Царь Иисус - Роберт Грейвз

— Вопрос! Вопрос!

— Спрашивай, нетерпеливый человек, — сказал в конце концов Иисус.

— Скажи, Закон разрешает нам платить цезарю подушную подать?

Все сразу поняли, что для Иисуса приготовили ловушку. Он, только что говоривший о прошлой славе, должен был открыто противопоставить себя римлянам.

— Ох, — вздохнули все, кто был во Дворе язычников.

А Иисус, словно не поняв, переспросил:

— Подушную подать? А какими монетами евреи платят цезарю? У тебя есть хоть одна посмотреть?

Хуса достал завернутый в платок новенький серебряный динарий. Иисус долго рассматривал его, крутя так и этак, а потом опять спросил:

— Пожалуйста, скажи, кто этот печальный человек в лавровом венке?

Все громко захохотали, и прошло немало времени, прежде чем голос Хусы был услышан.

— Это Тиберий Цезарь Август, римский император.

Иисус с отвращением бросил монету.

— Как ты осмелился принести ее в Храм? — возмущенно воскликнул он.

Но Хуса не испугался его гнева. Подобрав монету и аккуратно завернув ее в платок, он громко ответил:

— Это твоя вина. Я хотел поменять ее в базилике, но ты разогнал всех Менял. Теперь же, когда ты видел ее и держал в руках, не медли больше и ответь мне.

— Не плати Богу цезарева и цезарю Богова.

Смысл этого утверждения не раз подвергался переосмыслению, хотя в тот момент оно могло иметь только одно значение: «Иегова — единственный твой господин, и, платя Ему долг за свою жизнь, ты не должен приносить Ему ничего, что несло бы на себе проклятие как нееврейское». Следовательно, все подати, кроме Храмовых, узаконенных во Второзаконии, были неправильные, а все евреи, желавшие прожить свою жизнь незапятнанно, должны были изгнать римлян со своей земли. Но так как в ответе Иисуса не было ничего такого, что позволило бы с полным основанием взять его под стражу, то Хуса, не терявшийся ни в какой ситуации, решил извлечь выгоду даже из его двусмысленности. Он прямо сказал:

— Хуса благодарит тебя, Хуса, управляющий тетрарха Ирода Антипы. Рад был узнать, что ты одобряешь, когда цезарю-отдают цезарево. Моя жена Иоанна, вопреки моему желанию, много платила тебе, чтобы ты мог проповедовать, увлеченная, без сомнения, твоим дешевым красноречием. Тем не менее я был рад узнать, что, каковы бы ни были твои добродетели, а моя жена говорила мне, что среди твоих сторонниц есть три или четыре всем известные продажные женщины, ты, по крайней мере, законопослушный подданный Рима. Если бы это было не так, мне пришлось бы взять палку и выбить из нее глупость… — Сказав так, он прорычал: — Дорогу! — и покинул Двор язычников.

Хуса все-таки преуспел там, где потерпел неудачу главный архивариус, потому что толпе всегда нравится смелый и злой человек, мысли которого отточены собственным несчастьем. Люди, внимавшие Иисусу, разделились на несколько горячо спорящих групп, а когда он попытался заговорить опять, то его забросали таким количеством вопросов со всех сторон, что он счел для себя унизительным отвечать на них. Коротко выразив свое презрение, он сошел с лестницы и в сопровождении учеников похромал, высоко задрав подбородок, сквозь расступившуюся толпу к ближайшим воротам.

Через час или около того он явился вновь, но его никто не узнал, потому что теперь он был одет в богатые одежды. С выражением нетерпения на лице он решительно проложил себе дорогу к комнате с очагом, где по стародавней традиции не гасили в ожидании Мессии огня и за низким позолоченным ограждением стоял убранный подушками трон. Петр и Андрей, добродушно поддразнивая левита-караульщика, ждали его у двери. Иисус кивнул им и ласково сказал левиту:

— Открывай дверь, привратник! Я сяду на трон. Левит улыбнулся, думая, что это шутка.

— Уж не лишился ли ты разума? Если ты войдешь туда и сядешь на трон, небесный огонь испепелит тебя. Это место помазанника Божия.

— О ком ты говоришь?

— Или ты дурак, или меня за дурака считаешь. Он — сын Давидов, который поведет войско Израиле-во против притеснителей. Только он может сесть на трон.

— Тогда почему ты стоишь у меня на дороге?

— Разве ты сын Давида?

— Сказано в псалме царя Давида: «Сказал Господь Господу моему, — тут речь о Мессии, — седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих». Так как же сын Давида может быть Мессией? Разве отец обращается к сыну: «Господь мой»?

