История моей матери - Семен Бронин

Так. Номер два в его послужном донжуанском списке. Сначала первая жена, потом вдовствующая императрица. Но теперь у него за спиной была разведка, он чувствовал себя прикрытым ею и мог беспрепятственно использовать свою козырную карту и мстить ревностью за ревность...

Потому что Рене тоже ревновала его - к этой женщине. Сун Цинлин была одной из трех сестер, искательниц приключений и охотниц за женихами: две из них женили на себе следующих один за другим властителей Китая, оставивших для них своих первых жен и обожаемых в стране сыновей-первенцев. Яков был восхищен этим подвигом и все время твердил о нем Рене, будто она не знала об этом прежде и не выучила наизусть от его многократного повторения. Выйдя замуж, сестры заняли весь политический спектр Китая и приняли деятельное участие в борьбе мужей: вначале Сун Цинлин, жена Сунь Ятсена, первого президента Китайской республики, друга Советского Союза, оказалась на вершине власти, потом ее сменила жена Чан Кайши, нашего врага, воевавшего с китайской Красной Армией. Третья вышла замуж за известного промышленника. Влияние сестер поднималось и опускалось вместе с политической конъюнктурой, но никогда не падало окончательно: они лишь уходили в тень и действовали тайно, а не в открытую. Сун Цинлин была председателем большого числа общественных и профсоюзных организаций: вроде Союза докеров Шанхая или Клуба собирателей старой живописи, под вывеской которых скрывались курьеры и собиратели разных сведений. Если ловили рядовых исполнителей, их сажали и казнили, но сами сестры были неприкосновенны - как принцы в эпоху французских Людовиков, которые всегда выходили сухими из воды, так как королевская кровь не может быть пролита. Зорге, работавший до Якова в Шанхае, преуспел в знакомстве с Сун Цинлин и ее окружением: Яков шел по уже избитой и протоптанной дорожке. Он восхищался умом и красотой этой женщины, тщательно выряжался перед визитами к ней (он вообще любил приодеться), хвастал тем, что она, в свою очередь, говорит о нем много лестного. Брала ли она от него деньги или нет, Рене не знала: ее это не касалось, но думала, что пользовалась этой возможностью, как делали это в Китае многие: слишком уж восторгался Яков ее изворотливостью. Наверно, она и мужчин любила и меняла их с неразборчивостью аристократки и жадностью сорокапятилетней любовницы: здесь Рене могла только ревновать и подозревать Якова в профессионально необходимой супружеской неверности. Сомнения ее упрочились, когда Сун Цинлин, переодевшись горничной, пришла к ним домой - поздравить Якова с днем рождения. Это было уже совсем ни к чему с точки зрения конспирации - Яков тоже себя вел подчас так, будто и он был особа королевской крови, не боящаяся ее пролития. Рене между тем относилась к Сун Цинлин не только как к сопернице, но еще и как к своему социальному антиподу: сестры вышли из одной из богатейших семей Китая. Странное дело: Яков, без конца говоривший о классовой борьбе, этого не чувствовал, Рене же, будучи из простых, привыкла относиться к сильным мира сего с неискоренимым недоверием: те не любили класть яйца в одну корзину и распределяли между собой все кормушки, чтоб в любом случае оказаться у еды и у власти. Так или иначе, но Рене не верила Сун Цинлин и относилась к ней примерно так же, как бабушка Манлет к своей графине: с опаской и со многими оговорками. Последней выходки с переодеванием она ей не простила и наябедничала о ней начальству (что вообще было ей несвойственно). Сделала она это самым благовидным образом: рассказала о ряженой и ее приходе к ним Зинаиде Сергеевне: когда они с Яковом в очередной раз пришли в гости к Муравьевым и мужчины уединились для доверительного обмена мнениями. Зинаида Сергеевна поняла ее, передала мужу, тот - дальше по инстанции или сам сделал Якову внушение. Сун Цинлин у них больше не появлялась, да и Яков стал говорить о ней меньше прежнего - сейчас только вспомнил, когда Рене разозлила его своими нравоучениями.

- С Сун Цинлин мы, кажется, разобрались,- напомнила она ему,- и надеюсь - окончательно,- и он должен был проглотить эту пилюлю и даже лицемерно кивнул, как если бы признал свою неправоту в этом деле...

Впрочем, с ним теперь все время надо было быть начеку. Рене показалось вдруг, что он не простил ей предательства и обращения к старшим, а что-то предпринял в ответ, хотя и представить себе не могла, что именно. Ее насторожило, что он слишком безропотно пошел на мировую, на попятную и чересчур быстро успокоился,- это было не в его характере. Вообще жизнь с ним становилась опасным приключением, полным недосказанностей, неясностей и даже ловушек, прежде ограничивавшихся невинными розыгрышами; это был не высокий утес, за которым можно было спрятаться в непогоду, а непрочная соломенная крыша, готовая рухнуть при первом напоре ветра.

