Наследники - Евгений Федоров

— Никак ночью со степи? — удивленно спросил офицер, оглядывая странного гостя.

Крепкий обветренный старик, одетый в полушубок, спокойно отозвался:

— Со степи. Это нам в привычку.

Густой иней охватил бороду странника, его ресницы, косматую шерсть полушубка. Старик с кряхтеньем стал сволакивать с себя одежду.

— Тихо в степи? — не выдавая своего волнения, спросил офицер.

— В такую-то погодку не всякий в дорогу тронется. Домой меня сильно потянуло. Кто сейчас будет разгуливать по степи? — поеживаясь, ответил старик.

— Известно кто! — многозначительно сказал офицер. — Добрая душа на печи сидит, а перекати-поле и днем и ночью не знает покоя.

— То верно, батюшка! — согласился старик. — Только в такую ночку и былинка под снегом спит. Может, кто и бродит, да далеко-далеченько, и благовеста о том не слышно.

Добродушно бормоча себе под нос, старик полез на печку.

— Ты куда? — строго окрикнул его майор.

— Как куда? Прыгает петух на свою насесть, а тут я свойский, — спокойно отозвался дед и накрылся с головой полушубком.

Офицер нахмурил брови, сильно клонило ко сну. За дверью псом скулила метель, царапалась в окно. На столе тоскливо потрескивала сальная свеча. Невозмутимая тишина стояла на селе, солдатский говор угас.

«Разместились на ночлег, — сквозь дремоту соображал майор. — А как заставы?..»

Он недодумал, сон поборол его. Погружаясь в приятное забытье, он раскинул локти и склонил на них голову в грязном паричке…

Словно вихрем распахнуло дверь избушки, серым клубком в горницу вкатился морозный воздух. В мути плыли темные тени, о чем-то кричали. Всполошно бил набат.

«То сон!..» — подумал в дреме офицер, поджимая ноги.

Но сполох не умолкал. В запечье зашуршало, косматый старик выкатился из мути, окрысился.

— Леший!.. Леший!.. — закричал в дреме майор и съежился от холода…

— Очнитесь, ваше благородие! Беда! — раздался над ухом отрезвляющий голос.

Елагин открыл глаза, в изумлении огляделся. Перед ним, вытянувшись в струнку, стоял сержант.

— Беда! — дрожащим голосом повторил он. — Воры тут!..

— Как воры? Не может того быть! — прикрикнул майор, и сон мгновенно отлетел.

Офицер бросился к печке: странник исчез, словно ветром его сдуло.

— Куда ж этот пес девался? — недоуменно спросил майор.

Сержант изумленно уставился на командира, не понимая, о ком речь.

— Пикеты, ваше благородие, сшибли! К орудиям пробиваются.

Как встревоженные птицы, в окно бились призывы набата. Офицер торопливо накинул на плечи плащ, надел треуголку и бросился на улицу. В клубах метели суетились черные тени. Совсем неподалеку, на площади, шла штыковая схватка, с вала, где стояла батарея, ветер приносил неясный гул.

«Ах, проклятый старик! — почему-то вдруг вспомнил майор. — Как же так? Откуда взялись воры?»

Он никак не мог себе представить, что собравшиеся под покровом ночи и бурана пугачевцы, пребывавшие в селении Сорочинском, быстро проделали форсированный переход в тридцать семь верст и внезапно атаковали отряд.

Майор взбежал на вал и остановился пораженный. Подле завьюженных орудий молоденький поручик с горстью людей геройски отбивался сабельками от наседавшей толпы. Странно было видеть, как из мрака рождались все новые и новые бородатые лица с разинутыми ртами… Только теперь понял майор, что нападающие и обороняющиеся орут в воинском исступлении, но вой бурана глушит эти крики.

«К резерву!» — было первой мыслью Елагина. Ветер рвал и развевал полы плаща, острый, колкий снег хлестал лицо. Но офицер упрямо и быстро двигался в белесой мути к избе, где, по его догадкам, разместилась рота.

Солдаты уже были под ружьем, когда он прибежал к избе.

— Вперед, братцы! — крикнул Елагин и повел их за собою на выручку.

Впереди кружилась и выла белогривая метель. Из нее, как из пенистого морского прибоя, рождались черные ревущие тени. Густой непоборимой стеной вставали пугачевские отряды с пиками и копьями наперевес. Справа и слева шумел тот же прибой. Очутившийся рядом седоусый сержант схватил майора за полу плаща и закричал в ухо:

— Поберегитесь, ваше благородие! Дозвольте нам…

Но кругом вместе с метелью бушевали разъяренные люди.

— В штыки, братцы! — стараясь перекричать вой бури, взывал голос Елагина.

В эту минуту перед глазами взвился столбом белый бурун метели. Из снежной свистопляски вынырнуло знакомое бородатое лицо деда; оно ехидно улыбнулось.

— Сюда, братцы, тут он! — закричал охваченный инеем старик. Из ночного мрака, ощетинясь пиками, лезли грузные озверевшие люди.

