Дождь Забвения - Аластер Рейнольдс

После двух часов беспамятства Флойд пошевелился. Трудно сказать, что именно его разбудило, то ли усилившаяся тряска, то ли включившаяся сирена, сопровождаемая издевательски бесстрастным женским голосом, который с механическим равнодушием предупреждал, что транспорт неминуемо потеряет управление.

– Что, и в самом деле так плохо? – осведомился Флойд.

– Нет, хуже. Гораздо хуже.

Автопилот истратил почти все топливо. Оставшегося хватило бы на десять минут, и то в лучшем случае. Чем быстрее полет, тем меньше проработают двигатели. А транспорт и не думал замедляться. По оценке Ожье, точка смыкания стен уже нагнала транспорт и по всем признакам ускоряла его с каждой минутой. Конечно, если бы знать о гиперсети столько, сколько Маурия, можно было бы объяснить, что происходит и как это связано с метрикой сворачивающейся квазичервоточины. Не то чтобы такое знание существенно помогло спасению, но все-таки…

– Если не будет управления, разве мы не станем попросту биться о стены? Ну, я имею в виду, немножко больше, чем сейчас?

– Ты прав. Но система считает, что мы всего в часе от Фобоса. Или меньше – в зависимости от того, насколько ускоримся. Есть микроскопический шанс добраться в относительной целости. Обрати внимание на слово «микроскопический».

– Ну, коли так, я ничего не планирую на следующую неделю.

– Будет трясти, и гораздо хуже, чем до сих пор. А впереди небольшая проблема: мы войдем в портал на скорости в два с половиной раза выше нормальной.

– Постой, давай-ка разбираться с проблемами по очереди. Как зовут эту твою подругу? Скелсгард?

– Да.

– Она производит впечатление специалиста. Думаю, Скелсгард придумает, как нам выпутаться из этой передряги, если продержимся до финала.

«Бедный Флойд, – подумала Ожье. – Если бы ты знал, что происходит на самом деле… Конечно, будущее полно чудес, но возможность все испортить оно дает не менее чудесную».

– Думаю, ты прав, – сказал она с напускным оптимизмом. – Уверена, она найдет выход.

– Ого, вот это боевой дух!

– Последнее предупреждение! – равнодушно произнес женский голос. – Коррекция курса прекратится через десять секунд… девять… восемь…

– Флойд, приготовься. Если у тебя есть талисманы и обереги, пора на них молиться.

– Коррекция курса отключена, – объявил голос с абсурдной бодростью.

Секунд на двадцать полет стал обманчиво ровным – словно Ожье и Флойд неслись на санках в пустоту пропасти.

– Э, да не так уж и страшно, – успел сказать Флойд.

Потом был удар. Транспорт прочертил боком стену. Тряхнуло сильней, чем когда-либо раньше. Жуткий скрежет – из корпуса вырвало что-то большое, металлическое. Флойд схватил джойстик, пытаясь исправить курс, но, как ни пытался, ничуть не изменил струящуюся по экрану картинку силовых линий.

– Бесполезно, – произнесла Ожье со стоическим равнодушием, удивившим ее саму. – Полет уже неуправляемый. – Чтобы подчеркнуть свои слова, она отпустила бесполезный джойстик и сложила управление. – Расслабься и получай удовольствие.

– Мы сдадимся так просто? А вдруг в баках еще осталось горючее?

– Флойд, это не кино про войну. Если датчик говорит, что горючего нет, его и в самом деле нет.

После столкновения наступило затишье – пока транспорт летел к другой стенке. Ожье по-прежнему наблюдала сетку на экране и вереницу чисел. Нос судна стал отклоняться от курса. Сейчас будет новый толчок…

Ударило раньше ожидаемого. Словно высоковольтный разряд прошел по телу. Клацнули зубы и прикусили язык; ощутился вкус крови. По всей кабине замигали аварийные огни. Завыла уцелевшая сирена, другая залаяла на двух монотонных нотах. Еще один машинный голос – похоже, записанный той же женщиной – объявил:

– Внимание! Достигнуты пределы прочности для внешней оболочки. Высока вероятность разрушения корпуса.

– Эй, мадемуазель, может, сообщите что-нибудь, о чем мы еще не догадываемся? – попросил Флойд.

Ожье не знала, как отключить голосовое оповещение. Едва перестал голосить первый голос, второй деловито объявил, что радиационная изоляция экипажа на грани отказа.

Затем транспорт ударился снова, отскочил, еще раз стукнулся, закрутился, вызвав приступ тошноты. После следующего удара вращение ускорилось. С каждым оборотом Ожье то выдергивало из кресла, то вдавливало в него. Заныла уже долго не ощущавшаяся рана на плече. Линии на дисплее плыли слишком быстро, обрабатывающий данные процессор, похоже, был сконфужен не меньше, чем Ожье. Хотя какая разница, нормально он работает или нет? Когда нет возможности управлять, полет вслепую – почти благо.