6

Но все это было полбеды - хуже было то, что началось у нее с памятью. Она стал замечать в ней зияния и пропуски - провалы, которые могли привести к провалу совсем иного рода. Она относилась к ним до поры до времени беззаботно, объясняла их беременностью и переутомлением - пока не прозвенел звонок, встревоживший их обоих по-настоящему.

Рамзай со своей группой был в Токио. У него никак не налаживалась связь с Владивостоком. Вместо Ольги Бенарио с ним поехал ас радиодела, передававший в минуту рекордное количество знаков. Но то было в Москве, на Воробьевых горах, а здесь ни Рене в Шанхае, ни радисты на советском Дальнем Востоке его не слышали. Рамзай нервничал, сердился, считал, что виновата принимающая сторона, передавал Рене записки, в которых писал полушутя-полусерьезно: "Кэт, прочисти ушки". Начальство решило направить к нему кого-нибудь для проверки рации и устранения неполадков. Рене послали, может быть, для того, чтоб дать ей проветриться и развести на время двух неуживчивых товарищей по работе, к тому же брачных партнеров, которые никак не могли притереться друг к другу окончательно: замечено,что короткая разлука в таких случаях действует иногда целительным образом. Так или нет, история об этом умалчивает, но приехал человек, который должен был сменить Рене на время отъезда, а ее послали в Токио, дали большую сумму денег для Рихарда и новый шифр, который она должна была выучить наизусть и пересказать Зорге при встрече: такие секреты бумаге не доверяли.

Злоключения ее начались в день отъезда. До того, в обычной обстановке, память ее, в общем, со всем справлялась, а здесь, в предотъездной суете, в один момент отказала. Пароход на Йокогаму уходил вечером, легальная связная, которая должна была привезти деньги, опоздала, Рене получила от нее доллары: их нужно было обменять на иены. Банки были уже закрыты - пришлось менять у частников, которые дали ей ворох мятых, не складывающихся вместе ассигнаций. Она забегалась. Кроме денег связная передала ей документ для Якова, который тот должен был прочесть и немедленно вернуть,- Рене положила его в конверт с билетами и начисто о нем забыла. На пароход она успела вовремя, но все действия ее с этой минуты стали машинальны, она перестала управлять собой и двигалась как заведенная. Яков узнал от связной об адресованном ему документе, понял, что Рене увезла его с собой, послал ей на борт парохода предостерегающую телеграмму: "Ты забыла ключи", а она, прочитав, пожала плечами: "Что еще за ключи?" - не придала ей значения...

Они встретились с Зорге на улице. Рене была в Токио туристкой. Она ходила по улицам, разглядывала живописные одноэтажные улицы, и их встреча на условленном перекрестке, куда оба подошли в назначенное время, выглядела со стороны совершенно естественной и случайной. Они обрадовались друг другу и, как старые знакомые, направились к ближайшему кафе, которых здесь было великое множество. Зорге улыбался лукаво и жизнерадостно, Рене попала с ним в другой мир, не имевший отношения к прежнему, и на время забыла о своих неприятностях - посветлела лицом, как на празднике.

- Здравствуйте, Пауль,- напирая на это имя, поздоровалась она с ним.-Не знаю уж, как звать вас теперь.

- Зови просто Рихард,- прошептал он ей на ухо, подавая стул.- Я ведь здесь снова легализовался, выступаю под настоящим именем и фамилией. Для своих только кличка - Рамзай, а для всех прочих, как положено, Рихард Зорге. За мной ведь нет ничего - я чист перед родиной. Если только грехи и ошибки молодости - так у кого их нет? Сейчас оттуда такие головорезы приезжают, что я, по сравнению с ними, божья коровка. За это, наверно, и любят. А ты Рене? - Он знал это еще с Москвы.

- Рене,- добродушно отвечала она.- За мной тоже ничего не числится.

Он посмотрел на нее с любопытством:

- Жалеешь, что уехала?

- Нет, конечно. Что жалеть? Прежнего не воротишь.

Он согласно кивнул, построжел чуть-чуть:

- Вернуться можно, но себя там не найдешь. И до сегодняшних проделок могут докопаться...- и снова заулыбался.- Как тебе Япония?

- Да вот хожу...- Она огляделась по сторонам.- Смотрю: дети пользуются неограниченной свободою.