Через невидимые барьеры - Марк Лазаревич Галлай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Евгений Велтистов, на мой взгляд, очень точно передал в своем очерке «Звездных дел мастера» то, как выработался «особый стиль поведения на космодроме… Негласные правила, которые гласили примерно следующее: если случилось что-то неприятное или непонятное с твоей системой – не бледней, не красней, не зеленей, не паникуй, а по возможности спокойно подойди к начальству и по возможности тихим голосом доложи… Внешне эмоции сводятся к спокойствию, даже показному безразличию, но такая сдержанность помогает работе».
Наверное, работать иначе, в другом стиле, было бы просто невозможно. Сложная, многокомпонентная, да еще, кроме всего прочего, находившаяся тогда в сравнительно ранней стадии своего развития, космическая техника исправно выдавала один сюрприз за другим.
– Отклонения от нормы – это норма, – разъяснял мне один умудренный опытом пусков многих ракет сотрудник королевского конструкторского бюро. – Вот когда все в норме, все гладко, ни одна мелочь не вылезает, вот тогда жди большого компота!..
В это наблюдение я как-то сразу поверил. Поверил потому, что и летчики-испытатели не очень любят, когда испытания новой машины с самого начала идут без сучка без задоринки (хотя в интересах справедливости следует заметить, что случается это весьма редко). Положенную порцию осложнений так или иначе испить придется, подсознательно рассуждают они, так пусть уж, по крайней мере, эта порция лучше набегает постепенно, по частям, а не сразу, единым залпом…
Во всем, что касалось положенной порции осложнений, работа по подготовке ракеты-носителя и космического корабля к пуску сильно напоминала мне родные испытательные дела. Оно и неудивительно, техника есть техника!.. И, наверное, обращаться с нею только так и можно: педантично, настойчиво, уважительно, требовательно и притом спокойно, даже философски относясь к преподносимым ею сюрпризам, – словом, именно так, как было принято на космодроме.
И уж чего в атмосфере космодрома не было и в помине – это парадности, помпезности, заботы делающих свое трудное дело людей о том, как они выглядят со стороны. Именно поэтому они выглядели как раз теми, кем были в действительности, – настоящими работягами, людьми знающими, ответственными, любящими свое дело.
Полет космического корабля с собакой Чернушкой 9 марта прошел хорошо.
Прошло немногим более недели, и все повторилось снова. Опять ночной сбор у газетного киоска в зале Внуковского
аэрепорта, многочасовой путь на юго-восток, узкая бетонка среди песчаной пустыни… Опять космодром.
25 марта столь же успешно выполнил виток вокруг земного шара корабль-спутник со Звездочкой на борту. И снова появилось в газетах спокойное, бесстрастное сообщение. Корабль-спутник. Еще один…
Но все, кто имел какое-то отношение к предстоящему полету человека в космос, воспринимать этот полет с бесстрастным спокойствием не могли.
Они понимали: генеральная репетиция – позади.
На очереди – человек!
Глава третья
Тот апрель…
Наступил апрель шестьдесят первого года.
Тот самый незабываемый апрель! Степь вокруг космодрома до самого горизонта вся в тюльпанах. Это зрелище, увы, недолговечно. Через месяц здесь будет голая потрескавшаяся земля. Но и сейчас обитателям космодрома не до красот природы. «Восток» готовится к полету…
Работа на космодроме шла, как на фронте во время наступления. Люди уходили из корпуса, в котором готовились ракета-носитель и космический корабль, только для того, чтобы наспех что-нибудь перекусить или поспать, когда глаза уже сами закрываются, часок-другой, и снова вернуться в корпус.
Один за другим проходили последние комплексы наземных испытаний. И когда какой-то один из многих тысяч элементов, составлявших в совокупности ракету и корабль, оказывался вне допусков и требовалось лезть в нутро объекта, чтобы что-то заменить, – это каждый раз означало, как в известной детской игре, сброс на изрядное количество клеток назад. Еще бы! Ведь для одного того чтобы просто добраться до внушающего какие-то подозрения агрегата, приходилось снова разбирать иногда чуть ли не полкорабля и этим, естественно, сводить на нет множество уже проведенных испытательных циклов.
И ничего: разбирали, собирали вновь, проверяли все досконально, повторяли иную трудоемкую операцию по нескольку раз, не оставляли на авось ни единой внушавшей малейшее сомнение мелочи… Правда, особенно заботиться о сбережении нервных клеток (тех самых, которые, как утверждает наука, не восстанавливаются) участникам работы тут уж не приходилось. На санаторий это похоже не было…
Но проходили считаные часы, очередная задержка (ее почему-то называли «боб», а задержку более мелкую – соответственно «бобик») ликвидировалась, и работа по программе шла дальше – до нового «боба».
Какая атмосфера господствовала в те дни на космодроме? Трудно охарактеризовать ее каким-то одним словом.
Напряженная? Да, конечно, напряженная: люди работали, не жалея себя.
Торжественная? Безусловно, торжественная. Каждый ощущал приближение того, что издавна называется «звездными часами человечества». Но и торжественность была какая-то неожиданная, если можно так выразиться, не столько парадная, сколько деловая.
Были споры, были взаимные претензии, многое было… И кроме всего прочего, был большой спрос на юмор, на шутку, на подначку. Даже в положениях, окрашенных, казалось бы, эмоциями совсем иного характера.
…За несколько дней до пуска «Востока» Королев с утра явился в монтажно-испытательный корпус космодрома, где собирался и испытывался корабль, и учинил очередной разнос ведущему конструктору космического корабля – человеку, в руках которого сосредоточивались все нити от множества взаимодействующих, накладывающихся друг на друга, пересекающихся дел по разработке чертежей, изготовлению и вот теперь уже подготовке корабля к пуску. Несколько лет спустя ведущий конструктор рассказал обо всем этом в очень интересной книжке своих воспоминаний «Первые ступени», на обложке которой стоит псевдоним – Алексей Иванов. В дни подготовки к пуску первого «Востока» О. Г. Ивановский – таково его настоящее имя, – по моим наблюдениям, из монтажно-испытательного корпуса вообще не уходил. Во всяком случае, в какое бы время суток я там ни появлялся, ведущий конструктор, внешне спокойный, деловитый и даже пытающийся (правда, с переменным успехом) симулировать неторопливый стиль работы, был на месте.
Итак, Королев учинил Иванову разнос, каковой закончил словами:
– Я вас увольняю! Все. Больше вы у нас не работаете…
– Хорошо, Сергей Павлович, – миролюбиво ответил Иванов. И продолжал заниматься своими делами.
Часа через два или три Главный снова навалился на ведущего конструктора за то же самое или уже за какое-то другое действительное или мнимое упущение:
– Я вам объявляю строгий выговор!
Иванов посмотрел на Главного и невозмутимо ответил:
– Не имеете права.
От таких слов Сергей Павлович чуть не задохнулся. Никто – ни гражданский, ни военный – на космодроме и в радиусе доброй сотни километров вокруг не осмеливался заявлять ему
