Грозное лето - Михаил Соколов

И Янушкевич сказал:

— Я кончаю разговор, Владимир Александрович. Меня требует его высочество. До свидания.

— Я слышу голос его высочества. До свидания, Николай Николаевич, — ответил Сухомлинов, а в уме добавил: «Век бы его не слышать».

И, помедлив немного и видя, что Бьюкенен уже всю полировку на углу его стола побил, барабаня пальцами с длинными ногтями, мрачно посмотрел на его пальцы и сообщил:

— Господин посол, его императорское высочество, великий князь и верховный главнокомандующий, приказал сформировать для защиты Лондона полк из старых донских казаков и послать их к вам по первому вашему требованию. Смею уверить вас, что это будут непревзойденные рубаки, кои в считанные секунды изведут своими шашками любой германский цеппелин.

Он сказал это с превеликим удовольствием, ясно давая понять: вот, мол, как о вас беспокоится великий князь, и сердобольно развел полными руками, добавил:

— Это — все, что я могу вам сообщить. Конечно, если бы сие входило в мою прерогативу…

Бьюкенен вскипел, вскочил с кресла и вот-вот, казалось, готов был грохнуть кулаком по столу, но не грохнул, а, заикаясь, разразился гневом:

— Как? Нам корпус надо! Я буду телеграммировать лорду Грею и лорду Китченеру… Великий князь не понимает, что молодцам казакам надо проехать по Лондону, тогда лорд Китченер волонтеров сразу наберет миллион. Какой молодец старый казак? Это — не по-джентльменски. Это… Это меня шокирует! — возмущался он, бегая туда-сюда по кабинету и размахивая длинными руками, потом подбежал к телефону, нервно позвонил и крикнул: — Господина Сазонова желает просить английский посол! Как — нет? Пусть протелефонирует мне, — и, бросив трубку на аппарат, ушел, не простившись.

Сухомлинов проводил его ироническим взглядом и пожелал: «Телеграммируйте, телефонируйте, господин посол. Это вам поможет как мертвому припарка. Переубедить великого князя не в силах сам господь бог. А впрочем, это решение его, кажется, единственно правильное за все время войны. Вы, союзнички наши, совсем обнаглели и садитесь на Россию, как на свою скаковую лошадку, а помощь нам перекладываете друг на друга. Что же будет дальше, ваше величество? Растащат они нас по частям, дай им волю, и перемелют нашу армию, как на мясорубке, а дивиденды поделят между собой», — и только хотел сказать адъютанту, что можно начинать прием просителей, как в кабинет быстро, без предупреждения, вошел посол Палеолог.

Взволнованный крайне, он бесцеремонно плюхнулся в кресло, поздоровался и, достав из заднего кармана фрака большой платок, без всяких предисловий начал говорить почти драматически…

Сухомлинов не знал, что Палеолог только что был у Сазонова и, закатив глаза, говорил тому так, как будто настал конец света:

— …От Уазы до Вогезов семь немецких армий, как грозный Левиафан, продолжают свое охватывающее наступление. Подумайте, какая это может быть трагедия, господин министр! Если ваши армии немедленно не атакуют бошей всей мощью — Париж падет. Наши потери громадны, немцы находятся в двухстах пятидесяти километрах от Парижа! — панически говорил он, как будто русские армии ничего не делали, и не страдали, и не умирали и как будто их можно было прямо по воздуху перенести разом на Западный фронт и ударить в тыл немцам, чтобы спасти Жоффра и Париж.

И показывал экстренную телеграмму своего правительства, только что полученную, в которой со всей серьезностью говорилось:

«Сведения, полученные из самого верного источника, сообщают нам, что два действующих корпуса, находившиеся раньше против русской армии, переведены теперь на французскую границу и заменены на восточной границе Германии полками, составленными из ландвера. План войны германского генерального штаба слишком ясен, чтобы было нужно до крайности настаивать на необходимости наступления русских армий на Берлин. Предупредите неотложно правительство и настаивайте».

Палеолог переписал телеграмму, но выбросил слово «настаивайте».