— Не трожь! — закричал сержант, выбежал вперед и заслонил грудью офицера.

Налетевший порыв ветра сорвал с его головы треуголку, сержант упал. Орущая толпа набросилась на майора. Отступая, он молчаливо отбивался. Впереди среди копий снова мелькнуло знакомое до ужаса лицо старика.

— Это он, братцы! Бей его! — бесновался старик.

Десятки копий пронзили тело Елагина и подняли над ревущей толпой…

Набат смолк, но крики стали громче и ожесточенней. Оставшийся старшим в отряде секунд-майор Пушкин собрал разбежавшихся солдат и бросил их в контратаку, а сам спокойно уселся на барабане у разложенного костра и стал выжидать событий. Он чутко прислушивался к вою ветра и гулу голосов.

— К орудиям! — командовал майор. — Отбить пушки!

Пламя костра все ярче и ярче освещало дорогу, по которой метались люди. Когда гул голосов стал стихать, он улыбнулся.

«Побежала сволочь! Испугалась штыка!» — удовлетворенно подумал секунд-майор, вынул из кармана кисет и набил трубку. Подхватил из костра жаркий уголек, ласково щурясь, долго перебрасывал его на ладони, потом прикурил и гаснущий уголек отбросил прочь. Сладко затянулся дымком.

— Коня мне! — приказал секунд-майор.

Ему подвели поджарого гнедого.

— Ну, братцы, теперь рубить воров! — сказал он, вскочил в седло и поскакал к эскадрону.

Пурга зализывала багряные пятна на снегу, запорашивала выбоины. Ночь все еще была темна, но конники гнали убегающих мужиков по степи и поражали их на скаку палашами, рубя с плеча…

Когда взошло солнце и улеглась метель, по белоснежному степному насту всюду чернели порубленные тела. На валу у пушек лежал исколотый молодой батареец-поручик и тяжко стонал.

— Не трогайте, братцы, дайте спокойно умереть, — просил он. Кругом, склонив головы, в молчании стояли солдаты.

Секунд-майор не вошел в избу, уселся среди улицы на барабане и, потирая руки, поеживался у костра. К нему привели схваченного деда в заиндевелой шубе.

— Это ты привел сюда воров? — строго спросил майор.

— А хошь бы и я! — спокойно отозвался старик.

— Повесить! — сказал офицер и отвернулся от заиндевелого деда.

Солдаты, подталкивая в спину, погнали старика вдоль сельской улицы. Под их крепкими шагами поскрипывал морозный снег, а вслед тонким сизым язычком тянулся дымок от костра. Секунд-майор привычным движением нашарил в кармане кисет с табаком и стал прилаживаться закурить.

Уведомленный о неудачном сближении войск с неприятелем, князь Голицын начал решительное наступление. Быстрым маршем он достиг деревни Пронкиной, в которой погиб майор Елагин. Угрожающими действиями он заставил повстанцев очистить селение Сорочинское и Тоцкую крепость. Отступая перед сильным корпусом Голицына, избегая расправы, повстанцы жгли селения, уничтожали скот и хлебные запасы. Казаки и поселяне укладывали на возы свой жалкий скарб и, боясь мести, уходили вместе с повстанцами в глубь степи.

17 марта 1774 года корпус Голицына, усиленный отрядом генерал-майора Мансурова, занял Новосергиевскую крепость. Отсюда он доносил главнокомандующему Бибикову:

«За чрезвычайною бурею и снегом принужден остановиться, отчего часть большая подвижного магазина еще не пришла. Злодеи не успели также сжечь здешнюю крепость, от наступления корпуса обывателей часть большую с собой гнали к Илецкой крепости. По всем известиям, что я получил, видно, будто имеют намерение зад корпуса тревожить от Илецкой крепости, а из Берды берут свое злодейское войско к Татищевой…»

Командующий корпусом князь Голицын не ошибался. Пугачев стягивал свои войска к крепости Татищевой, намереваясь дать решающее сражение. Он прекрасно понимал важное стратегическое значение этой степной крепости, являвшейся ключом для вторжения в глубь казачьей степи. Стоя на крутом берегу реки Камыш-Самары, при впадении ее в Яик, крепость своими бастионами прикрывала узел дорог, уходивших отсюда на Оренбург, на Илецк и Яицкий городок. Пугачев решил удержать крепость за собой.

Сколько умения и понимания обстановки проявил он! Откуда что и взялось! Решительным маршем он перебросил все свободные силы из Берды. Своему ближайшему атаману Шигаеву Пугачев строго наказал продолжать осаду Оренбурга, атаману Овчинникову приказал спешить к Илецкой крепости, чтобы тем самым сковать часть сил Голицына, заставив его нервничать и оглядываться на свои тылы. Сам Пугачев в сопровождении полусотни верховых казаков ранним утром прибыл в Татищеву. Не отдохнув, он обследовал крепостные валы и стены. От недавних схваток крепость изрядно пострадала: осели старые бревенчатые стены, местами они зияли проломами. Отсюда, с валов, далеко виднелась плоская степь с редкими буграми.