Линка (СИ) - Смехова Ольга

Я помнила. Каждое мгновение выстраивалось в сложенный фрагмент, а из них — длинная цепочка, череда, ведущая к единственному заключению. Черныш прав…

— Тебе ли говорить о предательстве? Ты — что пришла сюда никем? Ты, кто привела эту тварь с собой? Ты — кто сорвала с себя одежду, чтобы отдаться этой подлой твари? И после этого ты — говоришь мне о предательстве?

Два титана столкнулись. Хрустнули под могучими пятками полированные плиты, ходуном заходил потолок, щедро рассыпая крошку побелки. За руки с Кроком держимся, словно танцевать вздумали. Звенит воздух от напряжения, противно светит в глаза сквозь фрески окон солнечный луч. До ноздрей доносится едкий запах — страха, азарта, пота и искры… Крок давит, недовольно щурятся желтые глаза, то и дело виден охочий до чужой плоти язык. Мне так и кажется, что в тяжелом дыхании старика слышится «съем, проглочу, растерзаю». Не сдаюсь. Страх стал моей второй кожей. Мне вспомнилось, что раньше я едва ли доставала Кроку до груди, а сейчас была чуть ли не на голову выше его. Не кукла, не маленький человечек, большущая кошка, голодная игривая пантера.

Там, за этим кожаным мешком, за его массивной спиной нас ждёт великая идея. Свобода, клокочет внутри меня Черныш. Жизнь! Рывок, усилие, ну! Великая идея — свободная от оков черноты и клякс, но крепко стягиваемая стальными, ржавыми цепями ярко светит, словно призывая — спасти её.

Крок ухмыльнулся. Черная жемчужина пошла трещинами, рассыпаясь в мелкое крошево, оседая у нас под ногами — и затягивая обоих в болото единства. Черныщ испуганно взвизгнул, как драная кошка, когда в наших с ним ушах прозвучал насмешливый голос старика, обещая не только объединение, но и много чего другого.

Они — одна сущность, дошло до меня. Аномалии, оба созданы из чужого страха, оба им питаются. Крок всего лишь поглотит собственного собрата — и меня заодно. Я испугалась — идеальный план Черныша рушился прямо на глазах. Не свобода там, будто бы язвил Крок, смерть. Все косточки обглодаю, черепушку под пяткой раздавлю. Интересно, а мой страх может сделать его сильнее?

Черныш боялся не меньше меня самой, но по-прежнему сопротивлялся. Моя вторая кожа управляла моим телом целиком и полностью. Единство стягивало. Я разжала пальцы, попыталась оттолкнуть от себя Крока, чтобы потом… чтобы потом постыдно бежать. Не вышло. Единство окружило нас плотным коконом, стягиваясь над головой. Я с отчаянием и тусклой надеждой вырваться из капкана смотрела на последний луч света над своей головы, прежде, чем пришла тьма.

Ловушка захлопнулась.

Меня бросило в холод, на миг показалось, что на мне совсем нет одежды, а я стою на сорокоградусном морозе. Лечь, расслабиться, уснуть. Представить себя цветочком и укутаться в теплое покрывало из снега.

Не спать, визжит Черныш. Уверенный голос сменился жалким писком. Где то там, за гранью моего понимания один страх, вскормленный детскими кошмарами, сытый, злой и огромный бился с Чернышем — самоуверенным, но слабым собратом. Не равная, на мой взгляд, битва.

Я попыталась открыть глаза и ничего не получилось. Вокруг всё та же мгла и темнота, что и до этого. Холодно. Я захотела упасть на одно колено, прежде чем осознала, что у меня нет коленей — моих коленей. Вообще ничьих коленей не существует, мы единое целое, месиво сущностей. Сможет ли Крок проглотить меня? Ведь Элфи тогда уже пыталась и ничего не вышло. Но Элфи-то, живое воплощение идеи о свободе, была порождением местной Искры, а Крок — Крок родился от той же искры, но из страха. Он такая же аномалия, как и Черныш, как и Юма?

Я чувствовала себя листом бумаги, по которому нещадно елозит лезвие ножа для резки бумаги. Чирк, мелькнула перед глазами голубизна искры, пропадая в единстве, и частицы меня уже нет. Чирк — я не чувствую трех пальцев на правой руке и одного на левой. Рот раскрывается в беззвучном крике — уже не отчаяния, мольбы.

