Тридцать три поцелуя на десерт (СИ) - Ли Марина

– Хватит! – Портвейн внезапно начал горчить. – Заканчивай это, Магда, или мы поссоримся. Ты серьёзно думаешь, что я способен принять от женщины плату подобного рода?!

Она просительно сложила руки перед грудью и взмахнула ресницами.

– Милый, но как ты не понимаешь, это же так романти-и-ично!

– Это гнусно! – процедил я. – И то, что ты этого не понимаешь, безмерно разочаровывает!

Она надулась и отвернулась к огню.

– Что с тобой, Магда? Я не узнаю тебя.

Обиженно пожала плечом.

– Ну, раз мой идеальный план тебе не по нраву, тогда помоги девчонке просто так. Из доброты душевной. А то ведь её дела лишили, из дому выгнали, ославили на всю провинцию, уж и не знаю, заслуженно или нет… А тебе ведь всё равно делать нечего. Сам сказал, что на месяц из замка уехал. Поможешь?

И глянула на меня из-под ресниц, а я снова заметил в её взгляде что-то этакое… Странное что-то. И совершенно некстати вспомнил маменьку.

– Помогу.

Магда захлопала в ладоши и, забыв про обиды, защебетала:

– Ой, ну какой же ты всё-таки замечательный, малыш! Как повезёт той женщине, которой ты в конце концов достанешься! Не рычи! Я гипотетически!.. У тебя на утро есть какие-то планы? Что, я глупости спрашиваю? Нет, конечно! Тогда навестим одну мою приятельницу… Леди Шарлотту Нейди-Остин. На самом деле, я с её дочерью дружу, а не с ней. Анна. Помнишь? Жена ювелира?..

– Магда, уймись! У меня сейчас голова лопнет.

– Прости! – Снова рассмеялась она. – Мадди уже третий день у них в доме живёт. Ждёт разрешения суда, чтобы забрать из дома и лавки личные вещи. Ну… В общем, она сама тебе завтра обо всём расскажет!..

Мы просидели у камина до часу ночи и только потом разошлись по спальням, и уже под одеялом я внезапно поймал себя на мысли, что чувствуя себя одураченным. Но с чем было связано это ощущение, разобраться не успел – уснул.

Глава 3. Клюква в сахарной пудре, радости и гадости

Клюква в сахаре – весьма своеобразный десерт, сочетающий и кисловатую горечь, и сладость. В отличие от многих других, весьма полезный, и обладающий целебными свойствами. В то утро я занималась именно им.

Маменька ещё с вечера перебрала заказанные из столицы ягоды – у нас их днём с огнём не сыскать. Мелкие и некрасивые пойдут на соус для птицы, а крупные ровные шарики я планировала сначала окунуть во взбитые белки, затем обкатать в сахарной пудре и, наконец, разложить по заранее приготовленным коробочкам.

Сегодня я собиралась наведаться в Фархес, чтобы поговорить с судьёй, и заодно напомнить о себе постоянным покупателям. Небольшой полезный десерт будет отличным знаком внимания. Выражением благодарности за то, что они не отвернулись от меня в этот сложный период.

И дело не в судебном разбирательстве. Ну, правда, фархесский суд завален исками по самую крышу, если вокруг каждого танцы с бубном устраивать, то это не жизнь получится, а цирк с конями и клоунами.

Нет, никому никакого дела не было бы до того, что и кому мастер Туг оставил в наследство, не выступи его правнук с заявлением в местном газетном листке.

Подлец в красках вещал о том, какая я распутная девка. Что это я своим похабным поведением вогнала старика в гроб, что я и ему – Салливану – делала непристойные предложения, но он, человек глубоко нравственный и принципиальный, конечно же, отказался.

Представляю, что началось в Фархесе, когда этот пасквиль вышел в свет! Наших кумушек ведь хлебом не корми, дай посплетничать, а тут такая благодатная почва.

Под маской овцы скрывался лев!

То есть, я.

Мало мне было владеть самой успешной кофейней в городе, так я теперь ещё и богачкой стану? Шутка ли – целый дом на центральной площади! Да в сезон, сдавая жильё в аренду отдыхающим, только на этом можно озолотиться!

