Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса - Леонид Васильевич Милов

корова на период стойлового содержания получала примерно столько же сена, что и овца (чуть более 40 пудов, а иногда и меньше), а лошадь – около 70 пудов, что более чем вдвое ниже норм XVIII в. По данным Т.Н. Осьминского, на рабочую лошадь в крестьянском хозяйстве расходовалось в среднем не более 15–20 пудов овса, чаще же гораздо меньше, в то же время в Англии годовой расход овса на рабочую лошадь был в 7–8 раз больше.Ела кашу коса – ходи ниже, не ела каши коса – бери выше

Между тем даже скромные запасы сена оста вались крестьянину тяжким трудом. В сенокосную пору вся крестьянская семья экономила буквально секунды драгоценного времени. А.В. Друковцев называет этот период воловой работой”. Проезжая район г. Киржача Владимирской губ., И.И. Лепехин под впечатлением пустых деревень пишет в дневник: “…страдная пора, которая от сельских жителей потому называется, что в сию пору начинается сенокос… ибо, принявшись за работу, крестьяне оставляют свои домы почти пусты…”[1181]. “Всякий тут со своим семейством прилагал труды к трудам”[1182]. Выехав в луга, крестьянская община устраивала таборы. В одной из инструкций читаем: “…таборы косцам занимать окружно, при воде, в конце лугов, а не в средине”. “Окружно”, то есть оградив себя по кругу телегами и одрами для возки сена. На сенокосной барщине строго следили за тем, чтобы “в домы не доработав отнюдь не пускать”[1183]. Крестьяне, особенно на своем сенокосе, неделями, питаясь кое-как, жили в таборах. В.Н. Татищев, хорошо зная этот “сенокосный” (да и “жатвенный”) быт, дает в своих записках весьма любопытный совет: “в летнее время делать сыры молошные, пахотное масло, ибо способно употреблять во время работы летом по неимению случая варить пишу от поспешности в работе” (курсив мой, – Л.М.)[1184].

И тем не менее, несмотря на сверхнапряженные усилия, великорусский крестьянин не мог обеспечить свой скот полноценным кормом, и основой питания оставался гуменный корм: солома, ухвостье, мякина и т. д. Причем так было не только у крестьянина, но и у барина. На Западе Европы яровая солома также была кормом для скота, но отнюдь не в таких дозах, как в России.

Поэтому практически урожай зерновых испокон века оценивался двояко: какова солома и каково зерно? В хозяйственной терминологии документов бытовали термины “ужин” и “умолот”. Первый относился к соломе, а второй к зерну (например, “хлеб ужинист, но мелкоколосен” и т. д.). Но солома была кормом, лишенным витаминов, имеющим умеренную калорийность, кормом, скорее вредным для животных (особенно если солома прокопченная в дыму овинов, от нее скот худел, да она была и горькая на вкус, как уверяют агрономы XVIII в.). Наиболее тяжелой и грубой пищей была ржаная солома, которая шла в ход, когда ничего иного не оставалось. Средневековые животноводы предпочитали ячменную солому (“а овсяной и гороховой, что у них зубы крошатся и животныя болезни бывают – не давать”)[1185]. Но ячменной соломы, кроме северных окраин России, было слишком мало, и в ход шел весь “гуменный корм”.

Привыкай коровка ко ржаной соломке

В России, однако, не всегда хватало и соломы. В тяжелые годы даже в дворцовом хозяйстве обычной рабочей лошади задавали лишь 46,5–49 % полагающегося “соломенного” рациона, и это при том, что основной корм (сено) был в величайшем дефиците (20 пудов на голову на 7 месяцев)[1186].

Чтобы прояснить ситуацию в обычном крестьянском хозяйстве, проведем следующий расчет. По А.В. Чаянову, с десятины ярового посева (овса) в России получали в среднем около 70 пудов соломы. Каждые 100 снопов весили 5,8 пуда (один пуд – это 17,3 снопа). На каждые 6 пудов сена замена соломой (по калорийности) должна составить 10 пудов[1187]. В типично среднерусской губернии (а у нас есть данные о количестве снопов, получаемых с посева четверти зерна всех озимых и яровых культур по 7 уездам Тверской губ. за 80-е годы XVIII в.) на десятину ярового посева в пересчете на овес получали в среднем 1214 снопов соломы, то есть те же 70 пудов[1188]. Таким образом, если в однотягловом крестьянском хозяйстве яровые посевы составляли бы 2–2,5 дес., то, в пересчете на овес, можно было бы получить чуть более 180 пудов яровой соломы.

Теперь посмотрим, сколько ее было нужно. Если практическая норма сена на крестьянскую корову составляла примерно 40 пудов, то до полной, по И. Елагину, нормы (107 пудов) не хватало около 67 пудов сена. Эквивалент этому дефициту составил бы в соломе 111,7 пуда. При практической ориентировочной норме сена для лошади в 70 пудов до полной нормы нужно было бы добавить 90 пудов. Эквивалент в соломе составил бы 130 пудов. Итак, суммарный эквивалент дефицита сена для лошади и коровы составил бы около 262 пудов соломы. Но мы знаем, что для однотяглового хозяйства максимум яровой соломы не превышал 180 пуд. Дефицит существенен – 31 %. Но ведь и это лишь расчет, ибо реальный посев чаще всего был меньше (на 1,5 дес. ярового посева соломы могло быть около 103 пуд.).

Так как же среднее крестьянское хозяйство умудрялось держать 2 лошади, 2 коровы, да еще 2 овцы, не говоря о свиньях? Здесь вполне уместно вновь вспомнить совет В.Н. Татищева своим современникам кормить племенных свиней лошадиным калом с присыпкою отрубей, да и его замечание, что на худой конец и коров можно (!) этим же кормить (!). На практике, вероятно, в ход шла ржаная солома – грубый и тяжелый корм. Хотя и ее было не так много. Ведь ржаной соломой крестьянин крыл и ремонтировал крышу жилых и хозяйственных построек, она же шла на подстилку скоту (а ее менять надо было хоть раз в неделю, ограничившись в остальные дни ворошением подстилки вилами…).

Нужда не ждет ведряной погоды

В итоге скот на огромных пространствах Нечерноземья держали впроголодь – лишь бы давал навоз (но реально не хватало и навоза). К весне в скотных дворах крестьян была тревожная атмосфера. Еле стоявших на ногах животных иногда и подвешивали на веревках. “К весне, а особливо, если она не рано вскроется, оказывается великий недостаток в корме, и в сие время без жалости, – писал А.Т. Болотов, – на скотину взглянуть не можно. Тут она обыкновенно и мрет”. “Лошади [же] так смариваются, что весною