Эоловы арфы - Владимир Бушин

Пожелав в последних строках здоровья жене и детям, Энгельс вложил письмо в конверт, заклеил его, надписал адрес и поднялся из-за стола.

- Мери, - сказал он, входя в столовую и целуя жену, - ты когда нынче пойдешь на почту?

- Часа через два, не раньше. У меня много дел.

- Ну, это мне не подходит. Придется зайти на почту самому.

- Я тебе не советую.

- А что такое?

Не отвечая на вопрос, Мери осторожно подвела мужа к окну, чуть отодвинула у самого края штору и сказала:

- Смотри. Видишь там субъекта в узком сером пальто, похожем на шинель? Он уже третий раз проходит мимо нашего дома и все косит глаза на окна.

Энгельс знал, что за ним ведется усиленная полицейская слежка. В иные дни он не мог и шагу ступить без того, чтобы два, а то и три шпика не следовали за ним по пятам. Утром они сопровождали его до торговой конторы фирмы на Саузгейт Дин-стрит семь; днем они топтались у подъезда его деловой квартиры в центре города, если у него была там в это время встреча с приехавшим отцом, с кем-то из братьев или с каким-нибудь коммерсантом; вечером они крались вслед за ним до клуба, а потом - до этого тихого дома на окраине, где он жил. Чтобы не волновать Мери, он обо всем этом ни слова не говорил ей, он лишь просил ее отправлять корреспонденцию - то была ее добровольно взятая на себя обязанность - по возможности на разных почтовых отделениях города: имелись неопровержимые доказательства того, что их переписка с Марксом частенько перлюстрируется.

- Ты думаешь, он интересуется мной? - спросил Энгельс с беззаботностью, наигранность которой Мери тотчас уловила.

- А кем же? - вздохнула она; слежка за мужем давно не была для нее секретом, уже не раз попадались ей на глаза под окнами эти молодцы, но она ничего не говорила лишь потому, что ясно понимала: муж тоже видит их, но не хочет ее беспокоить. А сегодня он в таком особенно радостном настроении, что, кажется, ничего не замечает вокруг. - И если на его глазах ты отправишь письмо, то уж можно не сомневаться, что, прежде чем попасть к Мавру, оно побывает в руках и других благодарных читателей.

- Ну хорошо! - многозначительно проговорил Энгельс и вернулся в свой кабинет.

Через несколько минут с озорным блеском в глазах он вышел оттуда, держа в руке два конверта. В одном из них было письмо к Марксу. Он протянул его Мери:

- Отправишь, как всегда. А это - я сам.

Она взглянула на второй конверт. Крупными, четкими буквами на нем было написано: "Господину Бунзену, послу Его Величества короля Пруссии. Лондон".

- Что ты задумал? - с тревогой спросила Мери.

Энгельс достал из еще не заклеенного конверта листок хорошей бумаги и протянул жене. Она прочитала:

"Господин посол! Соблаговолите передать в Берлин г-ну полицей-президенту Хинкельдею, что если его агенты будут продолжать столь подолгу и столь сосредоточенно пялить глаза на мои окна, то я сильно опасаюсь, как бы в конечном итоге их не постигла та же скорбная участь, что и нашего обожаемого монарха.

Искренне

Фридрих Энгельс-младший,

эсквайр.

Декабрь 1857 года.

Манчестер".

Мери засмеялась: немецкие газеты сегодня принесли весть о психическом заболевании Фридриха Вильгельма Четвертого.

- А ты не боишься навлечь этим письмом беду на свою голову? спросила она.

- Ничего они мне не сделают! - весело ответил Энгельс. - Не посмеют. Да им теперь и не до нас. Хватает других хлопот.

- Хватать хватает, но слежка, однако, продолжается.

- Ну, это само собой! Это тот минимум, который они соблюдают всегда...

Энгельс помолчал, а потом, взглянув исподлобья на жену, спросил:

- Мери, как у нас с деньгами?

- С деньгами? До твоего жалованья еще три дня, а у меня осталось всего около двух фунтов.

- Так мало? Жалко! Надо бы фунтов десять послать Мавру, он просил. У меня есть как раз десять, но завтра за ними придет кредитор.

- Конечно, надо бы, но где взять? Придется повременить.

- Увы, как видно, придется...

Через полчаса Энгельс вышел из дома, дразняще вертя в руках белый конверт. Шпик не дремал. Он тотчас возник из кондитерской, куда незадолго до того скрылся, чтобы согреться, и засеменил вслед за стремительно шагавшим поднадзорным. Время от времени, когда не было встречных прохожих, шпик переходил на трусцу, а то и на легкую рысь. С белого конверта он не сводил зорких глаз...

Энгельсу надо было в свою контору, но невозможно отказать себе в удовольствии перед конторой заглянуть на биржу. В последнее время он позволял себе это частенько. Там, на городской Манчестерской бирже, картина паники, охватившей английскую да и почти всю европейскую, даже мировую буржуазию, представала в особенно беспощадной обнаженности.

