Полное собрание сочинений. Том 4. Произведения севастопольского периода. Утро помещика - Лев Толстой

— Признаюсь вамъ, Князь, — продолжалъ Александръ Сергѣичь, пріятнымъ, вкрадчивымъ голосомъ, — въ нашъ вѣкъ такъ рѣдко видишь въ молодыхъ людяхъ это похвальное религіозное чувство, что особенно бываетъ пріятно встрѣчать…

— Извините, Князь, что я васъ задерживаю, — прибавилъ онъ, замѣтивъ, что Митя хотѣлъ раскланяться съ нимъ, — у меня до васъ есть нижайшая просьба… Изволите видѣть, когда я еще весной утруждалъ васъ своимъ посѣщеніемъ, я имѣлъ въ виду переговорить съ вами объ этомъ обстоятельcтвѣ; но ваша любезность заставила меня тогда совершенно забыть о дѣлѣ, да притомъ, сознаюсь вамъ, Князь, я надѣялся, что вы не пренебрежете мной и что удостоите посѣтить и мой скромный домикъ, — сказалъ, необыкновенно тонко складывая свои крошечныя губы.

— Я очень виноватъ передъ вами, — сказалъ Митя краснѣя, — но повѣрьте, что это произошло нисколько не отъ пренебреженія, я, напротивъ, очень благодаренъ за честь, которую вы мнѣ сдѣлали; но откровенно скажу вамъ, что, живя въ деревнѣ и занимаясь хозяйствомъ, я взялъ себѣ за правило избѣгать всѣхъ, даже пріятныхъ знакомствъ.

— Помилуйте, князь, я и не смѣю претендовать, очень хорошо понимая, какъ много много трудовъ у васъ должно быть теперь по хозяйству. Имѣнье ваше, Князь, дѣйствительно золотое дно, но между нами, во время опеки оно сильно поразстроилось. Я, какъ ближайшій сосѣдъ, могу судить объ этомъ. Не знаю, какъ теперь, но прежде не только запасовъ, но повѣрите-ли, Князь, — съ сладкой улыбочкой сказалъ Александръ Сергѣичь, — у меня мелкопомѣстнаго сколько разъ брали на обсѣмененіе и теперь еще есть за вашей экономіей. — Вѣдь не акты же совершать — взаимныя одолженія!

— Сдѣлайте одолженіе, я вовсе не къ тому говорю, — продолжалъ онъ, перебивая Князя, хотѣвшаго сказать что-то, — вы извольте спросить своего прикащика; но главное, усердные трудолюбцы наши — мужички, откровенно скажу, раззорены были у васъ, Князь; а это главное, главное…

— Итакъ, — продолжалъ Александръ Сергѣичь, придавая своему лицу вдругъ дѣловое выраженіе, — нижайшая просьба, съ которой я обращаюсь къ вамъ, относится къ церковному дѣлу. Изволите видѣть, Князь, ежели вы потрудитесь бросить на него внимательный взглядъ, общій нашъ деревенскій храмъ годъ отъ году приходитъ въ большую ветхость и упадокъ, такъ что не только чувству больно смотрѣть на это разрушеніе, но разрушеніе это представляетъ даже нѣкоторую опасность для прихожанъ. Во избѣжаніе такого несчастія, я, какъ постояннейший посѣтитель здѣшней Церкви, позволилъ себѣ обратить вниманіе нашихъ прихожанъ на это обстоятельство, и предложить имъ содействовать общими силами, не употребляя на это церковныхъ суммъ, которыя у насъ слишкомъ незначительны, и всѣ наши дворяне, принявъ мое предложеніе и принеся посильныя лепты на общее душеспасительное дѣло, удостоили меня быть сборщикомъ и возобновителемъ нашего храма. Поэтому надѣюсь, что и вы, Князь, какъ главный нашъ помѣщикъ, не откажете содѣйствовать общему душеспасительному дѣлу.

— Какже-съ я очень радъ, — сказалъ Митя. — И непремѣнно подпишу то, что въ состояніи…

— Истинная жалость, — продолжалъ Александръ Сергѣичь тѣмъ же пѣвучимъ голосомъ, — допустить до разрушенія этотъ скромный домъ Божій, въ которомъ силшкомъ сто лѣтъ приносились теплыя молитвы Всевышнему. Не такъ-ли, Князь? Согласитесь, что единственная радость и утѣшеніе для всѣхъ этих трудолюбцовъ, — сказалъ онъ, указывая на крестьянъ выходившихъ изъ церкви, — составляетъ религія и Церковь, и повѣрьте, что ежели бы не это чувство руководило мной, я никогда не взялъ бы на себя такую хлопотливую обязанность.

<Съ праздникомъ Христовымъ, батюшка Александръ Сергѣичь, — сказалъ въ это время невысокій, плотный мужичокъ въ синемъ армякѣ и поярковой шляпѣ, которую онъ ловко снялъ, проходя мимо разговаривающихъ.

— Изволите знать этаго молодца? — сказалъ Александръ Сергѣичъ, обращаясь къ князю. — Это банкиръ нашъ — я всегда его такъ называю — дворникъ съ большой дороги.

— Къ несчастію знаю и даже на дняхъ подалъ на него прошеніе.

— Ахъ какъ это непріятно. Вѣрно по случаю этой гнусной ссоры съ вашими крестьянами, какъ это непріятно!

— Напротивъ, я очень радъ, что имѣю случай разъ навсегда избавить здѣшній край отъ этаго вреднаго человѣка.

