Рябиновое танго - Надежда Неделина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Часов в девять, когда Маша, собравшись, уже готова была выйти из дома, позвонила Женька.
— Как ты, подруга? Как москвич? — радостно кричала она в трубку.
— Какой «Москвич»? Я же ушла пешком!
— Тундра! Конечно, ты ушла пешком, но с парнем из Москвы!
— Откуда ты знаешь?
— А я гуляла с его другом Андреем.
— Только не это!
— Это, это! Ты когда едешь?
— Я уже уехала. Пока!
— Я приеду к тебе в гости, только ты сообщи адрес! — кричала Женька.
— Сообщу, — пообещала Маша, думая уже совсем о другом.
«Что в этом такого, что он москвич! Я же еду в Химки. Москва — целая вселенная, и мы никогда не встретимся, — полагала Маша, даже себе боясь признаться в том, что хочет этой встречи. — Я боюсь с ним встретиться. Мне элементарно стыдно… Ну надо же было Женьке именно сейчас мне позвонить?! Уехала бы и не знала, что он из Москвы».
Маша нерешительно топталась в прихожей, боясь заговорить с матерью. Затем, собравшись с силами, все же заглянула в спальню:
— Мам, я поехала! Присядем на дорожку?
Так они делали всегда, когда кто-нибудь из них двоих уезжал из дома, так они делали и тогда, когда уезжали вместе. Но сегодня Наталья Николаевна даже не встала с кровати, чтобы проститься. Нарушая традицию, она наказывала не только дочь, но и себя.
— Приедешь — позвони. Ты деньги взяла? — тихо спросила она.
Маша кивнула и, решив, что материнского поцелуя она сегодня недостойна, махнула рукой и вышла из квартиры. Вышла, как она точно знала, в новую жизнь.
«Что это будет за жизнь?» — думала Маша, сидя в стареньком автобусе, который вез ее на железнодорожный вокзал в Таштагол, а вообще-то вез ее в неизвестность.
Маша неотрывно смотрела в окно, но почти не видела мелькающих за окном пейзажей, настолько она была погружена в себя. Неожиданно из окна пахнуло свежестью, и Маша увидела на автобусном окне капли дождя.
«Дождь в дорогу — это к счастью, — подумала она. — На душе так тоскливо, а сердце мое сейчас плачет, как это окно плачет дождем».
Звук захлопываемой двери болью отозвался в сердце Натальи Николаевны. Ей казалось, что вместе с дочерью ушло и счастье, ушло все, ради чего она жила все эти годы.
«Она вернется? Она должна вернуться», — спрашивала и тут же утешала она себя.
Эта неопределенность лишила ее последних сил, и она заплакала. Наталья Николаевна плакала в последний раз, когда Маше было пять и у нее была пневмония. Тогда она боялась за жизнь дочери. Сейчас она боялась за то, как эта жизнь у нее сложится.
— Тук-тук! Кто дома? Почему дверь открыта? Где ты, Маша, — радость наша?! Наташа, где вы все? — Наталья Николаевна услышала голос своей лучшей подруги — самого близкого ей человека на сегодняшний день.
— А нет уже нас всех! Я теперь на всю оставшуюся жизнь одна! — плакала навзрыд Наталья Николаевна, выходя из спальни. — Уехала моя Машка. Представляешь, она пришла утром и заявила, что стала женщиной!
— И вы опять поругались? — предположила Раиса Васильевна, стараясь говорить спокойным голосом.
— А ты как думаешь? Мне что, радоваться надо было? — всхлипывала Наталья Николаевна.
— Но ведь это когда-нибудь случается со всеми девушками, это неизбежно. Или я что-то не так понимаю? — спросила Раиса Васильевна, направляясь на кухню.
— Конечно, не так! Ей же всего восемнадцать! — От возмущения у нее почти высохли слезы.
Раису Васильевну это порадовало. Она еще никогда не видела свою подругу в таком состоянии. Одно то, что та вышла к ней в халате, надетом на ночную рубашку, говорило о сильном душевном смятении.
— Слава Богу, что ей восемнадцать! Она жива и здорова. Радуйся! И не изводи себя. Чайку нальешь, подруга? — неожиданно прервав поток увещеваний, спросила она. — А то давай по коньячку! Я сбегаю, или давай Глумову позвоним, — вспомнила она про мужа, — он принесет.
— Не надо никуда бежать, не надо никому звонить, у меня есть коньяк, — горестно вздохнула Наталья Николаевна.
— Замечательно! Давай посидим, поплачем вместе. Дети, когда вырастают, часто улетают из гнезда. Ты этого не знаешь? — Достав большие пузатые бокалы тонкого стекла, она плеснула в них немного коньяку. — Никогда не знала?
— Знала, конечно. Но сейчас мне так тоскливо, хоть волком вой. — Наталья Николаевна взяла свой бокал под донышко и легонько вращала его, нагревая налитый в него коньяк.
— А ты и повой! Я ведь выла, когда мой Антон уехал в Новокузнецк. — Раиса Васильевна пригубила коньяк.
— То-то и оно, что в Новокузнецк! Он же каждые выходные приезжал, и сейчас с детьми — все праздники у тебя. Счастливая ты, Райка, у тебя уже внуки есть!
— Вот те раз! Ты же не хотела, чтобы Машка становилась женщиной, а внуков моих вспомнила.
— Раиса, не утрируй! Я ведь не против того, чтобы она стала женщиной. Я против того, как она это сделала. А главное, зачем?
— Ты всегда все втискиваешь в какие-то свои рамки. А может, так у нее получилось? А может, любовь у них?
— Какая «любовь»? Он какой-то приезжий. — От досады Наталья Николаевна одним глотком осушила свой бокал.
— Ну значит, обстоятельства или характер. — Раиса Васильевна удивленно посмотрела сначала на бокал, потом — на подругу.
— Вот именно! Характер! — воскликнула та, как будто обрадовавшись найденному ответу.
— Знаешь, я иногда думаю, что внешне Машка похожа на меня: цвет волос, цвет глаз, с той лишь разницей, что она еще растет и цветет, а я уже усохла и съежилась и напоминаю мумию. Но характер-то у нее твой, дорогая! Что посеешь…
— Ты не мумия, а я не сеятель, я айсберг! Так сказала Машка.
— Ничего страшного, айсберги ведь тают…
Глава 5
Утром Андрей, глядя на Максима, только ухмылялся, а Вселдыч не обращал на него никакого внимания и не обмолвился даже словом. Поэтому и нравился Максиму друг отца: сдержан, справедлив, нелюбопытен, по-мужски надежен.
— Молодежь, давайте бегом! Нас могут отправить первым рейсом. Только бы погода не испортилась, — торопил он.
Они наскоро перекусили и отправились в аэропорт. Вселдыч либо знал местные условия, либо обладал хорошей интуицией. Они летели первым рейсом. Собравшийся было пойти дождь только напугал их, дождевую тучку быстро унесло ветром.
Вертолет Ми-8 был полон
