Двойники - Ярослав Веров

Он двигался странно пустыми коридорами правого лабораторного корпуса, пока не уперся в лестничный пролет, снабженный уже знакомым дорожным знаком и соответствующим пояснением: «Стой. Обход через пятый этаж». Горкин вернулся в начало коридора, к боковой лестнице, и поднялся на пятый.

На пятом тоже было безлюдно. Местами сквозь отсутствующую крышу блистало солнце. Уцелевшие участки этажа казались развалинами древних поселений. Гулял свежий ветер. У центральной лестницы висел очередной «кирпич». Поясняющая инструкция была такая: «Хода нет. Спускаться лифтом до первого этажа».

«Ага, а на первом прикажете не выходить из лифта и дуть на пятый. Так не дождетесь же!» Тимофей вообразил себя романтическим героем, степным богатырем и мужественно ступил на лестницу.

Под ногами ничего не было, никакой лестницы. В провале виднелся пролет аж второго этажа. «Ко всем чертям все эти быть — не быть», — и стал спускаться по невидимым ступеням. Где-то между третьим и четвертым даже появился кураж. Захотелось остановиться посреди этой идиотской пустоты и раскурить трубку «в виду неприятеля, под ураганный свист картечи».

Но мужественное торжество не состоялось. Тимофей уже взял набитую трубку в рот, достал коробок — спичек осталось всего две. Стал раскуривать — на сквозняке спички погасли одна за другой. Раздосадованный, швырнул коробком под ноги. Тот пролетел, не обнаружив препятствий, до пролета второго этажа и глухо шмякнулся о ступени.

Гамлетовские игры были вмиг позабыты. Тимофей, боясь глядеть под ноги и о чем-либо думать, побежал вниз по лестнице.

В голове крутилось: «Только б не оступиться». На втором этаже под ногами возникли ступеньки, Тимофей перевел дух, отметил дрожь и слабость в ногах и ступил в коридор, где начинался переход в центральный корпус.

На выходе из центрального корпуса у лестницы увидел всё тот же знак и табличку, также призывающую воспользоваться лифтом.

«Одну минуту, господа!» Тимофей ступил на лестницу. Под ногами, глубоко внизу, был подвал. «Вот вам!» Тимофей набрал полную грудь воздуху и отчетливо плюнул вниз.

А внизу было что-то не то. Что-то как бы флюоресцировало. Пробегали какие-вереницы вспышек, блуждали тени. Плевок отметился в этом «что-то» ярко-зеленой плямбой, что-то взвихрилось, а звука не было.

Горкин поспешно отпрянул, торжества мужественности опять не вышло. Следуя развешенным инструкциям, Тимофей добрался до цели путешествия — отдельной лаборатории Голубцова.

— Скоты! Мерзавцы. Ты представляешь, Данила, вызывает меня прям с утра Харрон и говорит — пиши заявление об уходе. Администрация, говорит, не одобряет, видишь ли, моих занятий. Или убирайся со своим компьютером, или компьютер опечатаем, а тебя… И сроку, говорит…

— До заката солнца.

— Нет, до захода. А как ты догадался? Стой, тебе, что ли, тоже?

— Мне тоже. Ну-с, что собираешься предпринять?

— Хрен им в зубы, не дождутся. Да я… Знаешь, как я в Северном Гоби деревню табгачей откопал?

— Ты рассказывал, что профессор Спиридонов-Джунгарский откопал…

— Он саперную лопатку в руках едва ли раз в жизни держал. В экспедиции из палатки выходил только чтоб помочиться под палящим солнцем восточного полушария. Было же так. Вика, лаборантка, в окрестностях лагеря обнаружила каменный столб, мы до нее, конечно, видели, но ноль внимания. А тут прикинули — старый столб, видимо, хунны поставили. Начали копать, а я утречком подумал на свежую голову — зачем кочевнику столбы ставить посреди поля, ну и пошел к ближайшему холму. Пару раз копнул — вот она, деревня.

— Стало быть, деревня. И стало быть, у кочевников.

— Это оказались не хунны, а табгачи времен китаизации. Ну, Спиридонов-Джунгарский приглашает меня в командирскую палатку и подступает с намеками, мол, он — начальник экспедиции и, соответственно, главный соавтор. Я не удержался и выложил всё. А чего мне? Хочешь стать первооткапывателем, изволь, стань им, но баш на баш. Я тебе первооткрывательство, а ты мне меч из кургана и боевой доспех воина. И берешь меня в следующую экспедицию.

— И ты, боец табгачский, наивно полагаешь, что Харрону твоя поперечность как-то воспрепятствует?

— Нет, зачем. Это как идешь по пустыне с флагом. Долго идешь. А потом появляется некто и говорит — брось флаг, а я тебе попить дам, мучаешься, небось, от жажды. А я ему — иди в жопу, парень, флаг не брошу и пить не хочу. И вообще я в пустыне не для того, чтоб попить выпрашивать. Да этот и не поймет ничего. Но подумает — ну как для него польза какая от этого флага. И будет присматриваться. Мне же только и надо, чтоб не трогали, в мои корыстные интересы не лезли, да еще и деньги платили за это.

— Мысли, признаться, не понял. Сожрут тебя, Тимоха.

— Не волнуйся. В поперечных мозгах выход из любой ситуации имеется, и не один…

— Счастливый ты человек, Тим, ничем тебя из образа степного гамлета не вышибешь.

— Да я в понедельник, может, с мечом приду!

— А боевой доспех?

— А доспех…

— Понятно. Вот что, Тим, ты завтра сюда не иди. Затворись дома и никому не открывай.

Весь этот день в институтских коридорах было необыкновенно тихо. Напуганные сотрудники тихо сидели по рабочим местам. Некоторое движение наблюдалось лишь у туалетов.

Всего два события произошло: утренняя, не увенчавшаяся успехом, попытка Тыщенко с соратниками прорваться на крестный ход; да ближе к вечеру мимо лаборатории Голубцова пронесло немногочисленный поток народу — эвакуировали остатки населения пятого этажа, видимо, размыло последние уцелевшие комнаты.

Окончание рабочего дня было ознаменовано воем сирен спецоповещения. Топот, лязг замков запираемых помещений. У лифтов образовались значительные скопления сотрудников. Все дружно рвались на свободу, и каждый, похоже, боялся остаться последним, оказаться в одиночестве среди некогда милых научному сердцу стен.

Постепенно в просторном вестибюле проходной, у вертушки, собралась толпа. Офицер госбезопасности с приданным ему подразделением в количестве десяти крепких угрюмых бойцов в лихо заломленных беретах организовал процедуру проверки. Рядом с выходом была смонтирована сварная конструкция, к ней крепилось большое зеркало, наподобие употребляемых в примерочных солидных питерских супермаркетов. Всякого сотрудника, пропущенного через вертушку, подводили к зеркалу два собровца — в целях проверки наличия отражения, а сверяли оное с фотографиями на пропусках и в толстой папке с личными делами двое в штатском. Трое крепких и угрюмых контролировали собственно вертушку, еще трое стерегли двери. Офицер держал в руке передатчик войсковой рации и, непрестанно щелкая тангентой, вел непрерывный доклад: «… сорок седьмой — прошел нормально, сорок восьмой — прошел нормально, сорок девятый…» Из наушников слышалось каркающее: «… понял, прием; понял, прием…»