскать эти глыбы.

– …на эти чертовы пирамиды, – добавил Крылов. Пояснил туманно даже для себя: – А ведь снова начинаем таскать…

Подъезжая к офису, Замполит изумленно присвистнул. В Центре припарковаться вообще проблема, но на этот раз перед офисом «Великой Скифии» как на острове Рапа– Нуи, куда выползают спариваться гигантские черепахи: все занято блестящими горбиками машин, от простеньких «Жигулей» до навороченных иномарок.