Время – московское! - Александр Зорич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эстерсон открыл рот, чтобы что-то сказать, но не находил слов.
«Служу России», – шепотом подсказала Полина.
– Спасибо… – Голос Эстерсона дрогнул. – Я…
«Служу России», – повторила Полина погромче.
– Я… Служу России!
– Ур-ра-а-а-а! – выдохнул строй, а Полина чмокнула конструктора в небритую щеку, что было встречено новой волной ура-восторгов.
– Вольно, – махнул рукой Оберучев, пряча улыбку.
– Качать инженера! – выкрикнул пилот Гандурин.
– Качать! – подхватил техник Савелов.
Взмывая к бетонным сводам и падая обратно в шевелящийся лес рук, Эстерсон думал о том, что человек рожден летать, как птица.
Когда растроганный до слез Эстерсон был наконец возвращен с небес на землю, Оберучев разрешил ему пойти поспать. Разрешение было дано в строгой приказной форме.
«Минут семьдесят у вас есть, – сказал инженер-капитан. – Возможно, даже, семьдесят пять. Затем я, видимо, буду вынужден разбудить вас. Но пока что вы должны как следует отдохнуть… И никаких возражений! Я приказываю вам спать – и точка!»
В этом заявлении конструктора позабавило решительно всё.
И убийственная точность военного человека, который никак не мог сказать «час-полтора», но полагал себя обязанным указать время с точностью до пяти минут…
И святая уверенность в том, что за час с небольшим Эстерсон успеет «как следует отдохнуть»…
И, наконец, готовность Оберучева оспорить мнимые возражения конструктора. А ведь Эстерсон валился с ног от усталости и, вопреки представлениям русских офицеров о «настоящих людях», вовсе не собирался становиться в третью героическую позицию и требовать себе места возле ближайшего «Дюрандаля» с заправочным шлангом в руках.
Что же до Полины, то она, изображая русскую Жанну д’Арк, избрала ту самую линию поведения, которую Эстерсон отверг. А именно – спать отказалась наотрез. Полина заявила, что пойдет поищет какую-нибудь пернатую мамашу, дабы спихнуть на нее пингвиненка-найденыша, а затем отправится на «Ивана Калиту», где вернется к прерванным научным изысканиям над вольтурнианским всеядом.
У Эстерсона защемило сердце. Отпускать Полину от себя ему не хотелось.
Да, конструктор понимал, что, оказавшись на борту субмарины, залегшей на дно фиорда, Полина окажется, пожалуй, в самом безопасном месте на планете. Да, верил он и в экипаж «Ивана Калиты». Каждый из моряков, есличто, не задумываясь разменяет свою жизнь на жизнь Полины, спасая женщину из затопленной каюты, из горящего отсека, из лап морского дьявола…
И все равно, предчувствие близкой беды не отпускало Эстерсона.
Слишком все хорошо идет…
Слишком гладко…
И хотя, спустившись в бункер, конструктор сразу же рухнул, не раздеваясь, на одну из пенопластовых лежанок, заснуть по-настоящему он не смог.
Какое-то время Эстерсон пролежал в тревожном полузабытье. Потом все-таки выудил из хаоса бессознательного некий невнятный сон. Не кошмар, нет – просто винегрет мутных картинок. Знакомые люди в таких снах часто имеют чужие лица, но их сразу «узнаешь» и окликаешь по имени, а пыльную пустую бутылку, которую зачем-то везде носишь с собой, все встреченные называют… ну, скажем, дейнексовой батареей.
«Роланд, как хорошо, что ты захватил ее с собой!» – сказал человек, похожий на популярного киноактера Курбе, которого Эстерсон, несмотря на явное несходство, сразу же опознал как пилота Гандурина.
«Кого?» – спросил Эстерсон.
«Дейнексовую батарею. Давай ее сюда». – И конструктор, в полном соответствии с правилами сновидения, обнаружил, что за уродливой бетонной стеной, на которую опирается Гандурин, стоит флуггер. (И хотя флуггер не имел ничего общего с «Дюрандалем», Эстерсон сразу обрадовался: «А, первый „Дюрандаль“ собрали! Отлично!»)
«А зачем дейнексовая батарея? На „Дюрандале“ нет гравитационного эмулятора. Не ставят их на флуггеры», – сказал Эстерсон.
«Это главное. Без батареи можно и не пробовать, – ответствовал Гандурин. – Да скорее давай! Скорее!»
«К чему спешка?»
«Ты разве забыл?»
И тут Эстерсон начал припоминать некую неприятную вещь, которую все вокруг знают, и он знал тоже, но почему-то забыл, однако сейчас обязательно вспомнит… Вот ведь черт, ну как же он мог забыть?!. Этот гриб… Огромный гриб над горизонтом…
Глава 7
Манихеи
Июнь, 2622 г.
