Дракон в свете луны - Ксения Хан

– У неё почти не осталось времени, – сказала шаманка.

То, что они задумали, было рискованно – как для Сон Йонг, так и для Нагиля. Лан предупредила, что последствия могут быть необратимыми, что капитан сам может потерять контроль над собой и отдать и тело, и разум Дракону, но Нагиль более не искал лёгкий путь. Если Сон Йонг останется имуги, какая разница, кем станет в итоге он. Драконом, окончательно сошедшим с ума. Мертвецом, отдавшим жизнь за обещание. Защитником без той, кого защитить был обязан.

Так что он должен был попытаться. И да придут ему духи на помощь.

– Клади сюда, – сказала Лан, указав в нарисованный углём на остатке скалы круг.

Нагиль поднялся, чувствуя, как дрожат от слабости ноги, и поднял тело Сон Йонг. Донёс её до камня и уложил, послушно отходя в сторону.

– Куда пошёл, – бросила ему шаманка. – Садись рядом с ней. А лучше ложись.

– Что?

Лан взглянула на него поверх света невысоких, расставленных полукругом факелов, воткнутых в землю. В ярко-оранжевых отблесках и дымной завесе её лицо приобрёло зловещие черты и стало похоже на лисью морду.

– Река Накто, – осадила Лан, вызвав ещё большее недоумение. – Садись на камень в круг вуцзи, лучше ложись, обними её тело и отринь всякую надежду на хороший исход этого дрянного дела.

– Лан.

– Да-да, долг Дракона, честь Воина, – зажевала слова шаманка. – Сердце Мужчины…

– Что?

– Ложись уже. Хватит строить из себя недотрогу, её кожа должна касаться твоей.

Нагиль медлил по самым естественным причинам. Разум, и без того перегруженный, теперь отслаивался от сознания – он только что вернул себе тело, кости ныли, жилы до сих пор срастались где-то под затянувшейся кожей, и от усталости его шатало так, словно ходуном ходила под ним земля.

– Оглох? – рявкнула Лан, теряя терпение. – Ложись рядом со своей госпожой, если хочешь вернуть ей прежний вид!

Пришлось безропотно подчиниться, стянуть с тела Сон Йонг остатки чогори распухшими от ледяной воды и змеиного тела пальцами и осторожно сесть на камень. Кровь на когтях змеи и на лице не смылась в реке, и теперь Нагиль ругал себя за всё случившееся, пока Лан ходила вокруг них с дымящимися в руках злаками.

Пахло палёным рисовым тростником, пшеничными колосьями, гаоляном – Нагиль прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на тяжёлом дыхании Сон Йонг, и в нос особо остро пробивались запахи всех трав Лан. Пахло прогорклой пшеницей, дымным просо, приторно-сладким фиником и гнилью. Пахло рождением и смертью, всеми стихиями Великого цикла сразу.

– Тебе будет больно. Металл подавляет Дерево, ты это знаешь, – заговорила Лан хрипло. Нагиль кивнул. В словах шаманки звучало привычное «моджори-ёнг, ты погибнешь, пытаясь», но он уже принял решение и не стал спорить с её немыми укорами.

– Если она не захочет очнуться, то превратится в имуги окончательно, – продолжала Лан. – И поглотит Дракона в тебе, высосет до дна. Ты умрёшь.

Он умрёт в любом случае. Сейчас или позже – не имеет значения.

– Но если она сумеет вернуть себя… Если выберет себя…

– Делай что должно, Лан, – тихо сказал Нагиль и лёг на нагретый своим телом камень, повернувшись лицом к бессознательной Сон Йонг. Его взгляд упёрся в змеиный хвост, стало тошно. Пока Лан бормотала свои заклинания, Нагиль протянул руку и схватил изуродованные обращением руки госпожи своими трясущимися пальцами. Они лежали на голом камне, и оба дрожали.

– Инь, – сказала шаманка, опуская на бок Сон Йонг кошачий камень. – Ян. – На шею Нагилю лёг горячий турмалин.

Всё, что он знал, – он не должен кричать. Если шаманка предупредила его об этом, значит, боль будет нестерпимой.

Нагиль зажмурился, вцепился в холодную ладонь Сон Йонг – четыре когтя, один мизинец – и воззвал ко всем духам, чтобы те дали ему сил и терпения.

А потом Лан запела хриплым надрывным голосом, вплетая в слова древнего языка и молитву, и старые заклинания, и вокруг камня поднялся ветер и заплясал огонь. Когда Сон Йонг открыла глаза и закричала, Нагиль почувствовал, как с него живьём сдирают кожу. Он сцепил зубы, прокусил губу до крови – и всё-таки не издал ни звука.

Поднимался ураган, бурлила рядом река, нечеловеческим, звериным голосом завывала Лан. Сон Йонг вцепилась в тело Нагиля когтями и распахнула рот с раздвоенным языком, намереваясь проглотить его сразу и целиком.

Сон Йонг, отчаянно думал Нагиль, пока она вытягивала из него и кровь, и силы, и саму душу.

Йонг.

– Помоги-и-и, – захрипело в агонии над самым ухом Нагиля существо – почти человеческим женским голосом.

Он открыл глаза, всё ещё не чувствуя собственного тела от боли, безграничной и бесцветной, и увидел лицо Сон Йонг, широко распахнутый рот, влажную липкую кожу на лбу и скулах. У неё были человеческие зрачки – круглые, занимающие почти всю радужку.

– Вернитесь, госпожа Сон Йонг, – сипло выдохнул Нагиль. Вернитесь ко мне.

Она рвано втянула ртом воздух, пахнущий всеми травами одновременно, и дымом, и гарью, и кровью, и кислым потом, – и из её настоящих глаз полились слёзы.

– Забери его, – взмолилась она, – забери, мне больно.

Нагиль представил, как сила, что не вмещается в её ломкое тело, стекает в руки с когтями и вливается через открытые раны на его плечах и спине в него. Металл подавляет Дерево, он знал это, но Лан не сказала, что Металл убивает Сон Йонг, а теперь видел это, чувствовал каждой частичкой своей голой, влажной от крови кожи. Он должен был помочь ей, даже если не понимал как.

– Выбери меня, – попросил он, произнёс одними губами, не осознавая, говорит вслух или просто думает об этом. – Выбери меня, это просто, Сон Йонг. Тебе не придётся испытывать боль, если чужеродная Ци перетечёт в того, кто уже владеет подобной силой.

Руки Сон Йонг сильнее стиснули Нагиля, но когтей он больше не чувствовал – только мокрые тонкие пальцы. Исчезала чешуя с шеи и плеч, возвращались на место сдвинутые обращением кости и срастались мышцы. Нагиль ощущал, как она отдаёт ему больше, чем он должен вмещать в себе, – и больше, чем должна бы.

– Сон Йонг, – позвал Нагиль в страхе. – Прекрати это, Йонг!

Вовремя вмешалась Лан: резко оборвала свою песню, подскочила к камню и оторвала прилипшее тело Сон Йонг от Нагиля. Он горел и плавился, и покрывался инеем одновременно, и рвалось на две неравные части нутро.

– Дыши, ёнг! – приказала шаманка, и он задышал – глубоко, резко, втягивая ртом внезапно посвежевший,