Бермуды - Юрон Шевченко

– Вот вам пиво, – показала она всем мичуринскую дулю.

Когда жену грузили в милицейский бобик, она крикнула Данилычу: «Домой не приходи, убью!»

И Данилыч в тот же вечер устроился сторожем на стройку. Так как очень боялся находиться ночью в одном пространстве со своей супругой.

До его знакомства с Хунькой оставалось 24 часа.

На стройке ему выдали комнатку, в ней было все, что нужно для жизни: умывальник, огрызок зеркала, табурет, стол, топчан, радиоточка. Вот она – спокойная, беззаботная жизнь. Мирно тикали ходики.

Он даже успел прочитать семь страниц книги Юрия Дольд-Михайлика «И один в поле воин». Дверь открылась, в комнату вошли три пацана, по виду школьники старших классов.

– Пришли знакомиться, – сказал старший. – Это наша территория, и мы должны знать, кто на ней трудится. Я Граф, это Хунька, это Кока.

Данилыч вяло пожал непрошенным гостям руки. Знакомство решили продолжить за вином. Граф скачал три рубля со сторожа, и троица исчезла. Вернулись с пятью пузырями и продолжили. Пока их не было, Данилыч нарисовал шариковой ручкой на пальцах перстни, символизировавшие двадцать лет, проведенные на зоне. А на пальцах левой руки вывел свое имя – Ваня. Он решил сыграть роль авторитетного зека, полагая, что это отпугнет малолеток. Интуиция подсказывала – спокойной жизни пришел конец. После первого стакана Данилыч понял – интуиция его не обманула.

Осталось выбрать, чего больше бояться – жены или малолетних хулиганов. Его «татуировки» привели к абсолютно противоположному результату. Юная шпана не вылезала из его каптерки – прогуливала уроки, резалась в карты, бухала винчик и требовала рассказов из жизни зоны. Данилыч тяготился уважением подростков, но было поздно, поделать уже он ничего не мог и вынужден был разыгрывать роль блатного дальше.

Он уже пересказал по памяти все виденные фильмы на ментовскую тему и чувствовал, что репертуар заканчивается. Вернувшись после осмотра вверенного ему для охраны объекта, с которого он продал три кубометра досок, Данилыч с грустью заметил увеличение поголовья хулиганов.

– Данилычу привет, – закричали пацаны.

– Приветули варкутули, – прохрипел сторож. – Это шо тут за кильдым?

Новенькие замолкали с восхищением глядя на него.

– Халды-балды развели, – Данилович, воспользовавшись паузой, решил поддержать реноме. Поднял с пола веник и расчесал им остатки волос, любуясь в маленькое зеркальце на произведенный эффект. Пацаны с уважением следили за его действиями. Хунька восхищенно прошептал: «Какой человек!» И твердо решил: «Пару лет еще потрусь дома. А потом, конечно, нужно садиться, без зоны никак низзя».

Тайна Данилыча раскрылась случайно. Потеряв бдительность, он протер керосином запачканные руки и стер все знаки отличия. Хунька всё понял и ушел оскорбленный, не простившись. Он навел справки у соседки бабы Дуни, которая круглосуточно приторговывала самогоном и знала весь город.

– Хто? Данилыч? – Дуня захохотала. – Двадцать лет зоны? Рецидивист? Ой, умру. Да Ваню жена до сих пор за ухо в угол ставит. Самое большое, что ему может светить – это принудительное лечение от алкоголизма.

Неделю Хунька простоял возле калитки, продумывая план мести за свои поруганные чувства. Он рассеянно поигрывал двумя небольшими ядрами. Одно было настоящее чугунное, другое – из пенопласта, покрашенное черной краской. Отличить их было невозможно.

Это была старая примочка. Когда жертва проходила мимо, Хунька сначала кидал чугунное ядро под ноги; издав специфический звук, оно делало круглую воронку на тротуаре. Потом, крикнув «Лови», бросал пенопластовое ядро в жертву. Все реагировали примерно одинаково. С испуганным визгом отскакивали в сторону. И только одна женщина, растерявшись, бросила на асфальт пакет с тремя лотками яиц. Решила поймать ядро. Игра ей очень не понравилась. Хунька впервые загремел в милицию.

Друзья помогли реализовать первую часть проекта «Месть». За несколько вечеров они создали макет человека в натуральную величину – в ход пошли старая одежда, медицинские резиновые перчатки и т. п. За пузырь вина сторож коопторговской базы оторвал от манекена голову и отдал им. В нее пацаны вмонтировали банку с красной краской. Они назвали своего Франкенштейна Григорием.

