История моей матери - Семен Бронин

- Я имею в виду девушку,- осторожно сказала она.- Столько училась.

- А это меня меньше всего волнует! - отрезал он.- Подумаешь - училась. Что это значит для мировой революции?

Рене поглядела на него с легким осуждением, не зная, с какой стороны за него взяться.

- Тебе любой рабочий то же самое бы сказал. Они людей жалеют.

- А ты откуда знаешь? - он поднял брови.

- Я из рабочей семьи. Мой отец - столяр.

- Правда? - удивился он.- Мне сказали, что ты из студенток.

- Я проучилась неполный год в Сорбонне, потом ушла в подполье, но до этого прожила всю жизнь в рабочей семье.- Она замяла этот не очень приятный для себя разговор, оглядела вороха и кипы переснятых или ждущих того же бумаг и усомнилась: - Зачем все это? Москва требует?

Он, узнав о ее социальном происхождении, заметно переменился в отношении к ней, но с тем большим рвением напал на нее сейчас:

- А ты как думала? Там все собирается в одну большую картину, которая позволяет правильно расходовать силы и средства. Мировая революция не придет сама, ее надо готовить и обеспечивать.

- Подталкивать? - подсказала она, не думая на этот раз насмешничать, а он принял ее слова за подначку и французское вольнодумство: видно, вокруг термина "подталкивание революции" велись ожесточенные диспуты и само слово было из лексикона левых.

- Подтолкнуть ее нельзя,- суховато произнес он,- она должна созреть, но мы, не впадая в авантюры, должны вовремя вмешаться и помочь ей родиться. В Китае мы как раз этим сейчас и занимаемся...- и отошел, рассеянный и чуть-чуть отстраненный: видно, был задет ею и боялся наговорить колкостей...

Иногда этим все и ограничивалось, в другой раз он был более настойчив и предприимчив в любви: садился ближе и, доказывая что-нибудь, размахивал руками в опасной от нее близости. Она чувствовала его напор и исходящее от него желание, но не отвечала на них: она многого еще в нем не понимала, и ее многое не устраивало. Он обращался к ней с заготовленными экспромтами: видно, обдумывал их в одиночестве, расставлял ловушки - как своему корреспонденту, ставшему на идеологическом перепутье.

- Мне уже тридцать три,- доверялся он в такие минуты. Пора завести семью. Без нее мужчина моих лет не смотрится...- Она не могла не согласиться с этим: у нее у самой были те же мысли - только вместо тридцати трех лет она думала о двадцати с хвостиком.- Я очень хочу детей! - и, окрыленный ее сочувственным молчанием, распространялся далее: - И чтоб их было не один, а много. Как у моих родителей. Я по духу своему домосед и человек семейный.

- Да и я тоже,- призналась она.- Я тоже детей хочу. Но не много, а двоих-троих хватит.

Он понял это превратно, просиял, воспрянул духом.

- Элли! Я знал, что ты хочешь того же! Я счастлив! - и вскочил и нескладно, пренебрегая условностями и не соразмеряя усилий, попытался заключить ее в объятья и неуклюже поцеловал в висок.

У нее был небольшой любовный опыт, но, будь он и много богаче, все равно вряд ли можно было встретиться с более неловким ухаживанием. Она поспешила высвободиться из его тисков, сказала с неудовольствием:

- Вот это лишнее! Кто ж так накидывается, не спросясь?..- и он, обескураженный, закусил губу, отошел и весь вечер потом дулся: они провели его молча...

На следующий день чувство досады и неловкости было все еще сильным, и она сказала ему:

- Давай не путать служебные дела с личными. Так мы далеко с тобой не уедем...- И он покорно согласился с этим: признал, что в их условиях всякая поспешность может лишь привести к ненужным осложнениям.

- Вот видишь,- сказала она и решила впредь не доводить его до кипения и избегать в разговоре всего чересчур личного.

Но вода, как известно, точит камень, и того, что суждено, не минуешь. Хотя, оставаясь с ним дома, она, может быть, не уступила бы ему, воздержалась от близких отношений с человеком, парившим в столь возвышенных сферах и спускавшимся на землю, лишь чтобы удовлетворить телесные нужды. Дело решили их походы в гости, в компании таких же вынужденных, как они, отшельников. Среди советских друзей Яков преображался: делался веселым, заразительно общительным, едва ли не компанейским, смеялся и говорил без умолку. Она с удивлением смотрела на него в такие минуты и думала, что в нем сидят два человека: один дежурит в повседневной жизни и на работе, второй просыпается, когда подсаживается к праздничному застолью. Правда, для этого нужно было, чтобы его сотрапезники занимали видное положение: Яков зорко следил за этим и, если попадал в общество второразрядных лиц и неудачников, то тяготился их соседством и был строг и пасмурен. Они ходили чаще всего к Муравьевым, которые днем легально работали в Центросоюзе и торговали лесом, пшеницей и икрою, а после работы оказывали посильное содействие Якову и другим нелегалам: они могли ходить в консульство с их поручениями и даже посылками. Хотя они и говорили, что служат Якову и ему подобным мальчиками на побегушках, но Яков как-то сказал ей, что Муравьев занимает высокий пост в их иерархии...

