Юлий Цезарь - Гульельмо Ферреро

Цезарь конфисковал там часть земель города Бутрота, не заплатившего ему штрафа, наложенного во время войны. Но Аттик, бывший в числе собственников Бутрота, лишенных их имений, заставил протестовать стольких лиц своей партии и умел так хорошо говорить, интриговать и маневрировать, что Цезарь отменил декрет о конфискации при условии, что Аттик уплатит штраф, наложенный на жителей Бутрота. Финансист, никогда не занимавший государственной должности, оказался могущественнее диктатора, но продолжение было еще любопытнее. Цезарь продолжал приготовления для основания колонии, так что Аттик и Цицерон, много поработавший для своего друга в этом деле, несколько обеспокоенные, вынуждены были попросить объяснений. Цезарь, не желавший, чтобы знали о его отказе от основания колонии в угоду одному из самых крупных римских плутократов, просил их держать дело втайне: он отправит на кораблях своих колонистов и, когда они будут в Эпире, пошлет их в другое место, хотя и не решил еще, куда именно.[884] Вот к каким средствам прибегал властитель мира! Ему не удалось даже устранить столкновения между Антонием и Долабеллой, когда первый в качестве авгура воспрепятствовал собранию комиций, на котором Долабелла должен был быть избран как consul suffectus. Всемогущий диктатор был сам опутан сетью рекомендаций, услуг, одолжений, любезностей, которая охватывает все торговые общества, где деньги являются высшей целью жизни, и не мог порвать эти невидимые нити.

Но все уступки ни к чему не приводили: недовольство возрастало.[885] Причина коренилась в противоречии, которое не могло быть разрешено никакой человеческой силой и которое должно было стать роковым для Цезаря. В то время как Цезарь своим проектом завоевания Парфии старался оправдать продление своих чрезвычайных полномочий, этот самый проект увеличивал у многих, особенно в высших классах, отвращение к его диктатуре. С беспокойством спрашивали, что будет, когда он вернется победителем? Не будет ли он тогда самодержавным господином республики? В то время как Цицерон старался убедить себя, что экспедиция Цезаря окончится, подобно экспедиции Красса, поражением, другие очень боялись военного гения этого человека, всегда одерживавшего победы, и старались распространить подозрение и недоверие к его намерениям. Ходили странные слухи: говорили, что Цезарь хочет жениться на Клеопатре, перенести метрополию римского государства в Илион или Александрию,[886] а после завоевания Парфии совершить большую экспедицию к гетам и скифам и вернуться в Италию через Галлию.[887] Клеопатра, кажется, возвратилась в Рим в конце 45 года, и это подтверждало первый из слухов. Ужасный скандал еще более возбудил умы. 26 января 44 года, в то время как Цезарь проходил по улицам, несколько человек из простонародья приветствовали его, называя царем. Два народных трибуна, которых он уже бранил по поводу диадемы, приказали заключить в тюрьму некоторых из этих крикунов. Цезарь был раздражен; он утверждал, что сами трибуны побудили этих людей кричать, чтобы затем обвинить его в монархических тенденциях, а когда оба трибуна с неудовольствием выслушали его упреки, он приказал особым законом сместить их и изгнал из сената к большому неудовольствию общества, для которого трибун был всегда самым священным из должностных лиц.[888]

Наконец, в первой половине февраля[889] сенат и народ назначили Цезаря пожизненным диктатором.[890] Это было последней и самой важной мерой, принятой Цезарем ввиду его скорого отъезда на парфянскую войну. Эта мера должна была дать ему огромную и прочную власть, в которой он нуждался для выполнения столь трудного предприятия, и снять с него заботу о переменчивости римской политики. Но пожизненный диктатор — ведь это монарх, если и не по названию, то фактически! Чтобы смягчить впечатление от настоящего государственного переворота и успокоить народ, испытывавший своего рода суеверный ужас перед монархией, Цезарь, повидимому, по договоренности с Антонием, разыграл 15 февраля во время праздника Луперкалии общественную пантомиму. Антоний явился перед Цезарем, председательствовавшим на празднике, с короной и сделал попытку возложить ее ему на голову. Цезарь отказался, Антоний настаивал, Цезарь повторил свой отказ более энергично, и его приветствовали бурными аплодисментами; после этого он приказал записать в календарь, что в этот день народ предлагал ему царский венец и что он отказался. Но такая ложь вызвала очень сильное негодование.[891]

И однако, в то время как долги продолжали тревожить Италию, а средний класс находился в весьма затруднительном положении, италийское и римское простонародье волновали смутные революционные мечты, которые с каждым днем все более и более устрашали класс собственников. Думали, что Цезарь своими колониями и парфянской войной возвратит золотой век, что тирании богачей и вельмож настанет конец, что их ждет новое и лучшее правление. Воспоминания о великой народной революции ожили до такой степени, что некто Ерофил, уроженец великой Греции, по профессии ветеринар и, без сомнения, полусумасшедший, выдавая себя за внука Мария, стал очень популярен. Его избирали своим патроном муниципии, колонии ветеранов, коллегии рабочих; он даже образовал вокруг себя двор и осмелился обращаться как с равными с Цезарем и знатью. Цезарь, все более и более терявший решимость и боявшийся раздражить народ, не осмелился уничтожить его; он удовольствовался его высылкой из Рима.[892]

ИДЫ МАРТА

Тогда одним человеком овладела идея, уже приходившая на ум Требонию: надо убить Цезаря. Этим человеком был Кассий,[893] бывший квестором Красса во время парфянской войны, зять Сервилии, молодой человек, умный и честолюбивый, гордый, суровый и дерзкий, который, собираясь убить Цезаря, не мог надеяться достигнуть лучшего положения, чем то, которое имел, получив его по милости диктатора. Он благоразумно поделился своим проектом сперва лишь с несколькими друзьями, которых знал как противников Цезаря. Образовалась первая группа заговорщиков; начали взвешивать возможности и опасности предприятия и пришли к заключению, что в заговор надо вовлечь Брута, свояка Кассия.[894] Брут пользовался большим авторитетом во всех партиях и, будучи сыном Сервилии, казался почти родственником Цезаря. Когда узнают, то он также готов убить Цезаря, многие колеблющиеся и робкие люди ободрятся.