Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помня этот наказ, при первом же столкновении с противником Хохряков приказал отступать за Нижнекурьинский перекат и встать за Нижнекосмаковским поворотом. Поворот этот крутой, почти 170 градусов и образует высокую и длинную песчаную косу, ниже которой уходящий под воду пологий песчаный пляж и вдоль него малые глубины. При подходе судна к повороту требуется уменьшать скорость хода, чтобы избежать навала судна на яр, к которому действует прижимное течение. Верхняя по течению сторона косы обрывистая, с глубинами позволяющими судну подойти вплотную. За нее и спрятал Хохряков пароходы, так, что над откосом одна дека с пушкой едва виднеются. Издалека не разберешь: сразу на судне или на берегу установлено орудие, а сам пароход от прямой наводки недосягаем. Зато орудийному расчету из-за косы весь плес как на ладони: белые пароходы фарватером пойдут сначала в лоб на орудие, затем, следуя за изгибом русла, повернутся бортом, и даже короткий промежуток — кормой. Только успевай прицеливаться и не промахнешься.
Белогвардейская паровая шхуна «Мария» шла в сопровождении парохода «Товарищество». Высокобортная винтовая шхуна, с большой осадкой и незащищенным винтом под корпусом, строилась явно не для речного мелководья, а для открытого моря. Морская посудина на реке подобна киту в луже — не повернуться, не то что воевать. Особенно если ее единственное орудие сухопутная трехдюймовка, способная поражать цель, когда она расположена прямо по ходу. Но если шхуна на извилистом фарватере вынуждена будет повернуться бортом, или того хуже — кормой, на тесной палубе пушку не развернешь: поворотного устройства нет. Значит, или стой на месте, чтобы артиллеристы могли вести прямой огонь или вообще не лезь в драку. Это если твой противник из пушки целиться и стрелять умеет. Но если он только стрелять научился, неважно куда, лишь бы в сторону неприятеля, тогда можно еще и попробовать. На шхуне командиром состоял морской офицер, с боевым опытом, в Рижском заливе немцами обстрелянный, а значит — с амбициями. Для такого красный матрос — что клоп в постели: раздавил и не заметил как и когда. Конечно, при условии, что кроме амбиций корабль и команда подходящие и возможности для маневра имеются. Но когда ни того, ни другого, ни третьего — тогда запевай «Варяга», другого выхода нет. Выручило, что и Хохряков артиллерист оказался никудышный: открыл огонь с дальней дистанции и все неприцельно и невпопад. Впопад или невпопад, но снаряды рвутся поблизости и от этого хорошего мало и никому не понравится. Командир шхуны, уходя от огня, попытался маневрировать в узкости, но неповоротливая шхуна в поворот не вписалась и зацепила винтом и рулем подводный опечек с массивными карчами. Бронзовый винт жалобно хрустнул и разлетелся вдребезги, а шхуна разом обессилела и потеряла ход. Напрасно с ее мостика безостановочно палил пулемет в сторону «Террориста» и другого парохода красных: теперь шхуну спасти могло только чудо. И чудо случилось: белый пароход «Товарищество» вынырнул, нещадно дымя, из-за мыса и на буксире вывел «Марию» из-под обстрела. Преследовать их Хохряков не решился или не захотел, опасаясь артиллерийской засады на берегу, которая в десятки раз страшней и эффективней, чем пушчонка на деке буксира. Но красный адмирал Паша Хохряков взятым в бою перевесом прямо-таки упивался, хорохорился перед любовницей и безмерно торжествовал. Из Созоново он телеграфировал в Тюмень Усиевичу о победе в морском бою: «У меня флагманский корабль с трехдюймовым орудием и тремя пулеметами. Кораблишко, конечно, невидный, адмирал-то я тоже не особенный, а против меня вышла морская бригантина, которой командовал офицер флота. Дело было горячее, в продолжение двух с половиной часов мы жарили один в другого из орудий и пулеметов, находясь на расстоянии двухсот саженей. В конце боя, когда мы лавируя, отступали и наступали, противник оттеснил нас верст на десять. Но сделав два удачных маневра, мы стали бить морскую бригантину. Теперь враги стягивают большие силы в Бачелино…» О том, что за весь бой не состоялось ни одного попадания в неприятельское судно, Хохряков из природной скромности умолчал.
Впрочем, командовать флотилией ему повезло ненадолго. Красные под натиском белогвардейцев и чехов решили оставить Тюмень. Чтобы не быть отрезанным от своих, Хохряков приказал уводить флотилию через Тюмень к красному Уралу — на Туринск. Уходили с трудом: скребли днищами по обмелевшим перекатам, собирали по берегам остатки дров. В Тюмени распустили за собой лесные гавани и освобожденный лес лавиной пошел по реке: плакали чужие денежки. Однако белые суда этим остановили: гребные колеса от удара о сплавное бревно разлетается в щепки и не скоро разбитую плицу заменишь. Словом, не догнали флотилию Хохрякова и в Туринске он ее бросил, раскомплектовав машины и утопив золотники в неизвестных местах. Судовые команды разошлись кто куда. Кто домой пробрался, а кто под расстрел попался. Специалистов на пароходах стало нехватать, и в дело сгодились подростки вроде меня и моей подружки. Не мешкая, возвратились прежние хозяева. Незадолго до этого, наш буксирный пароход «Тобол» вышел из ремонта и вместе с другим буксиром — «Быстрый» получил от красных срочный фрахт: взять в Омске груженые зерном баржи и отвести их на Северную Сосьву, до Саранпауля и дальше, насколько возможно. При этом, на оплату рейса в оба конца большевики не поскупились, врать не буду. А без оплаты рейс и вообще бы не состоялся ни при какой агитации: надо было из красного Тобольска зайти в белый Омск, взять там частные баржи и отвести на Север, где неизвестно какая власть и есть ли она вообще. Да еще неизвестно удастся ли из рейса до конца навигации в затон вернуться — может, на таежном плесе с пароходом зимовать придется. А он к такой роли никак не пригоден. Для подобной авантюры у водника особый интерес должен иметься. Большевики и раскошелились — деньги у них скопились немалые и еще неизвестно удастся ли к своим вывезти. С другой стороны — в России страшный голод, а во всей Сибири избыток зерна, еще с 16 года в скирдах и суслонах не обмолоченного.
Как началась заваруха, так крестьянин хлебец и попридержал: из сусека зерно легче реквизировать, чем из скирды в поле. Омские правители зерно
