Северянин (СИ) - "Nnik"

          О чем думает Кани, Фрейдис не знает, но вряд ли он сейчас просит прощения у своих духов.

          А потом ощущения уходят за какой-то предел, дальше уже осмыслить нельзя, Фрейдис словно тонет, но… «спасительной» рукой дикий, надрывный крик выдергивает ее к яви. Кани аккуратно отодвигает девушку и всматривается в темноту. От невысвобожденного желания его потряхивает, нестерпимо хочется забыть про весь мир, стать слепым и глухим, чтоб существовали только он и самая прекрасная женщина на свете. Но крик повторяется, насмешливо показывая: вы про мир забыть можете, а вот мир про вас, увы, помнит.

          — Холь, — безошибочно определяет Кани и хмурится.

          — Холь? — Фрейдис доверяет Кани, у скралингов очень тонкий слух, но зачем дочери главы племени так кричать?

          — Ходи к своим, — Кани не на шутку обеспокоен. Он быстро поправляет на Фрейдис одежду. Все равно растрепанная, но как уж сумел. — Быстрый.

          Фрей кивает: она и сама чувствует, что надо идти, только не хочется. На мгновение она прижимается губами к потной шее мужчины и убегает.

          И к собственному ужасу на полпути сталкивается с Холь. Та плачет и, кажется, совсем не понимает, куда бежит. Что-то тарабарит, но Фрейдис никак не разберет о чем. Она пытается поймать, успокоить девушку, но та с ужасом отшатывается. Фрейдис это не нравится, ух как не нравится. Потому что движется Холь со стороны их деревни. А значит, что бы ни произошло, виноват в этом кто-то из них. Плохо.

          Значит, нужно просто бежать быстрее. Предупредить брата с Нордом. Или… они же были на Костре. Фрейдис замешкалась. Потом решила, что если они еще у скралингов, то и без нее все скоро узнают. А если нет?

          И она побежала. Видеть в темноте, как Кани, она не могла, так что то и дело спотыкалась, обдирала ноги и цеплялась за ветки. Ночь душная, и даже ветер бега не холодит кожу. Дышать тяжело, бок начинает колоть, на коже выступает испарина, пот щиплет свежие царапины.

          В темноте мелькают причудливые силуэты деревьев, кустов, загадочно шебуршат листья, и тихо попискивает зверье. Темные пятна чередуются лужицами лунного света на траве и серебристыми всполохами листьев.

          Вдруг мимо проносится светлое пятно, подозрительно напоминающее сидящих на земле людей. Фрейдис тормозит, едва не теряет равновесие, возвращается и пораженно ахает.

          — Торвальд? — спрашивает осторожно, будто боится спугнуть. Брат выглядит так, будто сейчас без чувств упадет. Торвальд вздрагивает и поднимает на нее какой-то больной взгляд. Сам он бледный, глаза ввалившиеся, на подбородке бурые разводы подсохшей крови, видно губы кусал. И несет он него такой болью, что у Фрей внутри все сжимается. — Там Холь… В чем дело?

          Ей страшно. Очень страшно. Ее сильный смелый Торвальд выглядит так, словно ходячего мертвеца увидел.

          — Фрей, иди домой, — отвечает за Торвальда Норд, — и если кого встретишь, тоже вели не гулять.

          — Что вы натворили? — Фрейдис старается говорить твердо, но голос дрожит. Как же ей плохо!

          — Фрейдис, уйди! — звучит, скорее, как мольба, чем приказ. Но…

          — Не смей на меня орать! Так, оба, быстро! Подняли свои задницы и пошли в деревню, — ей необходимо вернуть своих брата и друга. И если для этого их надо взбодрить добротным пинком — она взбодрит. Потому что всем слабыми быть нельзя, кто-то да должен продолжать думать. Сегодня, видать, ее очередь.

          Сопротивляться у мужчин сил нет. Они встают и идут. Норд напуган до трясучки. Он всегда боялся, что их сожгут за богопротивную любовь. Вот ведь — пришла беда откуда не ждали. Теперь скралинги могут потребовать казни Торвальда. Хочется завыть, как раненный зверь. Что еще жив, но уже не жилец.

