Том 4. Солнце ездит на оленях - Алексей Кожевников

— Это все навозил мне мой муж, — сказала капитанша. — Он всю жизнь, с юнги, скитается в морях. Несколько раз обогнул земной шар.

— И вы плавали с ним? — спросила Ксандра.

— Доводилось.

— Все время?

— Нет, нет. Иногда. У капитанов бывают такие рейсы, куда не берут никого из посторонних.

— Вы не посторонняя, вы жена.

— На кораблях не посторонние только члены команды, — сказал капитан.

— А пассажиры — кто?

— Пассажиры, и больше никто. Я вожу не пассажиров, а грузы, порой специальные. Мне катать жену не положено. Да ей и нельзя: у нее дети.

— Не у меня, а у нас, — поправила капитанша мужа. — Ты запомнишь когда-нибудь, что мои дети — и твои?!

— Когда отплаваюсь. — И в сторону Ксандры: — Я ведь плаваю еще. Сейчас мой корабль на ремонте.

Невольно и не очень вежливо по отношению к хозяевам Ксандра все время поглядывала на заморские штучки. Капитанша заметила это и сказала:

— Приходите еще специально глядеть. Тут не переглядишь одним разом. А теперь прошу к столу!

Застольничали в кухне, которая считалась одновременно и столовой. Угощением был особый заморский чай из заморских чашек, бутылка вина, тоже заморского, мурманская, но знаменитая на весь мир семга… и вид на залив. Отдергивая занавеску, капитанша сказала именно так:

— Угощу вас еще этим.

За окном были лунно-синяя полярная ночь и, начинаясь сразу от окна, бесконечная россыпь береговых и корабельных огней, подобная Млечному Пути, но более яркая, зовущая и доступная.

— Какая прелесть! — Ксандра вцепилась руками в косяки окна и замерла.

Капитан, стоя рядом, тихо, добро воркотал:

— Мы специально выпросили такую квартиру, чтобы постоянно чувствовать, что живем на великом, на всемирном морском пути. Если бы мог, я всех поселил бы у незамерзающего моря. Мне жалко людей, которые живут на одном месте. Всякий человек должен ездить, много ездить, по всему свету. Дом человека — вся земля, весь мир.

— В самом деле, переезжайте сюда. Мурманск — город моряков, рыбаков, значит, город мужчин, женихов, — начала советовать Ксандре капитанша. — Здесь не засидитесь в девках, вылетите замуж легкой пташечкой. Таким, как вы, надо иметь мужа и своих детей.

— Все дети одинаковы.

— Допустим. Вот и нельзя ради чужих обижать своих.

— У меня нет их.

— Не обижайте тех самых, которых пока нет. Дайте им жизнь, образование, счастье!

— Где ваши дети? — спросила Ксандра.

— Старший сын в море, он уже помощник капитана. Младший — студент, учится на геолога. Дочь в средней школе. Эта еще не решила, кем быть. Вот и все.

— У вас столько своих, а вы еще так беспокоитесь, так волнуетесь обо мне. Почему? Скажите без утайки! Пусть это будет резко, больно. Я готова выслушать все.

— Я совсем не собираюсь делать вам больно. Что вы, милая! — Капитанша обняла Ксандру. — Глядя на вас, вспоминаю свою дочь, думаю о ее будущем. Потом, нас, детных, всегда волнует жизнь, судьба молодых. И потом, вы понравились нам.

— Да, у меня есть счастье, а порой и несчастье нравиться, — сказала Ксандра, подумав о Коляне, о его сестре Моте.

— Вы правы. На концерте мы сидели неподалеку от лопарей и невольно слышали их. Все они так хорошо говорили о вас. Но почему-то называли: наша Руся, наша Руссия. Что это значит?

— Наша русская.

— Без имени?

— Взамен имени.

— А знаете ли, хорошо. Руся, Руссия к вам так подходит. Вы такая отзывчивая, нежная, терпеливая, и внешность у вас такая, — капитанша, откровенно любуясь, начала оглядывать Ксандру, — светлая, плавная…

— Довольно, довольно! — запротестовала Ксандра. — Откуда эти сказки: добрая, нежная?

— Я и сама зрячая, и слухом земля полнится.

— Кто настрекотал? Крушенец?

— Знаем такого. Очень строгий товарищ, зря не стрекочет. А теперь скажите: почему вы так хлопочете о лопарях?

— Разве это плохо?

— Не плохо, но непонятно.

— Что именно?

Капитанша начала выкладывать. Судя по своим детям и по другим, кого знает она, наша — русская, советская, — молодежь страдает излишней непоседливостью, преждевременным стремлением к самостоятельности. Еще не встанут толком на ноги, а уже рвутся из деревень в города, из городов — в даль, из одной дали в другую. Только бы подальше от мам и пап, от бабушек и дедушек, чтобы жить без всякого доклада, по своей, часто глупой, волюшке.

