Ледяная могила(Роман приключений) - Жиффар Пьер

Вслед за Робледо явился представитель правительства Аргентинской республики. Это был командир канонерки «Азуль», лейтенант Пепито Уррубу, — статный молодой человек, очень красивый и хорошо воспитанный. Он заявил, что правительство предписало ему оставаться в распоряжении профессора Макдуфа все то время, пока экспедиция будет находиться в южном полушарии. Канонерка «Азуль» должна будет встретить «Эмму Пауэлл» в конце лета около Огненной Земли, а в случае, если ее там не окажется и возникнет подозрение, что с экспедицией случилось какое-нибудь несчастье, «Азуль» немедленно отправится на поиски «Эммы Пауэлл» или ее экипажа, чтобы подать им помощь.

Макдуф горячо поблагодарил правительство в лице его изящного представителя и выразил надежду, что «Эмма Пауэлл» не будет нуждаться в помощи «Азуля».

Затем Уррубу, деликатно угадывая нетерпение Макдуфа, предложил немедленно свезти его к капитану Мендезу Лоа, с которым был хорошо знаком, поскольку раньше служил с ним на одном судне. Макдуф с радостью ухватился за это любезное предложение. Отправились тотчас же, захватив с собой и корреспондента Олдхазбанда, который мог стенографировать весь разговор с тюленепромышленником.

Мендез Лоа жил в собственном домике, в пригороде Буэнос-Айреса, носящем имя «Ракушек» (Las Conchas). По дороге лейтенант Уррубу много рассказывал о Мендезе Лоа, стараясь уверить Макдуфа в том, что на этого человека, с виду грубого и неуклюжего, можно вполне положиться; он не станет и не способен сочинять и вводить в заблуждение, и если утверждает, что видел страшную ледяную могилу с ее трупами, то можно не сомневаться, что она ему не почудилась и что он ее в самом деле видел.

Мендез Лоа встретил гостей на пороге своего чистенького домика, и, мигом догадавшись, кто и зачем к нему пожаловал, пригласил их в дом.

Макдуф схватил и крепко сжал обе руки старого моряка. Перед ним стоял единственный человек, который видел его погибшего сына в ледяной могиле!.. Моряк, казалось, был тронут, но и смущен этим горячим приветствием незнакомого человека. Доктор немедленно рассеял его смущение, приступив, при посредничестве Уррубу, к переговорам с ним, которые корреспондент Олдхазбанд тут же и записывал слово в слово опытной рукой стенографа.

— Вы Мендез Лоа? Вы видели моего сына и его спутников, заключенных в ледяную могилу?

— Да, сеньор. Говоря точнее, я видел заключенные во льду трупы белых людей в меховых одеждах. Ничего другого я не могу сказать, потому что лица их были мне незнакомы.

— Конечно, конечно… Но вы видели их лица?

— Я видел лица троих из них.

— Троих? И вы хорошо рассмотрели лица этих троих?

— Да, я их рассмотрел так же хорошо, как сейчас вижу вас.

— И могли бы их узнать?

— О, сеньор, — проговорил моряк с жестом ужаса, — кто раз видел подобную вещь, тот ее никогда до смерти не позабудет.

— Тот, кто был на ногах, стоял посреди других и смотрел на вас…

— О, помню, помню!.. Я прямо вижу его и помню этот взгляд.

— Можно ли было по каким-нибудь приметам узнать в нем начальника остальных?

— Нет, но само его положение среди остальных было такое, как будто он отдавал приказание или давал совет в ту самую минуту, когда все они замерзали.

— Он высокого роста?

— Не очень.

— Похож на меня?

— Как только вы вошли, сеньор, мне показалось, что в вашем взгляде есть что-то схожее с его взглядом.

— А нос? Нос у него такой же, как у меня?

— Право, не сумею вам сказать. Бороду я запомнил; она была такая же длинная, как у вас, и почти такая же белая; но ведь там все было белое от снега, инея и изморози. А насчет носа… не помню…

— Но глаза мои напоминают вам его глаза?

— О, да!.. — ответил аргентинец, которому становилось как-то жутко от этого допроса.

Между тем, доктор Макдуф порывисто достал из кармана несколько фотографических карточек.

— Вот три портрета, — сказал он. — Один из них — портрет моего сына, и притом очень схожий. Это он?