— Да-съ это совершенная правда; но извините меня, Князь, — съ этими людьми трудно, да и какъ то… глу… непріятно судиться. — Вотъ вамъ отецъ Петра Николаича Болхова умѣлъ съ ними ладить, разспроситъ, дознается, призоветъ къ себѣ, да и расправится съ нимъ въ 4-хъ стѣнахъ безъ свидѣтелей. И прекрасно!>.[106]

— Однако, не смѣю задерживать васъ долѣе, — сказалъ онъ, посмотрѣвъ на жену, которая съ покорнымъ выраженіемъ лица стояла около экипажа. — Позвольте надѣяться, что до пріятнаго свиданія.

__________

IV.

ХАРАКТЕРЫ И ЛИЦА.

Командиръ части — хорошій человѣкъ.

Капитанъ Бѣлоноговъ уже 4 года командуетъ батареей. Онъ высокъ ростомъ, толстъ, потенъ, черты лица его грубоправильны, но залиты какимъ-то пьянымъ и нечистоплотнымъ жиромъ. Руки его велики, пухлы, но чрезвычайно хороши, хотя вѣчно грязны: не только ногти и пальцы, но даже мякоть. Волоса его густы, русы, сальны безъ сала и кольцообразно лежатъ на вискахъ и на поднятомъ хохлѣ. Голосъ громокъ, звученъ и имѣетъ почти всегда какое-то повелѣвающее, даже ссорющееся, выраженіе. (Я просто скажу, что Бѣлоноговъ сильно Андрей Ильинъ, но для другихъ я долженъ объяснить еще, что такое Андрей Ильинъ? Андрей Ильичь управляющій, его идеалъ — исправникъ, и онъ въ достиженіи его дошелъ до того, что его принимаютъ иногда за помѣщика, иногда за отставнаго поручика. Андрей Ильичь у-у-у-мный человѣкъ; голова. Одно — пьётъ. Онъ мастеръ ходить по судамъ, ему доставляло большое удовольствіе запутать ясное дѣло, глубокомысленно потолковать съ секретаремъ о смыслѣ 365 статьи, напиться чаю или мадеры съ столоначальникомъ и верхъ наслажденія предоставить подарочекъ такому лицу, которому не каждый съумѣетъ предоставить. — За то ужъ когда онъ запьетъ — бѣда! Онъ раздѣвается до гола и отправляет[ся] — зимой или лѣтомъ все равно — въ одну извѣстную клумбу въ саду, ложится тамъ на животъ и плачетъ; потомъ приходитъ домой, проситъ, покупаетъ или крадетъ водку, пыхтитъ, багровѣетъ, бранитъ свою жену и дочь, которыя считаютъ его геніяльнѣйшим человѣкомъ и боятся безъ памяти, и снова уходитъ въ клумбу. Такъ проходятъ недѣля, иногда двѣ — Андрей Ильичь болѣнъ. — Выздоравливая, онъ становится смиренъ, проситъ у всѣхъ прощенья; а потомъ вдругъ переходитъ къ нормальному, самодовольному и самоувѣренному состоянію. Въ дѣлахъ по хозяйству помѣщика, семейныхъ и общечеловѣческихъ Андрей Ильичь въ сущности мотъ, деспотъ, жестокъ и вообще большой подлецъ, но онъ добръ и уменъ. Онъ такъ сильно убѣжденъ въ томъ, что онъ умнѣйшій человѣкъ, что ему и въ мысль никогда не приходитъ укорять себя въ чемъ [бы] то ни было. Онъ такъ часто увѣряетъ другихъ въ своей высокой добродѣтели, что самъ иногда отъ души вѣритъ въ нее. Онъ никогда не видитъ полученной услуги, во всѣхъ же своихъ дѣйствіяхъ видитъ безвозмездныя благодѣянія, за которыя онъ не думаетъ и не хочетъ получать благодарности, которой по его мнѣнію нѣтъ въ людяхъ. Андрей Ильичь поетъ горловымъ басомъ, но съ такой самоувѣренностью, что многіе убѣждены, что дѣйствительно всегда такъ надо пѣть. Андрей Ильичь любитъ пышность и такъ называемый русской разгулъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ считаетъ себя тонкимъ знатокомъ московской политики, которую, по его мнѣнію, сейчасъ можно отличить отъ Тульской). Бѣлоноговъ говоритъ хорошимъ русскимъ языкомъ — иногда только запинаясь и то тогда, когда ему слишкомъ захочется ввернуть любимое словечко, какъ напримѣръ, перстъ, теплое чувство и т. д. <Вообще въ его разговорѣ сильно отзываются фельетоны русскихъ газетъ, тѣ же — самоувѣренность, красота[?] дурнаго вкуса и грязность. — Разговоръ его былъ бы пріятенъ, ежели бы не былъ слишкомъ гибокъ: замѣтно, какъ онъ, смотря по противорѣчіямъ и выраженіямъ, которыя ему встрѣчаются, измѣняетъ самую мысль.> И часто громко смѣется — своему смѣху. — Онъ нечистоплотенъ до послѣдней крайности и безъ малѣйшаго сознанія.

Онъ служилъ когда-то въ штабахъ, писалъ бумажки и, какъ цѣлый извѣстный классъ у насъ въ Россіи людей средняго образованія, гордится и счастливь тѣмъ, что мастеръ сочинить тонкую канальскую бумажку. — Меньшой братъ его, человѣкъ въ его же родѣ, старшій адъютантъ, и когда они сходятся, разговоръ ихъ сейчасъ же принимаетъ видъ форменной переписки.

— Ужъ ты мнѣ не говори, братюга, — говоритъ старшій братъ, — чтобъ Начальникъ Девизіи могъ измѣнять распоряженія начальника Артиллеріи.