Синтез. Создание Бога в эпоху Интернета - Александр Бард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бадью утверждает, что любая универсалия в единственном числе открыта по отношению к будущему и постоянно остается незавершенной. Его не волнует наша смертность или общая хрупкость. Он подводит итог универсальности как верному построению бесконечной, родовой множественности, где множественность должна быть первичной, поскольку Единое - это всего лишь словесная иллюзия (то есть Единое - это вечное, фиктивное par excellence, если использовать синтетический словарь). Множественность - это всего лишь лингвистическая сингулярность; любой сингулярности вне несводимой множественности не существует. Любая универсальность исключительна, берет свое начало в единичном возникновении, собирается шаг за шагом, является следствием экзистенциального решения, порождает этического субъекта и основывается на становлении в активной истине, а не на каком-либо конкретном знании. Бадью утверждает, что философия, безусловно, включает в себя искусство анализа, но прежде всего это искусство артикуляции универсалий. Событие истины возникает, по его словам, ex nihilio. Начнем с того, что это событие скорее невидимо, чем явно идентифицируемо, где и когда оно происходит. Его невозможно предсказать или отследить, исходя из обстоятельств, окружающих ситуацию, в которой оно происходит. Вместо этого событие истины получает свой статус от верующих впоследствии, и его общее принятие определяется силой и настойчивостью верующих, их лояльностью. Именно верующие должны сделать событие истинным; оно может получить свой статус сингулярности только посредством эстетической ретроспективности.
Сингулярность определяется тем, что она ниспровергает господствующие правила игры, начинает новую эру, посылает мощную ударную волну по этическому субъекту, который меняется настолько радикально, что приходится говорить о своего рода возрождении. Заметим, что событие истины всегда внутреннее, оно происходит изнутри наружу, а не извне внутрь. Поэтому оно не может быть навязано некой внешней силой, которая каким-то таинственным образом вторгается в феномен. Это означает, что, например, военные интервенции или падающие метеориты никогда не являются событиями в этом специфическом смысле. Именно здесь этический императив Бадью радикально расходится с моральным императивом Канта. Согласно Канту, человек становится аутентичной личностью, выполняя свой долг. Согласно Бадью, вместо этого возникает необходимость противостоять внешней норме, противопоставляя ее принятому долгу. Согласно Бадью, именно это противостояние норме, а не выполнение долга, является условием живой субъективности. Сингулярность - это культурный, а не природный феномен. Этический императив Бадью предполагает, что человек становится аутентичной личностью, выступая против господствующей нормы и борясь за новый мировой порядок с прицелом на синтетическую утопию.
Если истина - это действие, порождающее событие, то подлинное событие создает новую истину. За событием истины следует решение, за которым следует лояльность по отношению к решению об истине. Кроме этого, не существует истины вне события. Здесь Бадью радикально расходится с одержимостью Карла Поппера верификацией как гарантом истины. Бадью утверждает, что верификация занимает десятилетия и что сторонники истины достаточно мудры и никогда не ждут верификации, прежде чем действовать на основе истины. Таким образом, он отстаивает активную концепцию истины в противовес крайне реактивной концепции истины Поппера. Затем он разделяет развитие события истины на четыре фазы, через которые мы проходим как в качестве индивидуальных субъектов истины, так и в качестве исторического коллектива.
1. Откровение истины.
2. Отрицание события как истины.
3. Подавление события как истины.
4. Воскресение истины как событие.
Но что происходит с идеей рационализма об истине как правильном утверждении о существовании? Как и все другие формы трансрационализма, начиная с Гегеля, синтетизм не отрицает, что такая глубочайшая истина о существовании действительно существует. Но огромная сложность такой глубочайшей истины и недостаточность языка и мышления, когда речь идет о том, чтобы даже приблизиться к ней, делают ее недостижимой. Однако не в кантовском смысле - когда нуменальный объект оказывается за пределами нашего горизонта, потому что феноменальный объект мешает, - а как гораздо более радикальное следствие трансфинитной математики.
Истина о бытии настолько глубока, сложна, многогранна, что до нее невозможно добраться, поскольку она лежит бесконечно далеко от крайнего предела человеческого восприятия и силы человеческого воображения (созданного процессом эволюции для функциональной ориентации в окружающей среде, а не для выявления истины), по ту сторону границы с психозом. Это означает, что независимо от того, нравится это человеку или нет, он вынужден отдать самую глубокую истину на откуп теологическому мистицизму. Ведь что такое концепция Бога, рассматриваемая на самом глубоком уровне, если не предельная истина о существовании, до которой человек с его ментальными ограничениями никогда не сможет добраться? Поэтому мы помещаем самую глубокую истину в Синтеос, Бога, которого мы создаем на основе понимания наших ментальных ограничений, и помещаем его в открытое будущее, в то же время мы генерируем как научные, так и экзистенциальные истины через наши действия. Истина как поступок - это не только важнейший принцип этики; согласно трансрационализму, это также единственно возможная истина в эпистемологии.
Философствовать - значит метамыслить, и то, что Жак Лакан называет реальным, а Бадью - неназываемым, есть вечная изменчивость философии, ее собственная встроенная невозможность, ее генезис, который последовательно избегает перехода в становление. Здесь Бадью упорно противостоит философскому основанию процесса Жиля Делеза: там, где Делез вслед за Спинозой утверждает, что множественность тождественна Единому, что множественность однозначна, Бадью утверждает, что множественность неопределима. Он обвиняет Делеза в построении любовного конструктивизма, который полностью полагается на интуицию, в то время как сам он опирается только на строгость математики. Против спинозистской и делёзовской множественности Единого (Энтеос через Пантеос) он выдвигает множественность пустоты (Энтеос через Атеос), пустоты, которая есть не-бытие. Только в этом онтологическом уравнении множественности и пустоты Бадью видит возможность правильно отразить природу множественности. Только когда кто-то получает от Атеоса энергию для формулирования истины, истина становится событием.
Мы возвращаемся к синтетизму как социальной теории всего, и, конечно, он вмещает в себя как делёзовский, так и бадьюистский варианты пафоса. Энтеистическая множественность Делеза берет свое начало в Пантеосе, а энтеистическая множественность Бадью - в Атеосе. Делез - пророк пантеологии, Бадью - пророк атеологии, а энтеология - колебание между этими двумя антиполями; движение, которое завершается добавлением Синтеоса к синтетической пирамиде. В разгар этого сокрушительного колебания Делез и Бадью, два пророка этого события, сходятся во мнении, что самое важное для синтетика - это решение войти хотя бы в один из храмов, посвященных либо Пантеосу, либо Атеосу, и принять участие в его деятельности, тогда как этически предосудительным будет пассивное пребывание вне его. Оба эти храма необходимы как фундамент. Оба эти храма наполняют нас удивлением и порождают духовную истину. Пантеология
