Случайный рыцарь (Сборник) - Леонид Панасенко

Память согревала, как печь, но она не могла пролить ни капли света на тайну, что не позволяла Андрею забыться — как попал Растопчин в эту черную дыру, на этот мерзлый бетон? И попал-то голый и связанный… Не иначе как подыхать. Он лежал и гадал: что за яма поглотила его? Заброшенный колодец, куда с ночного неба залетают хлопья снега? Усилием воли Растопчин вырвал себя из царства сна и заставил мозг восстанавливать картины ближайшего прошлого. И он припомнил тусклые фонари набережной за вечерним декабрьским стеклом, швабру и чавканье половой тряпки, ресторанный столик, рукопожатие Вячеслава, лифт и свой путь по ковровой дорожке коридора, по этажу. В гостиничном номере стояла тишина. Растопчин разделся, позвонил Лейле, позвонил Елене, принял душ и, накрываясь двумя одеялами, окунулся в ледяные простыни постели. Он без труда заснул, и вот — пробуждение… Колодец? Но откуда в колодце ветер? Ветер в спину. Пещера? Грот? И где-то за спиной — вода? Оттуда и холодное дыхание… Но не порывами же, сообразил Растопчин. Он перевернулся на спину. Плечом ощутил нечто твердое, похожее на черствую корку хлеба. Над головой темнел какой-то потолок, плита. Руки и ноги, конечно, жаль, заплакал от бессилия Растопчин. Но отморожу ведь не только их. Он все еще надеялся выжить.

Внезапно слева загорелся свет, Андрей мотнул головой, ударился затылком о твердое — ну, точно, кусок черствого хлеба под плечом! Сам же чаек кормил! Балкон! Его, Растопчина, связали и выкинули из постели на балкон собственного номера. Оглушили, опоили снотворным или брызнули в лицо газом из баллончика и выкинули из номера на бетон, под снег и ветер. Но как же они проникли в номер? Ах, не один черт как… Растопчин зарычал. Скрипнула балконная дверь. На пороге появился мужик. Он присел на корточки и ткнул пальцем Растопчину под ребро:

— Как спалось? Не вспотел? Лейла не снилась?

Растопчин застонал.

За порог шагнул еще один силуэт, в нем Андрей признал Григория, «качка» из бара. Через пару минут Андрея втащили в номер и бросили на пол рядом с кроватью. Хлопнула балконная дверь.

— Смотри, Санек, а он — сыкун. Описался со страху, — засмеялся Григорий и с размаху ударил ногой Андрея в пах. — Как считаешь, Санек, двух часов на морозце достаточно, чтоб сыкун отморозил себе махалку?

Растопчин подтянул колени к животу. Лицо он не мог прикрыть от ударов руками, руки были связаны за спиной. Растопчин попробовал спрятать лицо под платяной шкаф. Однако, больше Растопчина не били. Тот веселый незнакомец, который спрашивал у Андрея «как спалось?», некто Санек, выдернул изо рта. Андрея кляп, перерезал бритвой веревки. А бритва-то моя, из станка, безопасная, отметил Андрей. Они ее в ванной комнате взяли.

— Только не заори случайно, — попросил Растопчина Санек, швыряя бритву на журнальный столик. — Сейчас полвосьмого утра. Когда б не тучи, уже бы светало. Люди кругом.

— Сколько я там провалялся? — разминая челюсти, выдавил из себя Растопчин.

— Где-то с пяти, — сказал Санек. — Может, и цел еще твой инструмент. Вернешься в Москву, на бабе проверишь.

Ноги Растопчина свела судорога. На четвереньках он добрался до кровати, натянул на себя оба одеяла. Санек достал из сумки флягу с коньяком:

— Пятнадцать минут на оклем, и помчали.

Андрей выпил много, полфляги, наверное. Потом плеснул коньяк на ладонь, растер ступни, руки, шею. Ему не мешали. Андрей отпил еще глоток. Коньяк был отменный. Из знаменитых крымских подвалов или, вообще, настоящий французский. Андрей завинтил колпачок, на фляге, но возвращать ее не спешил. Григорий курил. За окном светало. Андрей, морщась, вертел головой и разминал онемевшие пальцы.

— Мышцы болят. Суставы болят, — прошептал он, стараясь унять дрожь на губах. — Куда помчали?

— К нотариусу, — вздохнул Санек. — Мы тебе кое-что вручим при нем, и он заверит, что должок тебе отдан. Теперь вздохнул Растопчин.

— Или ты еще не проснулся? — оскалился Григорий. — И желаешь еще поваляться, — он кивнул в сторону балкона. — Добрать, так сказать, минуток пятьсот-шестьсот?

— Что вы, ребята, — ответил Растопчин, — я проснулся.

— А не запихнуть его в горячую ванну? — спросил Григорий товарища. — Вдруг быстрее отойдет. А то вон, и коньяк лакал, а зуб на зуб не попадает.

— Нет-нет, — испугался Растопчин. — Сейчас мне в горячую воду никак нельзя, я где-то читал. Да и ехать с мокрой башкой глупо. И опять на мороз… Лучше сразу оденусь и хлебну коньяка. Чуток пропотею, малость остыну и… Есть ведь время у меня?

