Жизнь графа Дмитрия Милютина - Виктор Петелин

На следующий день, в день годовщины покойной императрицы Александры Федоровны, состоялась заупокойная обедня в полном трауре, «затем траур был снят».

Чуть ли не ежедневно начались совещания в кабинете его величества по насущным вопросам внутренней и внешней политики. Выяснилось, что назначение наместником царства Польского графа Ламберта, генерала и католика, было ошибкой, он был слишком мягок и хотел войти в польскую среду как равный с ними, но польского языка он не знал, а говорить по-французски с поляками оказалось не совсем удобно, чаще всего они не понимали французской речи или делали вид, что не понимают.

Смена заслуженных генералов, которая последовала после назначения графа Ламберта и по его приказу, насторожила Дмитрия Милютина, возникла колкая переписка между ними, но граф Ламберт писал в Крым императору и согласовывал с ним эти перемещения, Милютину пришлось с этим смириться.

А в Польше продолжались манифестации с пением польских патриотических гимнов, на улицах вели себя дерзко, вызывающе, не подчинялись ни полицейским, ни солдатам. Предложенные от имени императора гуманитарные меры не подействовали на поляков. 12 сентября Милютин получил письмо от генерала Александра Герштенцвейга, варшавского военного генерал-губернатора и председателя правительственной комиссии внутренних дел царства Польского, в котором говорилось об отчаянном положении русских в Польше, наружные беспорядки могут быть подавлены силой, но от этого ненависть поляков к русским только усилится. Через несколько дней Милютин получил еще одно письмо от Герштенцвейга: «Положение наше не изменилось; оно становится с каждым днем труднее; нельзя себе вообразить, до чего весь механизм управления расстроен. Весь край находится под гнетом терроризма, которому все повинуются. Вы спросите: почему мы не действуем? Но чем и кем? – Полиции в Варшаве положительно нет; тайной полиции не существует, а устройство хорошей полиции составляет одну из самых трудных задач всякого правительства. Чиновники центральных, а в особенности подведомственных учреждений совершенно заодно с революцией; всякая предполагаемая мера оглашается; приказания не исполняются; о происходящем в губерниях я узнаю случайно из донесений жандармских офицеров, которые (т. е. донесения) поступают прямо в канцелярию наместника; но от губернаторов я или не получаю донесений, или весьма поздно, но всегда с сокрытием истины. Город ежедневно наводнен множеством объявлений и плакатов самого возмутительного и враждебного направления; во всех церквах не перестает заказываемая служба за избавление от русских, за соединение Польши с Литвою, причем производятся сборы денег. На все это мы должны смотреть, так сказать, сквозь пальцы, по многим причинам. Необходимо было первоначально ознакомиться с положением дел и с личностями, дабы найти путь в этом хаосе; предстоящие выборы парализовали, по нашему мнению, возможность принятия решительных мер; нам казалось необходимым дать свободу произвести эти выборы, дабы правительство не могло быть обвиняемо, что, даровав Царству новые учреждения, оно их отнимает при самом их осуществлении. Выборы производятся с наружным спокойствием; но везде избираются лица самые для нас враждебные; везде подписываются адресы и прошения выборных, законом не дозволенные. По моему убеждению, не обойдется без военного положения; мы к нему деятельно приготовляемся; ибо учреждение действительного и сильного военного положения потребовало больших приготовительных работ; даже для этого мы не нашли на месте удоволетворительных данных. Вчера было открыто общее собрание Государственного совета, в котором, по моему мнению, положение графа Ламберта и мое будет более чем затруднительно. Все члены знают очень хорошо дела края; нам же они мало знакомы; а главное – мы не знаем языка; придется говорить по-французски, которого многие члены не понимают, а мы не будем понимать того, что будут говорить по-польски. Одним словом, я часто падаю духом от убеждения, что не в состоянии быть полезным и оправдать ожидания Государя».

На одном из первых совещаний с императором в императорском кабинете речь зашла о Польше, император попросил собравшихся высказаться по этому поводу. Милютин выступил в духе только что изложенных писем, а в заключение сказал:

– Мы убедились полностью, что нельзя посылать в Польшу не знающих польского языка, тем более в это напряженное время. Генерал Герштенцвейг покончил жизнь самоубийством только потому, что многого не понял в польской жизни, да он и сам в этом признается, но он разошелся и с графом Ламбертом, он оказался в одиночестве, ведь полицейские тоже поляки… Поляками устраивались разные годовщины, то исторические, то сегодняшние, с пением патриотических песен, с воззваниями против русских, некоторых граф Ламберт предавал суду, но его помощники тут же выпускали обвиняемых, и они исчезали. Генерал Герштенцвейг арестовал большую группу поляков за серьезные нарушения. Возвращается утром проверить их и допросить, а они идут ему навстречу, весело улыбаясь, их уже отпустили. Оказывается, граф Ламберт вызвал к себе генерал-майора Левшина и приказал ему отпустить тех, кто менее виновен, а Левшин, действовавший крайне двусмысленно, отпустил почти всех. Генерал Герштенцвейг еще раз пытался поговорить с графом Ламбертом, но безрезультатно. Ламберт попросил отпустить его для лечения в длительный отпуск, а генерал Александр Данилович Герштенцвейг сказался больным, а на самом деле пустил себе две пули в голову и скончался в страшных страданиях. Хорошо, что мы похоронили его со всеми почестями, как и полагается столь заслуженному генералу… А сейчас нужен авторитетный наместник: Николай Сухозанет, недавно призванный вторично, мало что даст в это тревожное время.

Император Александр Второй внимательно слушал всех выступавших, в том числе и Дмитрия Алексеевича, и трагически переживал, кого же бросить в Польшу чуть ли не на съедение рассерженным полякам. Брата великого князя Михаила Николаевича? Но справится ли? Или брата великого князя Константина Николаевича, умного, дельного, авторитетного? Но этот мучительный вопрос так и не был решен… Вскоре после этих обсуждений император Александр Второй назначил наместником царства Польского и главнокомандующим 1-й армией престарелого графа генерал-адъютанта Александра Николаевича Лидерса, служившего в Одессе.

12 ноября 1861 года император утвердил Совет министров, то, что возникло в 1857 году как совещательный орган под руководством царя, сейчас приобрело значение закона, по которому Совет министров должен принимать важнейшие законопроекты и самые значительные административные меры.