Талтос - Энн Райс

И уже в зимней стране, в тот день, когда я увидел, как моя родина погружается в море, по-настоящему началась история моего народа.

Именно тогда начались испытания и несчастья, истинные страдания, и тогда впервые родилась идея доблести и жертвенности. Это было начало всего того, что человеческие существа считают священным, что может быть получено лишь с трудом, после борьбы. Постепенно усиливалась идеализация блаженства и совершенства, а такое может родиться в умах только тогда, когда рай утрачен окончательно.

С высокого утеса я увидел, как великий катаклизм достиг своего завершения: остров раскололся на части и ушел под воду. Именно оттуда я увидел, как гигантские волны набросились на подножия утесов и холмов, ворвались в потайные долины и затопили леса…

Злой бог торжествовал, говорили те, кто был со мной. И впервые песни, что мы пели, и истории, что мы декламировали, превратились в настоящий горестный плач.

Должно быть, стояло лето, когда мы сбежали в зимнюю землю. И было по-настоящему холодно. Вода, что плескалась у берегов, была почти ледяной, Талтосы могли с легкостью потерять в ней сознание. Мы быстро поняли, что эта вода никогда не бывает теплой.

Но дыхание настоящей зимы оказалось таким, что мы и вообразить не могли. Большинство Талтосов, сбежавших с утраченной земли, умерли в первую же зиму. Некоторые из оставшихся отчаянно пытались восстановить прежний порядок жизни. Но поскольку мы на самом деле не догадывались, что холода вернутся снова, то и следующей зимой многие погибли.

Думаю, лишь на третий или четвертый год мы уловили смену сезонов. Те самые первые годы были наполнены чудовищными суевериями, бесконечными разговорами и рассуждениями о причинах нашего изгнания из родной земли, о том, почему снег и ветер явились, чтобы убить нас, и отвернулся или нет от нас Добрый бог.

Мой дар наблюдения и создания разных вещей сделал меня безусловным лидером. Но и все наше племя быстро училось таким вещам, как свежевать мертвых медведей и других крупных животных, а потом делать теплую одежду из их пушистых шкур. Ямы в земле были определенно теплее пещер, а с помощью рогов мертвых антилоп мы выкапывали глубокие подземные дома для себя, накрывая их стволами деревьев и камнями.

Мы знали, как добывать огонь и очень скоро стали искусны в этом, поскольку теперь не находили свободно горевшего огня, просто выбивавшегося из-под камней. Разные Талтосы в разные времена придумывали всяческие колеса, и вскоре мы уже сооружали примитивные телеги, чтобы перевозить еду и больных.

Постепенно те из нас, кто пережил все эти зимы в земле кусачего холода, научились многим важным вещам, которым следовало учить и молодых. Прежде всего требовалось постоянное внимание. А кормление грудью стало вопросом выживания. Все женщины рожали хотя бы однажды, чтобы компенсировать ужасное количество смертей.

Если бы жизнь не была тогда такой жестокой, те времена можно было бы, наверное, рассматривать как период наслаждения творчеством. Я мог бы перечислить многочисленные открытия, сделанные нами.

Вполне достаточно будет сказать, что мы были охотниками и собирателями в самом примитивном смысле, хотя по-прежнему не ели мяса животных, если буквально не умирали от голода. Мы развивались случайным образом и совершенно не так, как человеческие существа.

Наш большой мозг, наша высокоразвитая речь, странное соединение в каждом из нас инстинкта и интеллекта — все это делало нас и более умными, и более неловкими, более проницательными и более глупыми во многих отношениях.

Конечно, случались среди нас и ссоры. Поводом часто служила нужда или несовпадение мнений относительно нашего будущего. То и дело от племени отделялись небольшие группы, чтобы пойти своим путем.

Я к тому времени привык уже руководить и, честно говоря, никому другому это не доверял. Меня все знали просто по имени — Эшлер. Нам ведь не нужны были какие-то титулы среди своих. Я оказывал огромное влияние на остальных и жил в страхе, что они потеряются, или их съедят дикие звери, или они поссорятся так, что причинят вред друг другу. Драки и ссоры теперь происходили постоянно.

Но с каждой прошедшей зимой мы обретали все больше и больше умений и то ли инстинктивно, то ли случайно, не знаю, продвигались на юг. Наконец мы добрались до более теплых мест, где лето продолжалось гораздо дольше, и здесь уже возникло наше истинное почитание времен года и надежда на них.