(Собственно говоря, ходить к ним они не имели права - это не дозволялось правилами, но они делали друг другу поблажки, принимая известные меры предосторожности: приходили к друзьям поздно, когда на улицах никого не было, оглядывались в поисках слежки, заходили, при необходимости, в тупики и подворотни и выныривали на соседних улицах.. В любом мало-мальски нормальном государстве за официальными представителями чужой страны устанавливается наблюдение, и разведчики должны держаться от них за версту и дальше, но Китай был страной особенной. В Шанхае иностранцы чувствовали себя хозяевами. В случае ареста их передавали их миссиям - надо было только предъявить паспорт, вовремя зарегистрированный в консульстве. Советских людей это не касалось, но наши нелегалы прикрывались западно-европейскими паспортами и вели себя, как их законные владельцы: юридическое двоевластие избаловало приезжих и вконец испортило шанхайскую полицию, и без того поголовно коррумпированную.)

Муравьевы: Александр Иванович и Зинаида Сергеевна - жили в удобной двухкомнатной квартире возле советского консульства: с этим кварталом Рене познакомилась во время своего вынужденного сидения в гостинице. Это были спокойные, благожелательные и приветливые люди, относившиеся к Якову с невольным почтением: как относятся к нелегалу разведчики, пользующиеся официальным прикрытием. О Рене они были наслышаны и встретили ее радушно и с любопытством. Яков был увлечен своей спутницей, гордился ею и ввел ее в дом с особенным чувством, которое хозяева сразу распознали и про себя отметили. Они угощали их сибирскими пельменями: Зинаида Сергеевна была из Томска, и в их доме это было фирменным угощением.

- Подруга твоя, наверно, никогда их не ела? - спросила хозяйка.- Как звать ее? Ты ведь нам ее не представил? Или у вас это не принято?

- Элли,- ответил за Рене Яков.

- Элли - так Элли,- не стала спорить Рене. Хозяева засмеялись.

- Ну что? - спросил Муравьев.- Пойдем за стол? Или Абрам нам лекцию сначала прочтет?

- Лекцию, конечно,- сказала его супруга.- Ты же мне ничего не рассказываешь. Вот Элли - счастливица: с утра до вечера может слушать...

Встреча их начиналась обычно с того, что Яков давал краткий обзор происшедшего в мире за неделю: он ежедневно слушал английское радио, которое опережало газетные новости и было кратким и всеобъемлющим. Зинаида Сергеевна, выслушав его, восклицала:

- Интересно-то как! А мы живем - ничего не знаем. Ты все это знал? спросила она мужа.

- Слышал кое-что в консульстве. Нам тоже по утрам политинформацию читают.

- А почему мне не рассказываешь?

- Не думал, что это тебе так интересно. В следующий раз доложусь.

В следующий раз было то же самое, да и в восклицаниях Зинаиды Сергеевны Рене слышала наигрыш и дань гостеприимству.

- Ты лучше нам расскажи теперь,- говорил хозяин, когда Яков заканчивал свой облет земного шара и приземлялся в Шанхае,- кого ты еще разыграл? Мы с Зиной в прошлый раз смеялись очень.

- Ах это?! - засмеялся и Яков: он сам любил рассказывать о своих проделках и даже гордился ими.- На днях был на выставке - меня водила по ней очень серьезная особа...

- Кто? -Александр Иванович любил в таких делах точность.

- Приятельница Сун Цинлин,- пояснил ему Яков: женщины могли не знать связанных с этим именем обстоятельств, Александр Иванович же кивнул, подтверждая, что ему все понятно.- Весьма утомительная особа. Сун Цинлин, собственно, сплавила ее мне: англичанка, занимается историей живописи, может назвать наперечет всех художников эпохи Мин и знает о них столько, что никакого китайцу не снилось. Тут полно европейцев, помешанных на китайской культуре,- сказал он Рене.

- Коммунисты их, между прочим, вербуют,- сказал Александр Иванович, а Рене подумала, что то же происходит с любителями русского во Франции, но говорить об этом не стала.- Ладно, давай дальше.