Грозное лето - Михаил Соколов

И говорил Сухомлинов мысленно этому человеку: «Мы были готовы защищать Россию, но не вашего Жоффра, а вы оказались не готовыми защищать даже себя и требуете, чтобы это делали мы. Но во имя чего мы должны это делать? Во имя Эльзаса и Лотарингии и старых счетов с Германией? А что нам-то прибудет от сего предприятия? Дырка от бублика, ибо у нас нет счетов с Германией, и наш с вами союз ровно ничего России принести не может, тем более что практически нас разделяют тысячи верст и чужие страны. Значит, наш с вами союз, господин дипломат, выгоден вам, а посему именно вам и надлежит быть готовыми к войне прежде всего».

Но такие слова, или почти такие, мог сказать иностранному послу Сазонов. Однако и молчать было невозможно, и Сухомлинов решил отпарировать одной фразой:

— Этой статье велено было появиться в печати, господин посол.

Палеолог сладко улыбнулся и поддел:

— Я все понимаю, господин министр. Одного не понимаю: коль вы были готовы к войне, почему же великий князь медлит с решительной атакой, а ограничивается частными успехами? Почему не идет прямой и наиболее короткой дорогой к Берлину? Вы — генерал и член двух академий, профессор по военным делам? — допытывался он, но на Сухомлинова эти слова, казалось, совершенно не действовали, ибо он посмотрел на него немного выпуклыми, равнодушными или холодными, черт их знает, глазами и изрек:

— У нас нет прямых дорог к Берлину. Но если бы они были, — смею уверить вас, что боши были бы уже в Варшаве, в Белостоке, в Барановичах и бог знает еще где. И еще были бы уже в Париже. Как именно профессор говорю вам. Разве вы этого хотели? И разве ради этого давали нам займы?

Палеолог был ошарашен и спросил испуганно:

— Вы убеждены, что так могло быть?

— Убежден, — равнодушно ответил Сухомлинов.

— И так же твердо убеждены в том, что отступление генерала Жоффра приведет бошей в Париж?

— Великий князь сказал, что сие отступление Жоффра согласуется со всеми правилами стратегии. Я ничего к словам великого князя добавить не имею, — сделал Сухомлинов комплимент верховному, хорошо зная, что Палеолог конечно же передаст великому князю эти слова через своего военного атташе.

Но Палеолог, как клещ, уцепился именно за эти слова великого князя, недосказанные Сухомлиновым полностью, и продолжил их:

— Но великий князь сказал, как мне передавал маркиз де Лягиш, что, отступая, французская армия сберегает свою армию до того дня, когда русские начнут решительную атаку бошей! Однако где же он, этот великий, этот торжественный день и час? Его нет, господин министр. И неизвестно, когда он настанет. А генерал Жоффр не может вечно отступать, так что вопрос остается нерешенным — о вашей атаке противника. Я прошу, умоляю вас помочь мне, господин министр, Франции помочь в эту критическую минуту ее жизни, — заключил Палеолог почти трагическим голосом.

Сухомлинов вздохнул во всю свою большую грудь, затянутую черным гусарским мундиром с золотыми галунами и Георгиевским крестом, и досадливо подумал: «А и настырный вы, господин посол. Бьюкенен вон, ваш английский коллега, и в ус не дует, а вы пристаете с ножом к горлу, опасаясь, как бы вас# не послали в отставку за спокойствие. Напиши я великому князю — обидится, что, мол, вмешиваюсь в его дела; не напиши — вы накляузничаете государю, а то и Родзянко, что, мол, военный министр не желает помочь союзникам, а тот — шепнет Гучкову, и пойдет писать губерния, как то было в их крамольной Третьей думе с помощью этого прохвоста Гучкова… Беда с такими союзничками!»

И наконец взял ручку, макнул перо в чернильницу и бархатистым голосом сказал:

— Диктуйте уж, я — к вашим услугам, — и написал великому князю в Барановичи то, что продиктовал Палеолог. За своей подписью.

Красивыми зелеными чернилами.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Едва Палеолог ушел, как раздался телефонный звонок прямого с Царским Селом провода, и в трубке послышался вялый, будто спросонья, голос царя:

— Здравствуйте, Владимир Александрович… Правда ли, что с нашего восточного театра на запад передислоцируются несколько корпусов восьмой немецкой армии?

Сухомлинов даже привстал с кресла, будто царь был перед ним, потом встал во весь рост и ответил взволнованно:

— Здравия желаю, ваше величество. Передислокация корпусов противника на запад — это чистейшая выдумка или Палеолога, или Жоффра, телеграмму от которого он якобы получил. Он показывал ее мне.