Металлически взвизгнув, от корпуса оторвалось что-то еще. Внезапно заложило уши – в отсеке упало давление.

– Мы только что разгерме…

Ожье не договорила. Воздух со свистом потек из кабины, дышать становилось труднее с каждой секундой. Сквозь застилаемые мутью глаза она видела ужас на лице Флойда – того мотало из стороны в сторону. Попыталась дотянуться здоровой рукой – трудно, словно придавило камнем и приходится его отпихивать. Все же она добралась до полосатого желто-черного рычага сброса масок, проклиная технику, – маски должны были выпасть автоматически. Ожье прижала пластик к лицу, с наслаждением глотнула прохладный воздух, мгновенно взбодривший, возвративший силы.

Она дала знак Флойду сделать так же, а потом нетерпеливо глядела, как он нащупывает маску, прикладывает к лицу.

– Слышишь меня? – спросила Ожье.

– Да, – ответил он, помедлив, и голос казался слабым, далеким.

– Утечка прекратилась. Думаю, давление воздуха понизилось на две трети. Нам следует поддерживать…

Фразу оборвал новый удар – кувыркающийся транспорт врезался в стену. Послышался скрежет – значит, утрачены новые фрагменты корпуса. Большинство дисплеев уже погасло или показывало не пойми что. Ожье попыталась сосредоточиться на оценке времени прилета, но это время постоянно менялось на десятки минут – автопилот пытался истолковать хаотичное кувыркание транспорта как линейное движение.

Врезались еще раз. Позвоночник больно стиснуло, затылок впечатался в подголовник. Она отключилась на секунду. Рассудок приплыл назад сквозь кровавый туман. Все вокруг окрасилось в багровые тона; казалось, руки где-то далеко – непослушные, бесполезные, присоединенные к телу лишь тончайшими нитями. Она что, спит? Нет, не может быть: это реальность. Но почему-то неминуемая гибель не слишком пугает. Да, не так уж это и плохо – терять сознание.

Она посмотрела на Флойда: его голова бессильно моталась из стороны в сторону в такт вращению судна. Рот открыт, будто в восклицании ужаса или восторга. Глаза – узкие багровые щелки, из-под бинта на голове сочится кровь.

Флойд отключился полностью.

А транспорт все кувыркался, медленно умирая. Ожье постаралась как можно плотнее втиснуться в мягкую обивку кресла, вцепилась в подлокотники. Издалека, словно из другого помещения, донесся женский голос:

– Внимание! Начинается вхождение в портал! Начинается вхождение в портал! Убедитесь, что все закреплено! Экипажу пристегнуться и приготовится к сбросу скорости! Пренебрежение мерами предосторожности приведет…

– Заткнись, ради бога! – буркнула Ожье и взмолилась о том, чтобы потерять сознание.

Тряска и удары усилились до такой степени, что на пару секунд – вряд ли больше – показалось, что судно и его хрупкий человеческий груз неминуемо погибнут, разлетятся на кусочки. Корабль било, дергало, крутило и рвало.

Долго. Невыносимо.

Но удары вдруг прекратились. Судно по-прежнему кувыркалось, но не меняя резко направление, а почти регулярно, периодически. Лишь изредка по корпусу что-то стучало, но несильно. Полет стал обманчиво спокойным – словно транспорт опять сорвался с края пропасти и летел, ничем не стесненный. А впереди подстерегала твердь, готовая убить.

Но финального рокового столкновения так и не последовало.

– Числа, – пробормотала Ожье, с трудом шевеля окровавленным, распухшим языком.

Но числа ничего не сказали. Судно полностью ослепло, потеряло малейшую способность видеть окружающее. Ожье подумала, что единственное разумное объяснение – изменилась геометрия тоннеля. Наверное, схлопывание червоточины вызвало деформацию горловины, расширило тоннель и теперь нужно больше времени, чтобы пролететь от одной стенки до другой.

Ведь не было чудовищной перегрузки, сопровождающей торможение в приемной капсуле. И кувыркание не прекратилось. Транспорт не остановился, не попал в амортизирующий подвес.

Казалось, тоннель расширился до невероятных пределов. Серьезных ударов не было уже две минуты, лишь стучало слегка по корпусу. Может, характер движения изменился так, что столкновения превратились в скользящие? Или стены стали глаже, мягче, лучше поглощают энергию удара?

Снова бухнуло, и послышался страннейший звук: мелкая дробь, как стук дождя по стеклу.