Когда Гриша был полностью готов, его затащили на четвертый этаж стройки, где работал ночным директором «рецидивист» Данилыч. Ждать удобного момента пришлось недолго. Пацаны увидали покачивавшуюся фигуру сторожа. Навстречу ему шли девушки, они торопились на дискотеку. Друзья начали молотить железными прутами по мешкам с цементом, по стеклам, громко ругались, имитируя драку. Прохожие, как по команде, задрали головы, интересуясь побоищем.

У Данилыча ноги сделались ватными, он враз заскучал. Послышался пронзительный крик: «Не надо, Гриша, нееет». С крыши вниз стремительно полетел человек. Полет длился несколько секунд и сопровождался истерическим криком девушек. Послышался жуткий звук встречи тела с асфальтом, череп раскололся, под ним растеклась лужа крови. Данилыч лишился чувств.

Так началась война. Как-то Кока вечером зашел в гости к Хуньке, по-взрослому выставил бутылку плодоягодного. Поболтали, покурили.

– Задерни занавески, у меня за эту неделю уже три привода в детскую комнату милиции. Дядя и брат замахались отмазывать.

Кока достал карты.

– Сдавать? В очко или буру?

– Сдавай, – согласился Хунька, вытирая винные усы.

– А это че у тебя. Новый плакат? Кто это?

– Марк Болан, «Тирекс».

Хунька никогда не слушал «Тирекс» и ничего не знал про Марка Болана. Плакат ему понравился из-за головного убора Марка, на балду которого была надета кастрюля. Вообще-то он не собирал рок-музыкантов, имея тонкую душу, отдавал предпочтение красивым девушкам, поэтому на закопченной стене веером висели фотографии Эдиты Пьехи, Майи Кристалинской, несколько переводок из ГДР. Гвоздем программы была Мишель Мерсье в роли Анжелики из журнала «Советский экран». Стена также была густо декорирована ножами разных масштабов, топорами и заточкой из напильника.

Игра не клеилась.

– Хочешь послушать концерт «Тирекс»?

– Давай, – согласился Кока.

Хунька включил свой «Маяк». Из динамика донеслись сексуальные вздохи и скрипение матраца.

– Что это? – удивился Кока.

– Это звуковое оформление моих отношений с любимой девушкой Каролиной.

Отпив глоток плодоягодного, Кока углубился в прослушивание.

Дверь резко открылась, в комнату вошел Граф.

– Фу ты, черт, напугал, какого не стучишься, – сделал замечание хозяин.

– Ты чего, обсадился? – гордо спросил Граф. – Титул позволяет мне въезжать в церковь на лошади.

Допили вино.

– Че сидите? Пошли пошухерим.

– Не могу, обещал старикам ничего не делать сегодня.

– А под косяк?

– Ну, разве что-нибудь простенькое.

Граф достал драп, забитый в «беломорину», попыхтели, настроение стало улучшаться.

– Пойдем, попьем крови у Данилыча.

Последний раз на стройке он отметился в конце ноября, когда, со второго этажа облив сторожа водой, тут же высыпал на него мешок цемента. Пока Данилович вытирал глаза, Хунька успел на него помочиться и убежать.

Вышли на улицу, снежок приятно хрустел. Подошли к светившемуся окну цокольного этажа. Остановились. Хунька снял штаны. Взял у Коки зажженную сигарету, вставил ее в задницу, присел на корточки спиной к окну, громко постучал в стекло и гаркнул басом:

– Открывай, сволочь!

В окне появился силуэт Данилыча, он дышал на стекло, оплавляя морозные узоры. То что он увидел, ко всеобщей радости компании, заставило его снова потерять сознание.

Впоследствии на вопрос, как он перестал пить и стал верующим, Данилыч рассказывал: «Я был уже пропащий. Вот и в тот вечер принял бутылку анестезии – и вдруг слышу голоса. Снег скрипит. Стук в окно. Я продышал дырку в окне, навел резкость, смотрю – какой-то мужик замотался в шарф, подбородка не видно… Голова огромная, но больше всего меня поразили щеки. Я таких никогда не видел… Глаз не видно, рот какой-то неопрятный… Сигаретой дымит и ругается. Требует открыть двери. Я его, гада, как увидел, понял, что это с того света за мной пришли. Короче, потерял сознание. А утром встал, перекрестился, написал заявление и ушел с работы».

Так Данилыч капитулировал. Некоторое время Хунька по нему даже скучал.

Новый виток активности наступил после просмотра фильма «Путь самурая».

Пацаны шли домой, возбужденные, обсуждая мизансцены рукопашных боев. Хунька молчал. Это было плохим знаком. Петя отодвинулся от него подальше. Подошли к дому Хуньки.

– Ваня, что же ты молчишь, тебе, что, фильм не понравился? – спросил Кока.

Вдруг Хунька ударил ребрами ладоней друг о друга, свернул особым способом язык, издал нечленораздельный жуткий звук, загоняя себя в транс. Он врезал Коку по шее, с разгона прыгнул, ударом головы распахнул ворота и скрылся.