— Сергей Дмитриевич говорил мне в телефон о том же. Но я получил подобную телеграмму от президента Пуанкаре, вернее, телеграмму об очень серьезном положении Жоффра. Вы находите, что это сообщение наших союзников соответствует действительности?

Сухомлинов уже стоял навытяжку и думал: насколько серьезно положение союзников? Но ведь наш военный атташе полковник Игнатьев пишет: очень серьезное. А между строк можно прочитать и так: союзники почти разбиты. Если русские немедленно не отвлекут на себя значительные части немецких войск на восток — положение Жоффра станет безнадежным. И хотел так именно и ответить царю, но побоялся: подумает, что он, военный министр, желает неудачи союзным войскам.

И ответил уклончиво:

— Ваше величество, положение союзников, конечно, трудное, Жоффр все время отступает, но у него имеется около полутора миллионов штыков, что вполне достаточно, чтобы дать решительный отпор немцам.

Царь помолчал немного и продолжал:

— Великий князь Михаил Михайлович писал мне, что в Лондоне необычайный подъем и что лорд Китченер уже завербовал в свою армию четыреста сорок тысяч рекрутов, и вдруг такой пассаж: отступление.

— Я полагаю, ваше величество, что это — маневр Жоффра, — сказал Сухомлинов, чтобы успокоить царя, хотя он не очень и волновался.

— Я говорил с великим князем Николаем Николаевичем. Он сказал, что данное отступление соответствует правилам стратегии, и верит, что генерал Жоффр скоро перейдет в атаку. И еще он сказал, что у него имеются иные сведения, а именно: что противник передислоцирует несколько корпусов с запада на наш фронт. Как вы полагаете, это возможно? — спросил царь.

— Вот это возможно. Вполне, ваше величество, — машинально подтвердил Сухомлинов. — То есть я хочу сказать…

— Благодарю, Владимир Александрович.

— Я послал телеграмму великому князю по просьбе посла.

— А Жилинскому не посылали? Почему он медлит с решительной атакой противника?.. Вы ведь его настоятельно рекомендовали на пост главнокомандующего Северо-Западным фронтом, равно как и Самсонова. Между тем Самсонов шел к границе целую неделю и потерял драгоценное время.

— Осмелюсь заметить, ваше величество, что генерал Самсонов шел в сутки по двадцать верст по пескам и бездорожью. Все дело в том, что действия Самсонова и Ренненкампфа не были согласованы и армии воюют порознь. Но мне не положено вмешиваться в дела верховного, ваше величество, — сказал Сухомлинов и подумал: «Что это государь так разговорился? Из него обычно слова приходится вытаскивать клещами. Встревожен сведениями Палеолога?»

Царь некоторое время помолчал, потом кашлянул и сказал негромко, так что Сухомлинов еле расслышал:

— Жилинскому я приготовил другое место. А что вы думаете о Самсонове? Ренненкампф телеграфирует мне, что он теснит противника, а Самсонов топчется на месте.

— Дерзаю возразить, ваше величество: топчется на месте Ренненкампф, — ответил Сухомлинов и подумал: «Ренненкампф явно вводит в заблуждение государя, ибо именно сам топчется у реки Ангерап, а не преследует противника, как топчется на месте и хан Нахичеванский со своей великолепной конницей. И великий князь об этом хорошо знает. Неужели царь винит Самсонова в медлительности наступления и „приготовил и для него место“, как он говорит всякий раз, когда решил от кого-либо избавиться? Но это же ошибка, ваше величество! Великому князю надо командовать решительнее, особенно Ренненкампфом», — заключил он и готов был так прямо и сказать, зная хорошее к себе отношение царя, но царь в это время спросил:

— У вас Родзянко не был? Он хлопочет о сапогах. И великий князь Николай Николаевич мне говорил, что нижние чины вынуждены едва ли не босыми идти в атаку и снимают сапоги с убиенных. Что за глупости?

Сухомлинов растерялся, надул и без того полные щеки, словно обиделся, и ответил:

— Ваше величество, сапог было вполне достаточно, два миллиона — в магазинах питания, да еще находилось в заказах фабрикантам, однако я проверю незамедлительно.

— А как обстоит дело с орудийными патронами? Говорят, что в Восточной Пруссии расстреливали по четыреста патронов в день вместо тридцати, предусмотренных мобилизационным планом. Если это соответствует действительности, чем же мы будем воевать в ближайшее время? — спросил царь.