Колодец Отверженных
Планета Глагол, система Шиватир
Мы оставили покореженную тушу Х-крейсера «Вегнер» с тяжелым сердцем.
Как-то даже неловко признаться в таком вот полудетском чувстве – когда боязно выходить из дома во тьму ненастной ночи. «Вегнер» хотя вовсе и не был нам домом, но все же с ним – через родной военфлот – ассоциировался.
А вот Колодец Отверженных у нас ассоциировался исключительно с хищным хаосом – коварным, бескрайним. Если Гургсар – это преддверие ада, Карниз – его первый круг, Лимб, а Котел – это, скажем, круг второй, значит, Колодец Отверженных – ну, допустим, круг пятый.
Нет, сто пятый. И даже то обстоятельство, что каждый себя уважающий герой мирового эпоса обязан был для начала сразиться с драконом и спуститься в Преисподнюю, не очень-то обнадеживало. Потому что легенды слагают про выживших героев. Про остальных слагают некрологи. Ну вот, кажется, я заговорил как Бертольд Терен – витиевато и избыточно.
Кстати, бравый семасиолог отправился с нами. Он был единственным – кроме Тани – добровольцем из состава «осназа Двинского», кто вызвался помочь Индрику выяснить всю правду о манихеях. Даже отец Василий и тот пошел на попятную. Впрочем, у батюшки было честное медицинское оправдание в виде острейшего расстройства желудка.
Стоило нам поднять забрала наших шлемов и сделать первый глоток воздуха, как страх уступил место равнодушию и мы чинно зашагали по трапу Х-крейсера вниз, на землю. Иван Денисович уверенной походкой – впереди, капитан-лейтенант Борзунков, словно бы крадучись, – за ним, потом мы с Таней, а за нами вразвалочку Х-оператор старший лейтенант Перемолот и механик Лехин. Последним, пошатывающейся походкой кабинетного грызуна, шел Терен.
«Вегнер» материализовался согласно расчетам – в той самой исполинской каверне под дном Котла, которая звалась Колодцем Отверженных.
То, что крупный боевой звездолет вышел из Х-матрицы внутри планеты, а его экипаж остался при этом цел и невредим, было само по себе фактом революционным, достойным отдельной статьи в военной энциклопедии.
Хотя казалось бы: подумаешь, революция. Ведь «Вегнер», материализовавшись, занял часть свободного пространства внутри подземной каверны. А это, на первый взгляд, по силам и обычному звездолету. Потому как координаты выхода из Х-матрицы можно задать какие душа пожелает. Бери любую точку внутри сферы с радиусом, равным предельной дальности Х-хода корабля, и указывай ее астропарсеру в качестве точки выхода. Умное железо, конечно, предупредит: вы предлагаете совершить прыжок внутрь астрообъекта! Но, имея соответствующие допуски и пароли, навигатор всегда сможет железо переупрямить.
Однако при попытке достичь Колодца Отверженных посредством Х-перехода на любом обычном звездолете мы могли быть уверены, что убьемся с вероятностью 99,995 %.
На то были две причины.
Первая: несмотря на то что погрешность Х-перехода в целом убывает по мере уменьшения преодолеваемого расстояния, для всех типов традиционных люксогеновых двигателей теоретическим пределом погрешности считаются несколько десятков километров. На практике – куда больше. Иными словами, даже пытаясь попасть в Колодец Отверженных «в упор», с самой малой дистанции, на которой еще возможен разгон звездолета, мы никак не могли бы гарантировать, что вероятность материализации в пределах каверны превысит три процента.
«Но три процента – это еще о-го-го», – скажет оптимист.
Верно, о-го-го, но далее вступает в силу вторая причина. Обычный звездолет материализуется в космическом вакууме. Благодаря этому он почти не имеет проблем с материей, находящейся в том объеме, на который претендует корабль в момент выхода из Х-матрицы. Но даже те частички пыли, молекулы и ионы, которые в вакууме все-таки присутствуют, попадая в неподходящие места вроде электронной начинки парсеров, способны привести к сбоям в работе некоторых контуров, так что нельзя сказать, что вакуум при Х-переходах полностью безвреден. Возникающие проблемы можно решить только многократным резервированием важных инфосистем и отказом от некоторых наноустройств, особо чувствительных к атомарным воздействиям.
Но страшно себе представить, что происходит со звездолетом, который угораздило материализоваться не в космосе, а в атмосфере планеты! Неисчислимые легионы чужеродных частичек, триллионы триллионов молекул азота, кислорода, озона, углекислоты, воды, этана, пропана за доли мгновения вторгаются в кристаллическую решетку металлов, составляющих конструкции звездолета. Они включаются в состав люксогена, дейтерия и других видов топлива. В корабельную атмосферу. В кровь и плоть экипажа.
