Приговор - Отохико Кага

Она по-прежнему опаздывала на свидания, а иногда и вообще не приходила. Но я перестал расстраиваться из-за этого, возможно потому, что с предельной ясностью понял — если буду принимать её поведение близко к сердцу, мне же самому будет хуже. Просто решил для себя — Мино такая, какая есть, тут уж ничего не поделаешь, и это помогало мне поддерживать душевное равновесие. Пусть у неё есть кто-то другой, пусть она забывает свои обещания, она всё равно любит меня, и я должен ей верить, довольствоваться тем, что она может мне дать, и не требовать большего. Я верил всему, что она говорила: сегодня она не может прийти, потому что занята на работе, вечером она не хочет встречаться со мной, потому что всю прошлую ночь проверяла итоговые экзаменационные работы… Друзья постоянно предостерегали меня, уговаривали порвать с ней, мать тоже периодически разражалась бранью в её адрес. Но каждый человек имеет право на собственную точку зрения: аргументы старых друзей или матери были для меня равносильны аргументам Мино. Я сделал ставку на неё. Я принуждал себя верить ей, а не другим. Признаю, что вёл себя не очень разумно. И это неминуемо привело меня к краху.

4

В последние свои летние студенческие каникулы я совершил восхождение на вершину Цуругидакэ в Эттю. Идти в горы предложил Иинума, его поддержали Н. и К., которые когда-то учились со мной на одном курсе, но теперь уже закончили университет и работали, а также Кикуно и Мино. Когда Иинума позвонил мне и предложил пойти с ними, я ощутил болезненный укол в сердце, узнав, что Мино согласилась участвовать в этом походе раньше меня. Он, не обращая внимание на моё замешательство, со смехом сказал: «Поедем, ведь все свои будут, чего тут долго раздумывать!»

Утром, выйдя на станции Унадзуки, мы пересели на местную ветку. Самый примитивный вагончик с навесом бежал вверх по крутому склону, то ныряя в тоннель, то выныривая из него; внизу — то справа, то слева — мелькала голубая лента реки Куробэ. По дороге мы видели и электростанцию, которая угнездилась в горах, растолкав причудливые каменные кручи. Мино, сидевшая рядом с Иинумой, радовалась как ребёнок, Н. и К. оживлённо болтали. Я же с тревогой наблюдал за Кикуно. Вчера вечером в переполненном ночном экспрессе её укачало и дважды даже тошнило, видно было, что ехать в этом тряском вагоне ей невмоготу. На бледном мраморном лбу блестели капельки пота, иногда она высовывалась из окна, её явно мутило. Я окликнул её, и тогда уже все обратили внимание на то, что с ней что-то неладно. «Ничего страшного», — сказала она в ответ на наши обеспокоенные взгляды и слабо улыбнулась. И тут же её вырвало. Но я успел протянуть ей полотенце, и она уткнулась в него лицом. Я провёл рукой по узкой подрагивающей спине.

Доехав до конечной остановки, мы продолжили наш путь на подъёмнике, который ходил в выдолбленной в скале шахте. Это было примитивнейшее сооружение, состоящее из подвешенной на канатах железной коробки; взгляд упирался в отвесную каменную стену, и сама коробка, и канаты нещадно скрипели. Кикуно беспомощно вцепилась в руку брата.

Выйдя из подъёмника, мы погрузились в подобие вагонетки и около тридцати минут продвигались внутри горы по тёмному, освещённому только отдельными голыми лампочками тоннелю. Иногда из-за перепадов температуры горных пород воздух вдруг раскалялся, и женщины испуганно вскрикивали. Я тревожился за Кикуно, но в темноте не мог разглядеть её, она была далеко от меня, её загораживали плотно прижатые друг к другу человеческие тела. Потом я всё-таки уловил страдальческое выражение на её лице и протянул ей руку, но её тут же кто-то перехватил. Это была Мино. Меня позабавило, что она приревновала. Во мне вдруг вспыхнуло желание к Кикуно. Ладони ещё помнили, как хрупки и нежны были её позвонки, когда я гладил её по спине там, в вагончике.

Выйдя наконец из вагонетки, мы пообедали. Кажется, там была какая-то убогая хижина рядом с горячим источником, точно не помню. На днях я попытался было заполучить карту, чтобы освежить память, но здесь, в тюрьме, всё не так просто. Ничего не поделаешь. Я знаю, что воспоминания мои смутны и неопределенны, что я наверняка что-нибудь напутаю, но всё же постараюсь поточнее описать, как это было.

Высоко над тёмной долиной белела снежная лощина, оттуда налетал прохладный ветер. От этого ветра Кикуно немного взбодрилась и в назначенный час поднялась первой и быстро собралась. Но когда мы пошли по бесконечным лугам — кончался один и сразу же над ним начинался другой, — она стала отставать, и нам то и дело приходилось останавливаться и ждать её. Нашим предводителем, конечно же, был Иинума, уже бывавший в Северных Альпах, но он, столь умело руководивший нами во время партий в маджонг и в танцклассе, в горах проявил себя далеко не с лучшей стороны. Болтая и пересмеиваясь с Мино, Н. и К., он стремительно продвигался всё дальше и дальше. Причём создавалось впечатление, что он делает это не столько для собственного удовольствия, сколько ради того, чтобы оставить нас с Кикуно наедине, и, похоже, Мино ему в этом помогала. Яростный солнечный свет бил в глаза, от испарений, поднимавшихся от трав, было трудно дышать, по телу струился пот. В конце концов Кикуно сдалась: она просто валилась с ног от усталости. Фигуры Иинумы и прочих наших товарищей исчезли далеко впереди, по тропе один за другим поднимались люди; чтобы не мешать им, мы отошли на обочину и сели отдохнуть. Кикуно тяжело дышала, её плечи трогательно поднимались и опускались под красной рубашкой, от узкого затылка пахло потом. Мне, привыкшему к энергичной, сильной Мино, её нежная красота показалась особенно пленительной.