Крок, не надо, Крок, пожалуйста. Не убивай нас, не убивай меня. Мне хочется, чтобы зеленый великан меня услышал, смилостивился, а над моей головой распахнулась неприветливая тюрьма. Пусть выплюнет меня… нас? Черныш тоже не хотел умирать, он не желал отпускать меня от себя, словно я — его единственная надежда на спасение.

— Линка! Помоги! — тяжелое дыхание и прорвавшийся сквозь толщу мрачной тишины клич. Черныш тужился под давлением Крока, с каждой секундой слабея. Так, ладно, надо подумать, что делать. Что я тогда делала, когда билась с Юмой? Представила себя ножницами? Что, если и сейчас точно так же — отрезать те путы, что стягивают нас? Некстати всплыл образ Аюсты…

Я — ножницы. Острые, большие, хорошо заточенные. Мне показалось, что я даже вижу. Воображение рисовало большущие ножницы с пластиковыми ручками. Фантазия, совершенно излишняя, пыталась налепить на рукояти цветочный рисунок, но я отмела эту самовольность. Незачем.

Нити были зелеными, плотными толстыми. Лезвия коснулись веревки, чтобы в тот же миг отдернуться — кажется, нити были стальные, а я разве что обломала себе зубы. По мне ударило болью — не дикой, но молниеносной и до жути неприятной. Зеленые, когтистые и чешуйчатые пальцы явились из черноты. Пальцы проделись сквозь положенные под них отверстия — я попыталась вырваться. Понимая, что оказалась в чужой хватке.

— Я верил тебе. Я доверял тебе больше, чем кому бы то ни было. Я думал, что ты хочешь помочь нам, хочешь спасти — Шурша, Лексу, наш маленький уютный мир. А вот ты, значит, как…

Рукояти ножниц хрустнули, стискиваемые ужасными тисками рук Крока. Я закричала, а меня саму отбросило назад — я почуяла, что валяясь на полу. Черныш… ты меня слышишь? Я позвала его. Мне казалось, что я кричу, но сиплый голос, который я слышала вряд ли похож был на крик.

— Помоги… Линка… Линка! — он уже рычал — от натуги, тяжести и невозможной нагрузки. Черныш сопротивлялся старику из последних сил, становясь с каждым мгновением всё меньше и меньше. Он растворялся в могуществе кошмаров Крока, и я ничего не могла с этим поделать.

Попробовать представить себя ножницами ещё раз? Нет, глупо — Крок проделает со мной то же самое — в прошлый раз ему не потребовалось для этого особых усилий. Надо как-то иначе. Не форма, а… состояние.

Состояние. Почему я мыслю себя отдельно от Черныша? Крок неспроста разделил нас, неспроста вышвырнул меня на задворки битвы, обрек в кокон темноты и бессилия. С двумя он не справится, а с каждым поодиночке? Разделается с Страхом и примется за меня. Я сейчас в единоличном состоянии, но если я сольюсь с Чернышем — может, что-нибудь изменится? Знать бы ещё только, как слиться…

Воображение изощрялось. Я чувствовала, как Искра Лексы, которую я щедро потребляла последние недели, бурлила во мне тысячей всевозможных образов. Нет, образы — это та же форма, нужно иначе. Представить, что я — страх, кошмар во плоти, да что там — бесплотный страх, что туманом стелется, нагоняя жути на людей. Мне стоит только явить себя, только образоваться в комнате, шепнуть пару подозрений в чужие уши, навеять образы — другим. И тогда…

Крок разрывал наше тело на части. Там, в зале с резными колоннами он оббивал моим с Чернышем телом полы, словно орудовал дубиной. Он отрывал руки, стараясь отшвырнуть их как можно дальше, но те неустанно, растекаясь каплями, возвращались в наше тело — с каждым разом всё менее усердно.

Я — сам страх. Наше тело сопротивлялось. Оно пыталось отвечать Кроку той же монетой, но было в десятки раз слабее. Черные отростки хлестали старика по морде, пытались вцепиться в могучий хвост, стянуть кровожадную пасть. Великану было хоть бы что. Даже ослабленный он был сильнее.

Захотелось облизнуть губы. Крок, не замечавший меня до сего момента сверкнул желтым глазом, глядя прямо на меня, оскалился. Наше с Чернышем тело впечаталось в стену, а я поняла, что меня видят. Губы — это образ, поняла я. У страха не может быть губ, рук, носа, ничего не может быть. Желания, мысли, чувства — могут. Они существуют вне образов, их можно лишь раскрасить в подобающие цвета.