          Но скралинги ничего не требуют. Они вообще ничего не говорят. Просто едва Норд с Торвальдом входят в поселение, из темноты возникают низкорослые воины с копьями и луками. То, что начинается потом… Так Норд представлял Рагнарек, когда слушал старые песни. Крики, стоны, лязг оружия, испуганные лица и кровь, кровь, кровь. Страшная пляска дрожащего огня факелов и черный дым. Сонные, ничего не понимающие викинги растерянно отбиваются, толком не осознавая из-за чего драка.

          Зато Норда с Торвальдом бой бодрит, они словно просыпаются. Застоявшаяся в членах кровь снова быстро бежит по жилам. Думать, раздирать себя на лоскуты острыми когтями мыслей становится некогда. Потому что любое промедление — и тебя и впрямь разорвут. Но и сейчас, в пылу боя, лихого сражения за каждый новый вздох, над ними летает отчаянье.

          Норд впервые участвует в заведомо проигрышной битве. Он привык нападать, а не защищаться. Скралингов больше викингов, много больше, они злы — ярость за поруганную честь Холь кипит в их жилах, дает силы. Они не боятся, не сомневаются: биться за правое дело их ведут высшие силы.

          Первыми гибнут дети. Два глупых смелых мальчишки. Отчаянно закрывает собой женщина единственного младенца в поселке — ребенка, родившегося уже на новой земле. Дитя кричит, оплакивая уже павших и тех, кому только предстоит умереть.

          Хельги встает на входе в землянку, где прячется Сольвейг. Сольвейг, носящая под сердцем его дитя. Нельзя отступать, нельзя бежать… нельзя даже сместиться на шаг, потому что это откроет ход к его семье. И он стоит, даже когда короткая стрела попадает в бедро и ногу обжигает болью.

          Норд радуется, что не снял с пояса охотничий нож. Против копья он ничто, но все лучше, чем голые руки. Скралинги умелые охотники, но в воинском деле им с викингами не тягаться. Норду даже удается отобрать у одного из нападавших копье и, извернувшись, прошить тому бок некогда его же оружием. Из раны брызгает кровь, течет по древку и смачивает пальцы Норда — слишком долго он стоял неподвижно. Норд вырывает оружие из мертвого тела и оглядывается, проверяя как там Торвальд.

          Торвальд бьется. На нем тоже кровь, но вроде чужая. Это радует. А еще на сердце теплеет от сосредоточенности в его глазах. Он снова стал решительным лидером, вожаком северных волков. И он думает, как вывести свою стаю из ловушки, пусть сам в нее и загнал.

          Торвальду по-прежнему плохо, но теперь он переживает не за себя, а за других. Не меняя выражения лица, он умерщвляет еще одного. Резким ударом, вторя другу, Норд добивает своего противника.

          Но скралингов все еще слишком много. Пусть даже на каждого падшего скандинава придется по два врага, по три… Все рано — им не победить.

          Лицо Торвальда на мгновение мрачнеет, ему не нравится принятое решение, но по-другому, видать, не получится.

          — На корабль! — отчаянный крик перекрывает шум битвы. Крик, ставший спасением для пары дюжин жизней. И концом — для одной: голос Торвальда скралинги знали хорошо.

          Норд смотрит, как медленно оседает тело, с торчащей из груди стрелой. Алая кровь бежит по светлой рубахе. Еще темно, но Норду кажется, что страшное пятно горит красным. Цветом силы, цветом страсти, цветом смерти. Не помня себя, он кидается к другу, любовнику, единственному родному человеку во всем мире. Раньше думалось, что случись подобное, это будет… громко. И ясно. Ну не мог, не мог Торвальд пасть, а мир остаться прежним. Но он остается. Земля не испещряется глубокими рытвинами, небеса не обращаются острыми осколками, звезды остаются на привычных местах. И это — так неправильно.

          Руки Норда сами, без воли хозяина, шарят по еще теплому телу, осторожно касаются растрепанного оперения стрелы, скользят по древку. И отдергиваются, словно обжегшись, когда доходят до раны чуть левее грудины. Дрожащие пальцы ложатся на шею, чуть надавливают. Судорожно скользят по влажной коже в поисках пульса. Еле слышных толчков крови, ритма жизни. Но не находят.

          Норд вздрагивает, когда в уже мертвое тело запускают еще стрелу, и еще. Словно им все мало, все недостаточно. Очередная предназначенная Торвальду стрела раздирает плечо Норда, но он не чувствует — плоти не может быть хуже чем душе.