Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I - Юрий Александрович Лебедев

16.74. Дедушка Шая и дедушка Жорж с внучкой Майей в Воскресенске встречают 1981 год.[289]

То есть, сложно сказать, когда я впервые услышала это имя ☺.

Ю.Л Понятно…☺ А «сознательно» как ты вспоминаешь?..

М. К. Сознательно – эти вот наши приезды в его московскую квартиру и общение с ним и бабушкой Милой здесь, в Москве, и на даче. Здесь было уютно, интересно. Самые ранние воспоминания связаны с обстановкой, какими-то вещами, даже не с самим общением, о котором впечатления очень краткие – доброта, его взгляды на меня…

Ю. Л. Понятно! Что может запомнить ребёнок? Только ту эмоцию, которую он испытывал…

М. К. Помню, что в то время, когда уже можно было со мной поддерживать какие-то разговоры, он всегда с интересом что-то расспрашивал. Он умел задать вопрос, по которому можно было поговорить даже со мной в этом моём детском возрасте. Он садился, брал меня за руку, немножко наклонял голову и очень внимательно смотрел… И я чувствовала свою ответственность – я должна была что-то сказать… Я всегда называла его на «Вы», потому что папа называл его на «Вы», поэтому отношения были наполовину асоциальные – не вот, мол, дедушка и всё тут, как во многих семьях! – нет, скорее он был таким вот взрослым и уважаемым человеком, можно сказать, даже недосягаемым, потому что во мне ещё жило уважение родителей к нему… Я это чувствовала всегда, что это человек такой вот высоты, «вышины», и поэтому я со своей детской позиции ещё сильнее поднимала его вверх над собой… Я стеснялась его всегда, даже во взрослом возрасте… Стеснялась сама по себе, плюс он мог поставить меня в тупик какими-то вопросами, шутками, иногда «подкалывал» меня… И я чувствовала себя неудобно, но вот именно потому, что боялась ему что-то сказать или ответить… Вот так вот…

Ю. Л. Да, ситуация несколько «неклассическая», потому что было это детское «Вы»… Вот если бы было «Ты, деда…»…

М. К. Да, так…

Ю. Л. Была некоторая дистанционность…

М. К. Да, дистанционность, она была всегда. Даже не знаю, с чем это связано…

Ю. Л. И во взрослом состоянии, когда ты жила у него, ты продолжала обращаться к нему на «Вы»?

М. К. Да, конечно!

Ю. Л. Понятно… Следующий мой стандартный вопрос (читателям книги будет потом интересно сравнивать ответы на него разных людей) такой. Когда и как ты узнала, что он был разведчиком?

М. К. Ну, конечно, из каких-то разговоров… Вот один из них (явно не первый)… Было какое-то большое семейное событие, сидели все вместе в дедушкиной квартире, и дедушка очень много вспоминал… Это был, наверно, первый и единственный случай, когда он много вспоминал… Я уже училась в институте… Да, я была уже в возрасте взрослом и помню, что потом все сетовали на то, что вот он разговорился, много рассказал нового, но никто не записывал… А возможно, мне рассказывал папа, когда я была в подростковом возрасте… Явно, что не дедушка сам про себя ☺… А потом уже было несколько рассказов дедушки о себе, о своей службе… Это уже было, когда я училась в институте и приезжала сюда, или когда я здесь уже жила…

Ю. Л. Ну, и что же ты запомнила из его рассказов?

М. К. Я, к сожалению, не могу считать себя внимательным человеком, поэтому я не могу запомнить места, обстоятельства, и воспроизвести это я не могу…

Ю. Л. Я же не требую справки…

М. К. Я это к тому, что не запоминала эти обрывки, и не складывала для себя эту историю. К моему сожалению, потому что это могла сложиться интересная история. Мне запомнились только отдельные его рассказы… Про Крамиша (это я потом поняла, что это был Крамиш), про большой взрыв в лаборатории… Рассказ был, собственно, о том, как мать Крамиша выходила его куриным бульоном. И это было запомнившимся для дедушки событием. Похоже, что он сам был поражён тем, что материнская любовь и это простое блюдо вытащили человека с того света. Возможно, мы с ним в этот момент говорили о курином бульоне, и он вспомнил вот эту историю ☺… Вот это я запомнила.

Ю. Л. Это когда Крамиш попал под аварию, и он вспоминал об этом…

М. К. Да…

Ю. Л. Это было до или после <возобновления отношений с Крамишем>?

М. К. До, точно до. Имя Крамиша я тогда не услышала, он сказал, что вот один мой коллега, молодой человек, так пострадал…[290] И он рассказывал мне про Ковалей в Аргентине… Это то, что меня поразило… Наверно, рассказывал про имена, и про родство, и откуда всё это произошло… И я запомнила факт… Дедушка произнёс, что «возможно у тебя есть братья, сёстры, дяди в Аргентине»… Это было, когда мы сидели на его любимой кровати, в его комнате, там, где проходила большая часть его жизни… Там была кровать, столик на резных ножках и журнальный столик, на котором у него были груды газет, каких-то бумажек, записная книжка… И там у нас с ним большинство разговоров и происходило. Он брал меня за руку, когда ему хотелось, чтобы я с ним посидела, сажал рядом с собой и мы о чём-то разговаривали… И у меня ассоциативно выстраивается ряд – и про Аргентину, и про Крамиша он говорил, когда мы сидели на его кровати…

Ю. Л. А про Абрама и про Этель ты что-нибудь вспоминаешь?

М. К. Нет, таких рассказов не было… Но он говорил «моя мама» и «мой папа», я тогда не сопоставляла их имена… Но вот что-то он говорил, что кто-то был равин… И что мама была религиозная…

Ю. Л. Но слово «равин», относящееся к истории семьи, запало…

М. К. Да… И был какой-то рассказ о том, что папа не работал, глава семьи дома ничего не делал… Но это какие-то обрывки… Запомнилось по контрасту с тем, к чему мы привыкли…[291]

Ю. Л. А из того, что было рассказано на семейном торжестве, что-нибудь помнишь?

М. К. Это было при тёте Гале, при всех… Он много рассказывал… Мне кажется, что это был рассказ о том, как он туда приехал… Какие-то секреты о том, как он проник туда…[292]

Ю. Л. Это, примерно, год, прикинь – когда?

М. К. Это в районе двухтысячного, может, чуть раньше…

Ю. Л. Правильно… Это как раз момент, когда началось