Ради забавы мы начали скакать на диких лошадях. Для нас это было отличным спортом. Но мы даже не думали, что этих лошадей можно по-настоящему укротить. Для того чтобы тащить наши телеги, которые сначала мы, конечно же, волочили сами, нам вполне хватало волов.

И именно тогда начался наш самый религиозный период. Изо всех сил стараясь вернуть в нашу жизнь порядок, я произносил имя Доброго бога каждый раз, когда на нас наваливался хаос. А такое случалось пару раз в год.

Я много мог бы написать или рассказать о веках между утратой нашей родины и приходом человеческих существ. Но главное в том, что они представляли собой особенное время и многое из того, до чего мы додумались, что предполагали, чему научились и что запомнили, было, так сказать, разбито вдребезги, когда пришли люди.

Достаточно сказать, что мы уже стали весьма развитым народом, по обычаю почитавшим Доброго бога посредством пиров и танцев. Мы все так же играли в игру памяти и по-прежнему соблюдали строгие правила поведения, хотя теперь уже мужчины «помнили» от рождения, как быть жестокими, сражаться, состязаться и побеждать, а женщины рождались с памятью о страхе.

А потом на нас оказали огромное воздействие кое-какие странные события, куда более сильное, чем кто-то мог осознать в тот момент.

На берег Британии высадились другие мужчины и женщины — отвратительные и такие же примитивные, как звери. Мы услышали о них от других Талтосов. Защищаясь, те Талтосы убили чужеземцев. Но странные люди, которые не были Талтосами, оставили после себя горшки, сделанные из ломкой земли, разрисованные чудесными картинками, и оружие, изготовленное из магического камня. И еще после них остались чудные маленькие существа, похожие на обезьянок, но безволосые и совершенно беспомощные, — видимо, это была их молодежь.

Мы утвердились во мнении, что то были какие-то животные, потому что только животные бывают беспомощны после рождения. Хотя даже только что появившиеся на свет зверьки не так беспомощны, как те маленькие существа.

Но Талтосы проявили милосердие: выкормили их молоком и оставили у себя. Наслышавшись о странных детенышах, мы купили штук пять этих мелких существ, которые к тому времени уже не плакали постоянно и даже научились ходить.

Но те существа жили недолго: лет тридцать пять, может быть. Однако за это время они невероятно менялись: из маленьких розовых вертлявых червячков вырастали высокие, сильные особи, но лишь для того, чтобы сразу начать усыхать и сморщиваться. Безусловно, это животные — таков был наш окончательный вывод, и я не думаю, что мы обращались с этими примитивными приматами лучше, чем они сами могли бы обращаться с собаками.

Они были не слишком сообразительны, не понимали нашу очень быструю речь. Для нас было настоящим открытием, что они в состоянии нас понять, когда мы говорим медленно, но своего языка у них как будто и не было.

Мы думали, что они рождаются очень глупыми, имея не больше врожденного знания, чем какая-нибудь птица или лиса. Со временем они обретали высокую способность к рассуждению, но всегда оставались откровенно слабыми, маленькими и покрытыми ужасными волосами.

Когда наш мужчина пытался соединиться с их женщиной, та истекала кровью и умирала. А их мужчины вызывали кровотечение у наших женщин. Кроме того, они были грубыми и неуклюжими.

В течение веков мы не раз натыкались на таких существ или покупали их у других Талтосов, но никогда не видели, чтобы они были как-то организованы. Мы считали их совершенно безобидными. И у нас даже названия для них не было. Они ничему нас не учили и заставляли нас визжать от разочарования, когда не могли усвоить хоть что-то, чему учили их мы.

Как это грустно, думали мы, что эти крупные животные, так похожие на Талтосов, даже ходящие на двух ногах и не имеющие хвоста, совершенно лишены ума.

Тем временем наши законы становились все строже. Казнь стала высшим наказанием за непослушание. Она превратилась в некий ритуал, хотя и нерадостный: приговоренного Талтоса просто быстро убивали сильными и точными ударами по голове.

Дело в том, что, после того как все кости в теле Талтоса затвердевают, его череп еще долго остается эластичным. Но этот череп можно легко разбить, если знать, как это сделать, и мы, к несчастью, этому научились.

Но смерть все еще ужасала нас. Убийство было весьма редким преступлением. И смертельный приговор выносился лишь тем, кто угрожал всей коммуне. Рождение продолжало оставаться нашей главной священной церемонией. Когда мы находили подходящее место, чтобы там осесть, что неизменно решалось в процессе споров, то, как правило, выделяли места для религиозных хороводов и выкладывали там камни, обозначая круг. Иногда очень большие камни, чем гордились.