«Мино почему-то не в духе», — хотел сказать я, а сказал совсем другое:

— Твой брат и Мино, кажется, поладили?

Кикуно подняла длинные ресницы и вопросительно посмотрела на меня. И тут неожиданно для самого себя я сказал:

— Да ладно, я всё знаю. Они и раньше встречались, и сейчас тоже встречаются. Она ведь была у вас в прошлое воскресенье, помнишь, ещё дожди не кончились, и был такой мокрый день?

В тот день Мино назначила мне свидание в кафе возле станции Дзуси и не пришла. Но насчёт того, что она ходила к Иинуме, это была лишь моя догадка, не более. Начав врать, я уже не мог остановиться.

— Мне на это, конечно, наплевать, но, по-моему, она решила женить на себе твоего брата. Небось, и пришла тогда к вам, чтобы объявить о своём намерении.

Кикуно нахмурилась. Тонкие губы поджались, на лице появилось растерянное выражение.

— Да ты что? Быть того не может! Ерунда какая!

— Почему?

— Разве у вас с ней не решено? Ну, что вы будете вместе?

— Но в последнее время она встречается только с твоим братом. Да и раньше… Можно сказать, они и не расставались. Вот и в воскресенье тоже.

— Ты просто ревнуешь!

— Но в воскресенье-то она была у вас?

— Была. Но брата не было дома. Она приходила ко мне, чтобы поиграть в четыре руки.

— Неужели? — Я всё ещё сомневался.

Потом я посмотрел на Кикуно, отчаянно выгораживающую своего братца, и мне расхотелось сомневаться. Во мне опять вспыхнуло желание, и я уже открыл рот, чтобы сказать: «Какая ты красивая», но тут из-за поворота вышла группа мужчин и женщин. Солнце спряталось за тучами, стало холодновато. Откуда-то сверху наполз туман. Я взял рюкзак Кикуно и, не обращая внимания на её протесты, взвалил его поверх своего.

Пока мы шли, начался дождь. Мы поспешно двигались вперёд сквозь серый промозглый туман, но заблудились и оказались в снежной лощине. Мы оба дрожали от холода, но решили оставаться на месте и ждать, пока кто-нибудь не придёт, и вскоре нас действительно нашли Н. и К. Мне было досадно, что за нами пришла не Мино. Кикуно так ослабела, что не могла идти, я взвалил её себе на спину, и кое-как мы добрели до хижины, которая называлась Икэнотайра. Она была набита людьми, спасающимися от внезапного ливня, каждому досталось только по одному сырому тюфяку. Поленья в печурке дымили, под потолком висел дым, по крыше резко стучал дождь. Крыша кое-где протекала, и струйки барабанили по подставленным кастрюлям и мискам. Мино совершенно спокойно разделась перед всеми и переоделась в сухое, а Кикуно застеснялась и легла прямо в мокром. Сколько ей ни говорили, что лучше переодеться, что она простудится, она, как всегда в таких случаях, проявила недюжинное упрямство.

На следующее утро была прекрасная солнечная погода. Наш отряд довольно бодро двинулся вперёд, прочь из снежной лощины. Впереди шёл Иинума, за ним Мино и Кикуно, потом я, за мной Н. и К. На мокрых проталинах цвели жёлтые, лиловые и красные цветы; ущелья и скалистые горы со снежными вершинами остались за спиной, впереди разворачивались всё более красочные виды. Вскоре справа возникло гигантское снежное ущелье. Широкое и длинное, оно резко поднималось вверх и, словно лестница Иакова, сверкая белизной, уходило всё выше и выше к голубому окну неба, зияющему между двух соседних вершин. Все, онемев от восторга, застыли на месте. Вскоре снова начался подъём. Дорога была неровная: несколько шагов вверх — и тут же пологий спуск. Женщины шли более уверенно, но теперь быстро выбивался из сил я, и мы продвигались вперёд довольно медленно. Когда мы дошли до крутого подъёма и надели на ноги кошки, у меня стала периодически кружиться голова. Кое-где в снегу были трещины, внизу виднелось чёрное дно, и я изо всех сил старался туда не свалиться. Словно желая отблагодарить меня за вчерашнее, Кикуно держалась рядом и всё время меня подбадривала. Мино, как и прежде, с равнодушным видом, не останавливаясь, шла впереди рядом с Иинума. Она столь откровенно пренебрегала мной, что даже Н. и К. это заметили и стали пересмеиваться — мол, ревнует. Сказав Н. и К., чтобы они шли вперёд и не обращали на меня внимания, я медленно пошёл в самом конце вдвоём с Кикуно.