Персефона Уолш мне даже письмо прислала на Предельную: несколько строчек на дорогой белоснежной бумаге, в которых она взывает к моей совести и предлагает покаяться, отказаться от наследства в пользу города и навсегда уехать из Фархеса. «Жители нашего города превыше всего ценят семью. Распутницам и потаскухам здесь не рады. Взываю к вашему разуму. Вы должны понимать, что после всего случившегося ни одна уважающая себя дама не купит у вас ни крошки».

Я не знала, злиться мне или плакать. Всё, к чему я шла много лет, рушилось на глазах. Маменька требовала подать на Салливана Туга в суд за клевету, но я отказалась.

– Всё равно мы этим ничего не добьёмся. Сейчас грязь льют только на меня, но если я пойду в суд, достанется и тебе с девочками. Не дай Предки, кто-нибудь узнает о твоей бурной юности, тогда точно пиши пропало.

Мама вздыхала и прижимала кружевной платочек к покрасневшим от слёз глазам, а я принялась считать убытки, которые понесу в результате скандала, устроенного Салливаном Тугом. И поначалу всё указывало на то, что они будут нешуточными!

Я разослала письма всем постоянным клиентам, сообщая, что не прекращаю работу, и все заказы будут доставляться на дом. Но ответ получила только от нескольких человек, да от замкового повара. Ну и Шарлотта Нейди-Остин. Она даже на Предельную приехала, посмотреть, как я устроилась, да своих любимых пирогов купить.

А потом народ будто с ума сошёл! Настоящее паломничество началось! Не все, конечно, за моими пирожными приезжали, многие просто поглазеть хотели на «гулящую девку, погубившую мастера Туга», но это не отменяло того факта, что в матушкиной таверне с утра до ночи камню негде было упасть.

На кухне не затухал очаг, скворчали сковородки, супы варились в огромных чанах, а в печке не было места для моих десертов, потому что они были заняты хлебами и мясом.

Нет, выручка-то взлетела до небес – у матушки. А мне настала пора задуматься о будущем и попытаться наладить собственную жизнь.

Сплетни и скандалы – всё это гнусность, конечно, но не повод опускать руки. И для начала я хотела поговорить с судьёй. Если он позволит мне забрать личные вещи и оборудование, я смогла бы как-то дотянуть до судебного разбирательства.

Эти мысли меня так воодушевили, что я прямо-таки летала по сумеречной кухне в маменькином трактире. Чтобы успеть приготовить десерт, я встала засветло, и к рассвету закончила со всеми делами. Переоделась в дорожное платье, упаковала саквояж и, простившись с родными, заторопилась на почтовый дирижабль. Пассажиров капитан Дрозер брал редко, но мне никогда не отказывал. Сёстры хихикали, утверждая, что старый вояка в меня влюблён, а я точно знала, что по-настоящему сильные чувства он испытывал не ко мне, а к моим чесночным пышкам.

Но до станции дойти я не успела, наткнувшись метрах в двадцати от нашего дома на человека, из-за которого когда-то была вынуждена покинуть столицу.

Роберт Суини был представительным мужчиной, высоким, сильным, наверное, даже симпатичным. У него были длинные тёмные волосы, которые он собирал в низкий хвост, тонкие усики, правильные черты лица. Одевался он по последней моде, и я не раз видела, как томно смотрят ему вслед посетительницы мясной лавки его отца, где я работала помощницей, а он – счетоводом. Восемь лет назад, когда мы познакомились, ему исполнилось сорок.

Учитывая, что он был старше моей мамы, фраза «в отцы годился» подходила к ситуации как нельзя лучше. Мне было пятнадцать, я была тощей, облезлой, как мокрая курица, и вечно мёрзла. Однако мужчину это совершенно не смущало.

В первый раз он поймал меня, когда я задержалась в лавке после закрытия. Дедушка Суини уже ушёл домой, а я осталась, чтобы всё убрать. Я почти закончила, когда из тёмного угла внезапно раздался голос:

– Самое смешное, что ты не понимаешь, насколько хороша.

Я вскрикнула и то ли от испуга, то ли от неожиданности, выронила швабру.

– Кто здесь?

– Всего лишь я, – отозвался Роберт и шагнул в пятно света. Во взгляде безумие, а руки сжаты в кулаки. – Ты сводишь меня с ума.

– Господин Роберт?.. – Я попятилась, не сводя с мужчины перепуганного взгляда. Я, может, и была юна, но не наивна.