И этак не одни парнишки, которые всегда любили бегать в «Америку», но и девушки. Они, вроде парней, идут на любую работу.

— Вы, значит, считаете одни дела женскими, другие мужскими. А молодежь не склонна к такому разделению, — заметила Ксандра. — Ей больше по душе равенство во всем.

— Это невозможно: сама природа разделила людей на мужчин и женщин. Главнейшее человеческое дело — рождение, воспитание, сохранение детей, а следовательно, всего людского рода — отдала женщине. Мы и должны в первую очередь делать это, а все другие дела подчинить этому. А я нередко слышу: «Мне некогда возиться с детьми: у меня производство».

— Есть такие, кому и в самом деле некогда, — сказала Ксандра, думая про себя.

— Знаю. Вот и плохо, что работу поставили выше детей.

— А вы все толкаете меня к замужеству.

— Не толкаем, милая, а думаем. У нас есть дети. Мы и думаем о них. Хотим узнать, как думаете вы.

— Если не хотите слушать, мы можем замолчать, — сказал резковато капитан.

— Продолжайте, говорите, — поспешно попросила Ксандра. — Мне все интересно.

— Я буду краток. — И капитан, не любивший и не привыкший «жевать мочалку», сказал: — Люди похожи на свечи. Свечам положено сгореть, людям — умереть. Но как сгореть — очень важно. Это и есть коренной вопрос для всех людей. Одно дело — сгореть, оставив после себя новую жизнь. И совсем другое — сгореть одной-одинешенькой и после себя никого не оставить. Извините, если сказал не по душе!

Капитан ушел в другую комнату. Капитанша продолжала думать вслух:

— Да, да, милая, вы очень сузили свою жизнь, очень…

— Лопари — тоже народ, — сказала Ксандра.

— Согласна, все народы нужны, все они украшают жизнь, землю. Но почему вы отдались безраздельно одному селу, одной школе. Надо любить и свой народ. Любить и себя. Мы, русские, часто не умеем любить себя. Вот вы отдали Северу десяток лет — и довольно.

— Не могу я оставить их, несчастных, темных. Они же всерьез думают, что солнце ездит на оленях, а люди, звери, птицы могут обратиться в камни. И наоборот.

— В русских деревнях крестьяне недалеко ушли от лопарей: тоже верят, что гром и молнию делает Илья-пророк своей телегой. На вашем месте могут поработать теперь и другие. Нельзя же за всех всё делать одной. Вы, Руся, сама дорогого стоите. Заведите мужа, детей!

— Я запуталась с чужими, тут не до своих.

— Вот она, ваша беда. Вы, как и многие русские золотые девушки, тратите себя неразумно. Обязательно заведите мужа и детей.

На прощание капитанша поцеловала и перекрестила Ксандру, как привыкла провожать мужа в плавание, и сказала:

— Счастливого пути, попутного ветра!

Ушла Ксандра взволнованная, встревоженная.

18

Авдон отремонтировал свою тупу и переехал в нее от Максима. Машинку «хозяин погоды» повесил в святой угол, где прежде висели поповские боги — иконы. Лопари считались христианами и под нажимом попов исполняли некоторые из обрядов этой религии: крещение, венчание, отпевание, хождение в церковь, если она была близко. Но с революцией поповский нажим кончился — кончилось и христианство; одни вернулись откровенно к старинному язычеству, другие завели безбожие.

«Хозяин погоды», работавший безукоризненно, так прославился, что посмотреть его пришел самый важный и нелюдимый человек в поселке, колдун. Авдон разрешил ему снять машинку со стены, подержать в руках. Колдун вертел ее всяко, прикладывал к уху, но ничего не понял и попросил Авдона объяснить, как она сказывает погоду. Этих объяснений показалось мало, и колдун послал Тайму за Ксандрой. Она пришла.

— Научи меня управлять этой машинкой! — попросил колдун.

Ксандра сказала, что управлять не надо, самое лучшее не брать ее в руки, пусть висит на стене. Колдун ткнул пальцем в циферблат с разными словами и цифрами:

— Как понимать это?

— Надо учиться грамоте, ходить в школу, — сказала Ксандра.

— Сколько надо платить тебе за ученье?

— Ничего не надо. Мне за всех платит Советская власть.

— Н-ну? — удивился колдун. — Чай, врешь.

— Приходи — узнаешь.

— Ладно.

Ксандра ушла. Колдун остался и повел с Авдоном такой разговор:

— Ты помнишь, как работал у меня пастухом?

Дело было давнее, но Авдон хорошо помнил его. Лет десяти он остался без отца и поплыл по жизни, как щепка в половодье, куда кинет волна: плавал в студеном море с рыбацкой артелью зуйком, пас чужих оленей.