— Есть, — согласился Санек. — Десять минут. Потей, остывай.

— Трусы поменяй, — Григорий потушил окурок сигареты о пепельницу. — В конторе вонять будет. И одеколоном это… — он махнул ладонью перед лицом Растопчина. — При другом раскладе я бы сам тебя в порядок привел. И армянским ожерельем украсил.

Андрей сполз с кровати, открыл створки шкафа, достал чистое белье, спортивное трико, шерстяные носки. Заталкивая ногу в джинсы, вынул из кармана пачку русских денег, униженно заулыбался:

— Спасибо, ей-богу. А то, как в дороге? Если б отняли, — он похлопал по заднему карману, повертел в руках двадцатидолларовую купюру. — Ей-богу, благодарен. Для меня — это целое состояние. А те деньги, что? Лейлины деньги, чужие. Вот мои.

— Спрячь свои копейки, — презрительно бросил Григорий. Повернулся к товарищу: — Или как?

Санек зачесал подбородок.

Поверх свитера и пиджака Растопчин натянул пальто, затем нахлобучил на голову шапку и снова полез на кровать под одеяло. И снова не отказал себе в удовольствии — отхлебнул из фляги. Застегнул на руке ремешок часов и поинтересовался:

— А кто у вас старший? Ты Григорий? Или Александр?

— Тебе какой с этого кайф? — удивился Григорий.

— Пусть Александр мне объяснит, — икнул Растопчин, — на кой хрен вы решили тащить меня к нотариусу?

— Перепил, — огорчился Санек. — Забери у него коньяк, Гриша.

— Не надо забирать, — Растопчин спрятал флягу под одеяло. — Надо пораскинуть мозгами. Я сейчас кидаю вещи в сумку, уматываю в Симферополь, из Симферополя — в Москву. И молчу там в тряпочку. Честное слово. Серьезно, ребята, зачем вам нотариус?

— Делай то, что тебе говорят, не выводи меня из себя, парень, — пригрозил Санек.

— Вы полагаете, что из Москвы я могу позвонить Вячеславу и заявить, что мне никто никаких денег и не думал отдавать? А просто шуганули из Ялты и т. д?

— К примеру.

— Так мой московский адрес вы легко узнаете тем же путем, каким узнали адрес Лейлы. Согласны? — убеждал Растопчин. — Разве я враг себе? Особенно, после сегодняшних ночных ванн. Это же страшная пытка, ребята. Не знаю уж, что такое армянское ожерелье. Тоже не изумруды, наверное.

— Догадливый сыкун, — похвалил Растопчина Григорий. — Это когда у тебя выдеру с корнем язык, отрежу побрякушки, что меж ног болтаются, пальцы оттяпаю, уши, прочую ерунду и всю ту прелесть нанижу на веревочку. А веревочку на шее узелком завяжу. Но не до смерти. Не придушу, не бойся.

Растопчин тряхнул головой, шапка упала на подушку.

— Хватит, хватит, — заволновался он. — Я готов. Один вопрос по существу. Просто, чтоб вас не подвести, — Растопчин отбросил одеяло, запахнул пальто, обулся.

— У нотариуса доллары будут настоящие? Я к тому что, их мне надо будет пересчитывать? Или пачки трогать нельзя? Если там «кукла», то есть, бумага. Просто, чтоб вас не подвести. И я умолкаю, — лихорадочно швырял Растопчин свои вещи в сумку.

— Не настоящие, — сказал Санек. — Считать ты ничего не будешь.

— Значит, нотариус — ваш человек. Не подловит. Милицию не позовет, — забормотал Растопчин. — Вы же прирежете меня, если позовет.

— Не позовет.

Андрей метнулся в ванную комнату за помазком и стаканом для бритья. Замер над унитазом. Григорий стоял в дверях, следил, не намечается ли какой подвох. А капитана и команду, за которую Вячеслав играет, милые мои Гриши и Сани боятся все-таки не на шутку, решил Растопчин. Потому и ножичком полосовать меня не стали, и бить не стали. Ни царапинки не оставили, ни синячка. И вполне резонно полагают, что следов насилия нет. И никто меня к нотариусу ехать не принуждал, и доллары, мне врученные — не «кукольные», и свалил я из Ялты рано по утру — по собственному желанию. Хотя, странно. Даже не позвонил, даже не попытался позвонить. Спасибо сказать. Попрощаться.

— А не надо капитану позвонить? — спросил Растопчин у парней, выходя из ванной комнаты. — Заподозрит неладное. Мыслимое ли дело, отыграно столько денег, а благодетелю — ни «до свидания», ни «спасибо».

— Тебе-то что за печаль? — огрызнулся Григорий.

— Не только вас он будет крутить, если я бесследно исчезну. Будет и меня доставать. В Москве. Я эту породу хорошо знаю, — заверил парней Растопчин. — А мне желательно поставить сегодня же точку и больше никогда к сей занимательной истории не возвращаться.