Тюленелов взял карточку, всмотрелся в нее и, отдавая назад, сказал:

— Нет, это не тот.

— Может быть, вот этот? — продолжал доктор, подавая ему другую карточку.

— Нет, и не этот.

Оставалась еще одна карточка. Доктор дрожащей рукой протянул ее Мендезу Лоа.

— Ну, а эта?.. — спросил он.

— Пресвятая Дева! — воскликнул моряк, весь встрепенувшись. — Это он! Ей-Богу, это он!..

Лоа со страхом переводил глаза от карточки на лицо доктора и вновь на карточку.

— Он, он, он!.. — вновь вскричал он с трепетом, вызванным воспоминанием о ужасном замогильном видении.

Доктор весь сиял и почти машинально, не сознавая этого, крепко пожимал руки Манфреда Свифта, Уррубу и Стоуна.

— О, господа! — восклицал злополучный отец. — Теперь я ведь впервые окончательно и бесповоротно убедился в том, что мой сын погиб и что этот человек видел его замерзший труп!

Волнение почтенного старца было понятно всем присутствовавшим. Но их удивлял и почти пугал тот непостижимый факт, что профессор принимал это «окончательное и бесповоротное» подтверждение гибели сына чуть ли не с радостью.

— Итак, — продолжал доктор свой допрос, — теперь мы можем быть вполне уверены в том, что замерзшие тела, которые вы видели в той ледяной могиле, — это тела людей с погибшего «Проктора».

— Мне самому думается теперь, что это так; ничего иного и подумать нельзя, — ответил Мендез Лоа.

— А сейчас, будьте добры, расскажите мне еще кое-какие подробности, имеющие для нас огромнейшую важность.

— Но мне кажется, — возразил моряк, — что я уже сообщил вот этому господину, Олдхазбанду, все, что знал и мог сказать.

— Это мне известно, и весь ваш рассказ я давно уже выучил наизусть. Но нам нужно, необходимо узнать еще кое-что. И прежде всего, географическое положение места, где вы натолкнулись на эти трупы.

Аргентинец явно затруднялся с ответом.

— Право, не сумею вам в точности указать…

— Да и не надо. Дайте хоть приблизительное указание.

— Ну, коли так, могу вам сказать, что это будет, примерно, 65.5° или 65.6° южной широты и 64° западной долготы. Всего вероятнее, что так… Но я не говорю наверняка. Видите ли, мы тогда заплутали и попали в такие места, куда наш брат-промышленник обычно не заходит, потому что делать там нечего, да и опасно…

— Хорошо, — продолжал Макдуф. — Теперь скажите, когда это было, в какой день?

— 6 апреля. Тогда уже начиналась жестокая стужа, все дни градусник показывал 150 ниже нуля. Вот мы втроем, чтобы немного поразмяться, и сошли на берег поохотиться на птиц. Зима была самая лютая, даже редкостная по лютости. Вы можете быть спокойны: все тела сохранились, как живые, при таком морозе.

— А помните ли вы местность, где выходили на берег? Какие там имеются приметы?

— Как же, помню. Если стать лицом к морю, то влево будут две круглые высокие скалы, а вправо, в отдалении, цепь высоких гор, конечно, вся белая от снега, как и все вокруг.

— И тотчас после того вы двинулись домой, на север?

— И вовремя! Нельзя было терять ни единого дня, иначе нас затерло бы во льдах. И то насилу выбрались.

Профессор вперил в аргентинца свои ястребиные глаза.

— Скажите, мой друг, вы своим промыслом зарабатываете в год, как говорил мне лейтенант Уррубу, в среднем сотен пять аргентинов?[3]

— Точно так, сеньор.

— Я хочу сделать вам предложение. Поезжайте с нами, на нашем судне, на Землю Грэхема. Вы послужите нам проводником. Вам, конечно, придется в этом году не выходить на промысел, и значит, потерять свой ежегодный заработок. Но я вам с избытком возмещу эту потерю. Я еще до отъезда выплачу вам три тысячи аргентинов, то есть средний доход за шесть ваших промысловых походов. Вы согласны?

К великому изумлению всех присутствовавших, Мендез Лоа надулся и насупился, словно упрямый ребенок, и угрюмо отвечал:

— Нет, не хочу… не согласен!