Энгельс живо вообразил, как сейчас снова увидит эти перекошенные страхом лица, растерянно блуждающие глаза, трясущиеся руки... Еще вчера эти лица светились довольством, эти глаза были надменны, а эти руки так уверенно, сноровисто и неутомимо считали фунты стерлингов, фунты стерлингов, фунты стерлингов!

По пути Энгельс зашел на почту и сдал письмо. Отойдя от нее шагов сорок, он полуобернулся и увидел, как шпик шмыгнул за почтовую дверь. "Почитай, болван, почитай", - подумал Энгельс и прибавил шагу.

Огромный, высокий, мрачный зал биржи тревожно гудел. То кивая головой, то приветственно поднимая руку, то стискивая в пожатии чью-то ладонь, Энгельс медленно побрел сквозь публику, внимательно прислушиваясь к разноголосому говору.

- В Глазго кроме крупных лопнуло еще много средних и мелких предпринимателей. Ими никто не интересуется, о них не пишут газеты...

- Я слышал, сэр, что завтра-послезавтра приедут греческие купцы. Ах, если бы так!..

- Вне всякого сомнения, что семьдесят пять процентов фабрикантов-прядильщиков работают про запас и лишь немногие имеют еще кое-какие действующие контракты...

- Фирма Пибоди спаслась лишь тем, что после двухдневных переговоров вымолила у Английского банка ссуду в один миллион.

- Позвольте, какой Пибоди? Этот богач американец, который ежегодно дает роскошные обеды в день независимости Штатов?

- А разве вы знаете второго Пибоди? Да, тот самый. Дело дошло и до него. Боюсь, в будущем году четвертого июля нам с вами не удастся пообедать за его счет...

- Разумеется, моя фабрика тоже перешла на неполную рабочую неделю. Но, господа, мои расходы идут своим чередом. Затраты на уголь, смазочные масла и другое остались теми же.

- Не лицемерьте! Ведь зарплату рабочим вы сократили, пожалуй, на треть, а то и наполовину?

- Ну, в общем-то...

- В Гамбурге паника, там все обесценено, абсолютно все, кроме серебра и золота...

- Чтоб провалиться этим немцам с их трусостью и жадностью.

- Не ройте яму другому...

- Шрёдера, сударь, я знаю прекрасно. Его фирма одна из самых богатых и старых в Гамбурге. На днях он воззвал к своему лондонскому брату Джону о помощи. Джон телеграфировал: если двух миллионов марок банкнотами будет достаточно, то он готов послать на эту сумму серебра. Христиан тотчас ответил: три миллиона или вовсе ничего. Такую сумму Джон послать не мог, и Христиан Матиас Шрёдер взлетел на воздух...

На Энгельса многие посматривали заинтересованно. Было известно, что молодой купец-немец получает французские, американские, прусские газеты и потому обычно осведомлен о событиях в мире гораздо раньше и лучше, чем все деловые люди Манчестера. К нему хотели бы подойти, с ним охотно поговорили бы, но у него был вид человека куда-то сосредоточенно устремленного, и никто не решался его остановить.

Вдруг Энгельс неожиданно столкнулся лицом к лицу с самим Джоном Поттером, мэром Манчестера. Это был очень толстый сорокашестилетний господин, рыжий, краснолицый, большой весельчак и бабник, "боров", как его звали в городе. Ни обойти, ни сделать вид, что не узнал, тут, конечно, невозможно, пришлось раскланяться.

- Господин Энгельс! - таким тоном, словно это встреча на охоте или на бегах, воскликнул Поттер. - Какие новости вы нам принесли? Что происходит в этом сумасшедшем мире?

- Новости? - во весь рот улыбнулся Энгельс. - Новостей много, сэр, но все они сегодня отступают на задний план перед новостями, что мы узнаём здесь, в этом зале. За этими новостями я сам сюда и пришел.

Несколько знакомых и незнакомых биржевиков приблизились к Энгельсу и мэру. Образовалась группа, которая постепенно росла.

- Здесь новость отличная! - с преувеличенным энтузиазмом завзятого весельчака ударил в жирные ладони Поттер. - Цена на хлопок поднялась до семи с четвертью пенсов за фунт. Значит, самое худшее миновало!

Это было неожиданностью. Еще вчера цена на хлопок держалась около шести с половиной центов, и все говорили о том, что она должна упасть еще ниже. Конечно, и сейчас положение большинства фабрикантов крайне тяжелое, некоторых - отчаянное, восемь или десять мелких текстильных фирм на днях уже лопнули. Но, по расчетам Энгельса, кризис в этой отрасли промышленности лишь тогда станет по-настоящему силен и страшен, когда цена на хлопок опустится до шести пенсов.