Набат. Агатовый перстень - Михаил Шевердин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доктор не счёл нужным рассказывать, что ранение он получил в 1918 году, когда перевязывал раненых после боя под Яйпаком в Ферганской долине. Великолепно в этих тяжёлых обстоятельствах вёл себя Алаярбек Даниарбек. Конечно, он меньше всего обязан был сражаться. Нанимался к доктору он совсем не для этого. И он всегда говорил: «Мое дело дорогу показывать, пути искать, лошадей кормить и чистить, обед, ужин готовить, доктору помогать». Обычно во время перестрелок он сидел где-нибудь в лощине или в овражке и сторожил лошадей, всячески демонстрируя свое отвращение к пулям и к саблям. Доктор внимательно приглядывался к его поведению и всё ждал, а как он себя поведёт в случае серьёзной опасности, не придется ли ему тогда вспомнить о своём умении владеть оружием. И, действительно, когда раз или два нож, как говорится, дошел до горла, Алаярбек Даниарбек показал себя опытным охотником. Он отлично стрелял из винтовки и не побежал, хотя враг на этот раз подскакал буквально вплотную. Но после стычки на похвалы Файзи Алаярбек Даниарбек только покачал головой. На ставшее пепельным лицо его медленно возвращались краски. С хорошо наигранным недоумением он посмотрел на винтовку в своих руках и только спросил: «Чьё это ружье? Возьмите, а то оно горячее стало...»
Никак не желал Алаярбек Даниарбек прослыть воином и, когда ему доктор напомнил: «А ведь в изыскательной партии Пантелеймона Кондратьевича вы стреляли, и преотлично. Разучились?», он ответил, слегка смешавшись: «Стрелять? Ну, стрелять всякий умеет. Когда враг близко, ничего не остается делать, как стрелять».
Зато в хозяйственных делах Алаярбек Даниарбек проявил себя мастаком. Как-то получилось, что снабжение отряда в бешеные эти дни он целиком взял на себя. Возможно, вынудили его к тому обстоятельства. Враг напирал, не давая передышки. Питались сухими, ещё оставшимися от Самарканда лепёшками, размоченными в солёной колодезной воде. А потом и сухари кончились. Голодать Алаярбек Даниарбек не любил и начал промышлять. Но к чести его надо сказать, что промышлял он не только для себя или доктора, но и для всего отряда. Так он стал и интендантом, и каптернамусом, и фуражирам. Он творил чудеса. Для него не существовало трудностей. Он презирал опасности, стрельбу, с отчаянной смелостью, скорее даже нахальством, шнырял в кишлаках, занятых басмачами и энверовцами, и у них из-под носа умудрялся увозить продукты, угонять скот. Почти каждый вечер теперь в добровольческом отряде Файзи готовили горячую пищу.
И часто Алаярбек Даниарбек брал на себя обязанности повара. Обычные кушания наводили на него тоску. Он всегда мечтал о чём-то особенно вкусном, особенно остром, особенно изощрённом.
Наружность Алаярбека Даниарбека никак не говорила о том, что он любитель покушать. Худой, жилистый, с тёмным лицом и запавшими щеками, он вызывал жалость у круглых, плотных толстяков, любителей плова и лагмааа. «Эй, друг, ты не забыл, пообедать?» — простодушно, с оттенком иронии спрашивали они его.
— Друзья, — закричал Аллярбек Даниарбек, когда отряд после боя у старой каалы расположился на отдых, — клянусь, святое дыхание, которое вдохнул недавно в меня живой святой Исмаил в нашей благородной Бухаре, может вполне поддержать меня без пищи не три дня, а тридцать три, но зачем поститься, когда можно плотно покушать. Сегодня на ужин у нас «мам-пар». Клянусь, сегодня прославленный день в мирах!
Усталые, голодные бойцы приветствовали слова Алаярбека Даниарбека оживлёнными возгласами. Действительно, отряд три дня не выходил из боя, и у всех изрядно подтянуло животы. Кое-кто при словах Алаярбека Даниарбека сглотнул слюну в ожидании чего-то вкусного, хотя большинство из них первый раз слышало такое странное название: Мам-пар! Когда у Алаярбека Даниарбека разыгрывалось гастрономическое воображение, он призывал к себе на помощь одного из бойцов, имя которого никто не знал, но которого за неумеренную болтливость называли испокон веков несколько искажённым русским словом — Ярманка.
— Ярманка! — позвал Алаярбек Даниарбек, усевшись важно на уступленное ему охотно самое почётное место.
— Ляббай? — боец выглянул из-за лошадей. — Мои поступки зависят от ваших слов.
— Хочу ужинать!
Ярманка поскреб бритый череп и посмотрел на потолок:
— Времена, увы, такие. Ужина нет, ничего нет,
— Чепуха! Ярманка!
— Что угодно?
— Соль у нас есть?
— Есть.
— Красный перец есть?
— Есть.
— Тмин есть?
— Есть.
— Вода есть?
— Есть, плохая, болотная, но есть.
— А ты болтаешь, что нет ничего? Эх, Ярманка, Ярманка.
— Но разве из соли, воды, перца, тмина ужин сготовишь?
— А если взять её и добавить волшебной степной травки трёх сортов?
— Но травка не насыщает.
— А если найти у здешних дехкан немного муки?
— Трудно, но попытаюсь.
— А если купить маслица и сальца, а?
— Трудновато.
— А если найти баранинки, а?
— Совсем невозможно. За расписку баранов здесь кишлачники не дадут. Не доверяют.
— Эх, Ярманка, Ярманка, голова ты пустая. Да разве мы энверовские воины ислама какие-нибудь, разве мы грабители?!
Алаярбек Даниарбек медленно полез за поясной платок, вытащил размером с торбу матерчатый кошелек, встряхнул его и прислушался. Все услышали звон.
Засунув руку глубоко в кошелек, Алаярбек Даниарбек нарочно долго шарил в нем. И когда любопытство накалилось до предела, он с ловкостью фокусника извлёк пачку денег.
— О, — вздохнул Ярманка.
Мгновенно Ярманка склонился в полном поклоне.
— Лови, эй ты, золотопоклонник! — закричал Алаярбек Даниарбек. Теперь, надеюсь, ты не заставишь нас ждать?
Ярманка мгновенно исчез. За ним побежало несколько бойцов. Диалог Алаярбека Даниарбека с Ярманкой все слушали с возрастающим интересом. Усталость, уныние как рукой сняло.
Тем временем Алаярбек Даниарбек исчез на несколько минут и появился с пучком душистых трав. Он уже снял халат, засучил рукава камзола, извлёк нож, положил «перед собой доску и быстро-быстро застучал, нарезая появившуюся словно из-под земли жёлтую морковь...
А вот уже прибежал Ярманка с мешком. Заблеяли пригнанные бойцами бараны. Запылал огонь в очаге, зашипело что-то, забулькало в котле. Защекотало ноздри приятными запахами!
Ни секунды не находит покоя Алаярбек Даниарбек. То нож в его руке мелькает с мясниковой ловкостью и быстротой в туше свежуемого барана, то он бежит к котлам, ворочает в них большой железной шумовкой, то снова кидается к своей доске, где растет гора нарезанного лука, мяса, сала.