Царь Иисус - Роберт Грейвз

Иисус привел всех к хижине в дальнем конце сада и открыл дверь.

— Петр, Иаков и Иоанн пойдут со мной. Они из вас самые решительные. А вы будьте здесь, пока вас не позовут. Если устали, можете спать.

Когда Иисус с избранными учениками удалился от хижины, Иаков спросил его:

— Где Иуда? Почему он не с нами?

— Боюсь, он оказался предателем и не захотел исполнить возложенное на него.

— Пусть хоть все станут предателями, я не предам тебя! — воскликнул Петр. — Ничто не помешает мне на глазах всего Иерусалима направить меч против опозорившего всех нас злодея, даже если мне придется умереть.

— Я тоже буду сражаться, не зная страха, — сказал Иоанн, — хотя я любил его. Но другого я всегда любил больше него. Разве я не должен ненавидеть врагов нашего Господа?

— Когда вы заподозрили неладное? — нетерпеливо спросил Иисус.

— Когда ты в первый раз решил повеселиться.

— Хорошо. Идите со мной к воротам и не спите до утра, пока я буду говорить с Отцом, которого обидел. Острые у вас мечи?

— Как жертвенные ножи.

— Не спускайте с меня глаз. Если любите меня, пуще глаза стерегите меня, а если придется разить, разите без промаха!

Скрытый смысл этого диалога, как его сохранили в памяти евиониты, вряд ли смог бы лучше передать даже самый искусный сочинитель трагедий с берегов Аттики.

Иисус оставил своих учеников под дуплистой оливой, а сам отошел к каменному очагу, возле'которого стал на колени и принялся молиться. Они слышали, с какой болью он говорил:

— Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты.

Уставшие после трудного дня, разморенные вином и сытной едой, ученики завернулись в плащи и заснули. Но не прошло и получаса, как с них сдернули плащи, и они открыли глаза. Держа в руках оба меча, над ними стоял Иисус.

— Смотрите, как просто мне было отнять у вас мечи. Сторожите же и молитесь, чтобы не впасть в искушение и исполнить свой долг. И за меня молитесь, чтобы я не поддался желанию бежать от вас в Галилею.

Он отдал им мечи, и они, устыдившись, стали на колени, а он вернулся на прежнее место. Но они опять заснули, и он опять разбудил их.

— Петр, разве не можешь ты не спать всего один час?

— Учитель, дух мой бодр, плоть же немощна.

В третий раз, отойдя, помолился Иисус, и в третий раз заснули ученики. В это время до него донесся шум голосов и скрип ворот. Он увидел сначала мелькавшие между деревьями фигуры, а потом большую толпу одетых в белое людей. Тогда он, хромая, побежал к ученикам и с силой потряс Иакова за плечо:

— Скорее! Просыпайся! Предупреди остальных, что пришли враги. Пусть они бегут отсюда и спасаются, как могут.

Но Иаков лишь бурчал что-то и не просыпался.

— Спите! — в гневе крикнул Иисус. — Все равно уже поздно!

Почуяв опасность, проснулись Петр и Иоанн, принялись будить Иакова и тычками привели его в чувство, когда множество левитов с алебардами уже стояли рядом. Во главе их были Иуда и один из левитов.

Иуда шепнул левиту:

— Кого я поцелую, того возьмите.

Он подошел к Иисусу и поцеловал его, сказав на ухо:

— Все в порядке. Доверься Никодиму. И громко крикнул:

— Вот он! Иисус из Назарета! Иисус спросил его:

— Иуда, ты целуешь того, кого предаешь? Как будто на разбойника вышли вы, сыны Левия, с мечами и кольями. Каждый день я проповедовал в Храме, и вы не брали меня.

— Стойте! — приказал начальник-левит. — Не смейте применять оружие, пока он не сопротивляется.

Тогда Иисус грозно прокричал:

— Горе Негодному Пастуху, оставляющему стадо! меч на руку его и на правый глаз его! рука его совершенно иссохнет, и правый глаз его совершенно потускнеет. О, меч! поднимись на пастыря Моего и на ближнего Моего, порази пастыря, и рассеются овцы!

Крюк, который он до тех пор не выпускал из рук, упал на землю, и он простер руки, ожидая удара.

Пока Иоанн раздумывал, что делать, Петр подхватил меч и, громко вопя, бросился вперед.

— Спаси его! Спаси его! — кричал Иуда. Но Петр бежал не к Иисусу, а к Иуде.

Один из левитов стал у него на пути, чтобы алебардой отразить удар, а Иуда спрятался за оливой. Тогда Петр направил свой меч против левита, но сумел лишь отсечь ему ухо. Алебардщики поспешили на помощь своему товарищу, однако Петр, обнаружив, что он один против пятидесяти, обратился в бегство. Иоанн бросил меч и последовал за Петром.

Иакова едва не схватили. Кто-то уже держал его за подол туники, но он вырвался и, оставив в руках преследователей одежду, нагой и раненный в плечо, бежал прочь. Так сбылось пророчество Амоса.

Смиренно возвратился Иуда на то место, где стоял Иисус. Он нагнулся, поднял крюк и спросил его:

— Учитель, он тебе нужен?