Это была ложь удивительная, если не прямая провокация, чтобы подстегнуть Россию, ибо в это самое время немецкие гвардейский резервный корпус из шестой армии, одиннадцатый армейский — из третьей и пятый армейский — из пятой армии да еще восьмая Саксонская кавалерийская дивизия из шестой армии были назначены передислоцироваться как раз в обратном направлении, с запада на восток, но Палеолог совал телеграмму под нос Сазонову и просил, требовал незамедлительно телеграфировать верховному главнокомандующему Николаю Николаевичу о скорейшем стремительном наступлении русских на Берлин, и только на Берлин, любой ценой.

Однако Сазонов не придал значения этой странной телеграмме и сказал безразличным тоном:

— Я только что говорил с великим князем. Он преисполнен оптимизма и готовности помочь своему другу, генералу Жоффру. В ближайшее время он предпримет важную операцию, чтобы задержать возможно больше германцев на восточном театре.

Палеологу такие слова ни о чем не говорили, и он настаивал на более ясном ответе:

— Скоро ли наступит этот день, милый министр? Подумайте, какой это серьезный момент для Франции! Германцы заходят на незащищенный Париж с севера и находятся от него в двухстах пятидесяти километрах! Подумайте, какая опасность нависла над Парижем!

— Я знаю это, и я не забываю того, чем мы обязаны Франции. Это не забывают также ни государь, ни великий князь, — говорил Сазонов так, как будто Франция вытащила Россию из пропасти и теперь добивает врага, хотя хорошо знал, что именно Франция была обязана России хотя бы тем, что русское правительство, еще до объявления ей войны Германией, начало мобилизацию своей армии, даже как следует не подготовившись, спутав все карты германского генерального штаба и вынудив его воевать одновременно на два фронта.

И Палеолог это знал, ибо именно Франция всегда искала союз с Россией против Германии и в страхе восприняла в свое время Биоркский договор Николая и Вильгельма о русско-германском союзе, и принудила Николая, в конце концов, положить этот договор под сукно. Тогда Париж был просителем России. Теперь он диктовал Петербургу то, что надо было Франции, и Палеолог вел себя в русской столице, как дома, каждый день обивал пороги придворных салонов, обедая там и завтракая, беседуя по самым разным поводам, но неизменно клоня дело к тому, чтобы Россия сделала все, что ей положено как союзнику Франции.

Сазонов не переоценивал своего коллегу — настырного, верткого и болтливого настолько же, насколько и ловкого и хитрого, если не сказать — вероломного, не стеснявшегося не только просить, но и откровенно требовать, как то и было в первые дни войны, когда даже великий князь присылал к нему в посольство, как для отчета, Янушкевича с подробным докладом о предстоящих своих действиях на фронтах или когда он сам, еще будучи в своей резиденции, в Знаменском дворце, докладывал о том, что и когда он намерен делать как верховный главнокомандующий.

И сейчас Сазонов хорошо знал: Палеолог не уйдет от него, если не получит того, за чем приехал, и поэтому сказал:

— Вы можете быть уверены, господин посол, что мы сделаем все, что в наших силах, с целью помочь французской армии, однако трудности очень велики. Генералы Жилинский и Янушкевич считали, что наше наступление в Восточной Пруссии обречено на верную неудачу, ибо мы выступили намного ранее плана развертывания…

Палеолог нетерпеливо прервал его:

— Но генерал Жилинский лично подписывал с генералом Жоффром протокол о совместном действии против Тройственного союза, и они все предусмотрели ведь!

Сазонов устало продолжал:

— …не получив всего, что положено: укомплектованных корпусов и дивизий, всех парков артиллерии, продовольствия, фуража. И хороших дорог, из-за отсутствия коих нашей армии пришлось идти пешком до границы с Германией сотни верст по проселочным дорогам и лесистой местности…

Палеолог опять прервал его:

— Вы были у себя дома и могли заранее подвезти к границе, на волах даже, все, что потребно для наступления.

Сазонов продолжал все тем же тоном:

— Но мы разбили неприятеля и взяли ряд приграничных городов. Если бы мы располагали разветвленной сетью дорог железных и шоссейных, как располагает ими противник, мы могли бы сделать больше.

И Палеолог — лоск и изящество — взорвался:

— Но мы давали вам заем в пятьсот миллионов франков ежегодно именно для построения таких дорог, ведущих к вашим западным границам. Сам генерал Жоффр рассчитал, сколько вам надо построить таких дорог и сколько они будут стоить. Почему же вы не строили их? Куда девались наши деньги, господин министр? Или военный министр истратил их на свои прогонные, которые он так любит, пардон? Говорят, у него жена — красавица.