Сибирь как колония - Николай Михайлович Ядринцев

узнал тех местностей, которые посещал еще в 1860-м и в 1865 тт. Скота на дороге нигде не было видно; даже прекрасная Урусульская долина была пуста; а где есть скот, везде слышно: «Ходжаймын мапы» (купеческий скот). Особенно обеднели чуйские двоеданцы, отличавшиеся прежде своим богатством. Правда, и чума, и другие причины, не относящиеся к нашему предмету, виноваты в этом; но значительная часть вины падает на неправильность торговли, не огражденной законом. Впрочем, купцы наши вели неправильную торговлю не с одними нашими подданными; их торговые сношения с соседними монголами также не были чисты от насильства». Г-н Радлов приводит множество примеров этой бесправной торговли и силы купцов среди инородцев. Взыскание долгов, нарастающих до огромных размеров, сопровождается отнятием имущества и скота — так приводится этому несколько случаев: «Монгол Д. с тремя товарищами пригнал 8 верблюдов в пикет Суок с казенным грузом; купцы захватили этих верблюдов и говорили солдатам, что они возьмут их в обеспечение долга, сделанного 15 человеками монголов из разных станций, и что Д. с товарищами легче могут взыскать с них долг. Обращение к маньчжурскому чиновнику Кя никак не помогло; русские не выдали захваченных верблюдов, но представили Кя список должников, который был передан им Дзялыну; но удовлетворения хозяев верблюдов до сих пор не последовало. Правда, тому, кто не знаком со здешним ходом дел, невероятным покажется такое поведение русских купцов у китайских пограничных пикетов; но мне самому привелось быть свидетелем, как русский купец бесцеремонно привязал монгольского солдата к своей юрте, потому что он был должен ему большое число сурковых шкур, хотя должник от долга своего нисколько не отказывался; купец мне сам сказал, что он только для того привязал должника, чтобы получить от него законную расписку, которую монгол с самого начала согласен был дать». Как мы видим, купец не стесняется учинить подобную расправу даже с китайским солдатом. «Такие отношения, конечно, не могут содействовать развитию торговли; напротив, они могут привести ее к падению и совершенному уничтожению». По мере того, как вырастала здесь торговля и растет число купеческих заимок, все более и более беднеет народ. Странная вещь: крестьянам запрещают селиться в Алтае будто бы для сбережений территорий инородцам, а купцам дозволяют заводить свои пауковые гнезда. Бывшие несколько десятков лет тому назад в Алтае уверяют, что в Алтае господствовало общее благосостояние, что алтаец, имевший 50–100 лошадей, считался за бедного. Описывая эти явления, г. Радлов приходит к заключению, что обеднение всего края лежит в тех формах торговли и злоупотреблениях, какие применяются к инородцам.

Ту же монополию, те же приемы торговли мы встречаем в Туруханском, в Березовском крае, в Нарымском и киргизской степи. До какой степени проявляется монополия и кабала временами среди русского населения, а также в какое она вошла обыкновение, считаясь как бы законною, может служить примером следующий факт в Тобольской губернии, заимствуемый нами из корреспонденции 1872 года. «В Тобольской губернии был поднят шум рыбопромышленниками против березовского исправника, будто он запретил крестьянам наниматься менее, как за 25 рублей. Оказалось же, что он приказал не выдавать видов иначе, как крестьяне прежде не заплатят подати. Это было вызвано тем, что по Тобольскому округу накопилось 473548 рублей 47 коп. недоимки. Причинами этому было затопление лугов и падеж скота. В это время, конечно, приходилось думать уже не о податях, а как бы не умереть с голоду. Таких разоренных людей волостные и сельские начальники, не обращая внимания на наличное количество сил в семье, принуждали наниматься и даже отдавали насильно к рыбопромышленникам без всякого приговора, даже малолетних. Пригоняли народ к рыбопромышленникам гуртами, — говорит корреспондент, — и все это делалось за полгода. Распоряжение исправника было только в ущерб 25 лицам монополистов, кулаков, которые и подняли гвалт. Рыбопромышленники, как оказалось, нанимают крестьян на сезон за 6-14 рублей, и таких было 2000 народу. Половина должна была платить подати за 2, 3, 4 и 5 душ. Подати приходилось по 10 руб., а рабочему же давали монополисты 13 р. 50 к.: ясно, что они были вечно в убытках и долгах» (Всем. иллюстр. 1872 г., № 190). Те же кабальные отношения мы видим и при ведении золотопромышленного дела: «Наемка капиталистами крестьян для перевозки тяжестей на прииски поставила последних в роль кабальных отношений к первым», — свидетельствует д-р Кривошапкин в «Описании Енисейского округа». Ремесла вообще, как и земледелие, были оставлены крестьянами, привлекаемыми золотопромышленностью, которая, по мнению г. Кривошапкина, более принесла вреда, чем пользы краю. Такое влечение к легкой наживе и надежда на будущее, оторвав население от труда, поставило его в стеснительное положение. Такое состояние крестьян, а также необходимость сдать подати непременно в сентябре месяце, когда еще у них не могут быть выручены деньги с продажи снятых в лето хлебов и сена, заставили крестьян с радостью принять заимодавческие услуги капиталистов. А лиха беда, как говорит народ, начать только: там уж спохватишься, да не скоро выкрутишься! Вот и пошло: за них платили подати, им доставлялись в числе платежа одежда, обувь, при недостатке — и самый хлеб, мясо, рыба, чай, сахар, масло, жир, кожа и проч. Поэтому товар отпускался какой ни попало (в Ирбити не смотрят на достоинства закупаемого товара); цены выставляют, очевидно, какие вздумают, а крестьян заусловливают при этом для перевозок вперед, с большим понижением цен, которые через полгода, когда придется везти, могут разыграться вдвое; да, кроме того, так как крестьянам при перевозке нужен по дороге для корма лошадей овес, то богачи-перевозчики снабжают их натурою, и уж, конечно, к большому разорению крестьян (Енисейский округ и его жизнь. Кривошапкин. 1865 г. Стр.7–8). Из этого видно, что формы подобной зависимости проявляются во всех отраслях сибирской промышленности, отражаясь самым тяжелым образом на хозяйстве населения.

Что замечательно, так это то, что явление монополии и кабалы выражается не в одном каком-нибудь сословии или группе в Сибири, но оно видно во всех слоях и проявляется также между крестьянами и кулаками, как и между крупными капиталистами. «Богатый крестьянин есть самый низший и самый многочисленный род хищников-эксплуататоров в Сибири, — пишет один исследователь, — и никто не пользуется такой дурной славой в Сибири, как богатый мужик. Эти люди составляют почти особое сословие в стране: есть целые деревни домов в 40, состоящие исключительно из богатых мужиков, которые в окрестных деревнях имеют своих «подшкырдников» и «десятинщиков», по местному выражению, то есть массу рабочих и кабальников. Черты из жизни сибирского крестьянства, убиваемого