— Это твое. Оставь себе.

Тем временем все, кто был в хижине, благополучно скрылись. Заслышав шум, первым проснулся Андрей и разбудил остальных. Они вышли в сад и, помогая друг другу, незаметно перелезли через стену.

— Нам не надо бояться за учителя, — успокоил всех Фома. — Если он сумел днем, да еще на открытом месте спастись от стражников, когда был в Назарете, то ночью и среди олив ему это легче легкого.

Однако Иисус даже не пытался бежать. Из сада его повели к дому бывшего первосвященника Анны, где гостили первосвященник и его зять Каиафа. Это был самый большой и роскошный дом на Масличной горе и всего в нескольких сотнях шагов от Гефсиманского сада.

Петр шел за Иисусом на безопасном расстоянии. Ночь была тихая, и он каждую минуту ожидал встретить спустившихся с небес светлых ангелов. Разве не на Масличной горе Иезекииль увидел славу Господа? Разве не здесь должен стоять Мессия в Великий день?

— Хорошо, что я омыл ноги, — сказал Петр. — Я готов ко всему.

Но ничего особенного не происходило. Только собаки громко лаяли за Кедроном. Во время Пасхи городские собаки безумеют от запаха жареной баранины, поднимающегося от тысячи очагов в галилейском квартале. Тем не менее им не достается ни косточки.

Когда Иисуса привели в дом Анны, то Петр, стоя в тени с мечом в руке, услышал, как начальник-левит отчитывается перед начальником Храмовой стражи, и тот отвечает ему:

— Ладно! Хорошо! А как же все-таки вооруженные разбойники умудрились сбежать? Надо было сначала окружить сад. — Левит что-то пробормотал в свое оправдание, однако начальник Храмовой стражи прервал его: — Пошли доносчика к казначею и проследи, чтобы он получил свои кровавые деньги. Сто двадцать драхм. (Иуда, когда его спросили о плате, вспомнил Захарию и назначил тридцать шекелей, каждый из которых был равен четырем драхмам. Сначала они не согласились: «Слишком много». «Не так уж много, — настаивал Иуда. — Столько стоит по закону раб-кана-нит, а я продаю свободного израильтянина».)

Петр не мог прийти в себя от невыносимого ужаса. Как Иуда, его товарищ Иуда, которого он считал самым добрым и честным из всех двенадцати учеников, посмел продать своего учителя за кучку жалких сребреников? Наверняка его обуял враг Божий.

Прокричал первый петух, лживый провозвестник утра, и Петр, спрятав под плащом меч, проскользнул внутрь. Обогреваясь у костра, он заметил, что руки у него в крови. Он порезал их о свой собственный меч, когда карабкался на оливу, чтобы с нее перепрыгнуть через садовую ограду. Повариха спросила его:

— Где ты порезал руку?

— У моих друзей, когда там случилась драка.

— А кто ты такой?

— Крестьянин. И никогда не был никем другим. Я совсем недавно пригнал с севера первое стадо.

— Я знаю тебя, деревенщина, — сказала другая служанка. — Я видела тебя в базилике, когда оттуда изгоняли торговцев. Разве ты не из назореев? Разве тебя не было с Иисусом?

— Никогда там не был.

— Клянусь, что ты врешь. По тому, как ты говоришь, и то ясно, что ты из Галилеи.

— Сорок ящиков толстых распутниц! Да я в глаза не видел вашего Иисуса!

— Это ты выпустил всех голубей! Я бы узнала тебя, где угодно.

— Ведьма, ну почему враг Господа не напустит на тебя свору чертенят! Еще нет двенадцати часов, как я пришел в Иерусалим.

— А зачем ты явился на Масличную гору?

— Я уже тебе сказал. Ел с друзьями пасху. Потом началась драка.

— А здесь тебе что надо?

— Как ты думаешь? Грею руки. В Галилее, если человек видит открытые двери и огонь внутри, он входит и греет руки, а ему еще подносят вино, хлеб и рыбу. Здесь же, как я посмотрю, ничего не получишь, кроме оскорблений. Приходи когда-нибудь в Галилею, дочь шестидесяти верблюдов, и мы научим тебя, как надо себя вести!

Так он, переругиваясь, простоял там около часа, а потом вышел на улицу. Опять запел петух, и Петр, услыхав его, горько заплакал.

Тем временем Иисуса привели на допрос в зал суда, где, вполне вероятно, за тридцать три года до того допрашивали Захарию, ибо и мебель, и все остальное было здесь таким же, только Синедрион оказался менее многочисленным. Не были извещены ни Иосиф Аримафейский, ни Никодим. Никто из возможных заступников Иисуса. Присутствовали только саддукеи из правящих родов, которые во всех своих действиях руководствовались одним принципом — единение с Римом. И Пилат, и его предшественник внушили Синедриону, что Храм действует, пока на его деятельность смотрят сквозь пальцы, а любые беспорядки в провинции тотчас станут сигналом к его закрытию, следовательно, ни одно религиозное выступление, которое могло бы внести раздор в отношения с Римом, не должно оставаться безнаказанным.