Пока тупоумный стражник раздумывал над ответом, Иисус проскользнул мимо него внутрь комнаты, а когда он схватился за дубинку и хотел было бежать за ним, Андрей заступил ему дорогу, а Петр разоружил его, и вместе они заткнули ему рот платком. В комнате никого не было. Иисус перешагнул через ограждение и торжественно воссел на трон Мессии. Потом он сказал Петру и Андрею:

— Вытащите платок! И левиту сказал:

— Иди с миром! Скажи своему начальнику, что ты видел, как сын Давида воссел на трон Давида.

В полном помрачении рассудка левит, шатаясь, вышел из комнаты.

Тотчас Иисус сошел с трона, медленно пересек комнату, двор и, неузнанный, вышел из Храма. Левиты с дубинками все обегали в поисках Иисуса, и в толпе распространилась невероятная новость: «Иисус из Назарета посмел сесть на трон Мессии, и с ним ничего не случилось!»

В то же утро Иисус сказал ученикам:

— У меня есть большое желание съесть пасху, как едали наши отцы. Почему мы должны отказывать себе й мясе и есть только рыбу и пресный хлеб? Нет, будем есть мясо и жир.

Иуду послали к Никодиму, сыну Гориона, чтоб он нашел место для трапезы.

Был четверг. Пасха в тот год пришлась на субботу, поэтому, следуя предписанию ГПаммая, ученики не могли изжарить пасхального барашка в пятницу вечером, ведь его жарить надо на закате, а суббота, когда ничего нельзя делать, как раз начинается на закате. Шаммай решил, что праздновать надо в четверг вечером, и галилеяне, поддержанные левитами, одобрили его решение. Иудеяне же следовали предписанию Гиллеля, по которому Пасха выше субботы, так что трапезничать можно, не нарушая Закона, и в пятницу вечером.

Иуда явился к сыну Никодима, и он с разрешения отца, дал Иисусу комнату, а также барашка, вина и все остальное, что требовалось, однако при условии, что Иисус будет осторожен и, во-первых, никому не скажет, от кого получил дары, а во-вторых, постарается скрыть от домашних Никодима, кто он такой.

— Где находится комната?

— Пока не могу тебе сказать, но за час до заката один из моих водоносов будет поджидать вас на улице Бондарей ближе к Храму, и он проводит вас на место.

— Благодарю тебя от имени учителя. Однако, господин мой, если бы мне нужно было срочно поговорить с твоим отцом, а я боюсь, что мой учитель еще до конца дня окажется в большой опасности, как мне устроить это, не внося беспокойства в твой дом?

— Постучи в маленькую калитку возле хлева справа от ворот. Скажешь, что пришел переписывать, и тебя проведут к моему человеку.

Иисус оставил Храм, заполненный галилеянами с барашками, чтобы левиты-мясники могли сделать свое дело, и послал Петра и Андрея на улицу Бондарей, где их уже высматривал водонос. Он препроводил их на боковую улочку и, постучавшись в один из домов, спросил привратника:

— Приготовлена ли комната, чтобы наш учитель мог вкусить пасху?

Привратник показал им большую комнату на верхнем этаже, где они нашли все, что нужно, до последней мелочи: воду для омовения, тазы и полотенца, стол, накрытый на тринадцать человек, замес для пасхального хлеба, вино в бутылях, помытый и порезанный эндивий, все для сладкого соуса в надлежащих пропорциях и хорошего жирного барашка уже без шкуры, без потрохов и без священной лопатки, оставленной левитам. Сын Никодима позаботилсяг даже о тринадцати дорожных посохах, выломанных из ограды, которые должны быть возле пирующих в память о спешном бегстве из Египта в стародавние времена.

Петр вышел на балкон, служивший также кухней, разжег огонь и в тот самый миг, когда с Храмовой горы донеслись звуки труб, взял барашка, насадил его, как положено, на гранатовую палку и стал жарить. Гранатовый вертел — это тоже наследие культа Риммона. Гранатового бога кананитов, который, как уже говорилось, во времена царя Саула был поглощен культом Иеговы. Барашек наверняка был однажды принесен в жертву богу Риммону вместо ребенка, заменявшего самого бога, но от этого обычая у евреев ничего не сохранилось. Точно так же дорожные посохи, вполне возможно, пришли на замену тем, что были в древности в руках служителей Риммона, когда они исполняли пейсах, спотыкающийся танец, которым призывали своего бога и от которого праздник получил еврейское название. Те, кто принимал участие в дионисийских мистериях, поймут, о чем я говорю, а благочестивые евреи, наверное, ужаснутся при мысли, что есть хоть малейшая связь между культом Диониса и культом Иеговы, ибо они, по обычаю, объясняют этот праздник исходом из Египта под водительством Моисея.