Дурная кровь - Деклан Хьюз

– Вот мы и приплыли, – улыбнулся мне Коулм. – Вы хорошо повеселились, да?

– Надеюсь, у вас не будет неприятностей с боссом? – сказал я.

Коулм презрительно рассмеялся.

– Лампки? Он никакой не босс. Лампки всего лишь местный шут. Его мамашка завещала клубу огромную сумму денег, поэтому руководство вынуждено было пристроить Лампки на работу. Он же сует везде свой нос, лезет ко всем. Обычно это не доставляет хлопот, он не вмешивается в плавание, а все те блейзеры в клубе, ну, они тоже местные дурачки и заслуживают кого-нибудь вроде Лампки, чтобы указывать им, когда надевать галстук и какой рукой подтирать задницу.

– Я думал, что клубу хотелось бы иметь Джона Доусона среди своих клиентов.

– Конечно, еще как. Но Лампки не нравится сама мысль, что кто-то может иметь влияние из-за денег. По-своему он прав, потому что Лампки были членами Королевского яхт-клуба Сифилда со времен королевы Виктории.

Коулм снова рассмеялся и покачал головой.

– И все равно они все шуты: портреты на стенах, славные традиции и своды правил. Эти люди платят взносы, но половина из них никогда в жизни не выходила в море, они просто сидят, едят и пьют, честно говоря, чем больше, тем им становится веселее. Если я хочу выпить, я иду прогуляться в город; кружка пива в клубных барах вызывает тошноту. Я не говорю уж о всех этих толстозадых старичках и шутах в рубахах «регби», вечно вопящих прямо в ухо.

Я рассмеялся.

– Значит, клуб делится на моряков и шутов?

– Так делится весь мир, насколько я понимаю. Кстати, вы будете осматривать яхту? Ведь в одном Лампки все-таки прав: сегодня очень суматошный день.

Сунув Коулму двадцатку, я сказал, что вернусь через пять минут. Он посмотрел на деньги, и я уж подумал, что он сейчас отдаст мне их назад. Но он кивнул и сказал:

– Это «Хантер-23». Семь метров, четыре каюты, стоит здесь все лето и ждет. Я не религиозен, но это грех – иметь такое судно и не выводить его в море.

– Питер похож на хорошего моряка?

– Он ловко управляется с судном. Спокойный парень, много с ним не поболтаешь. Он хорошо плавает, всегда занимает призовые места в соревнованиях. Или занимал, ведь он уже не выходит в море.

– На яхту кто-нибудь поднимался в последнее время?

– Я никого не видел. Могу спросить у наших парней, если хотите.

Я сказал, что хочу, забрался на борт и спустился под палубу. В носовой части, за якорным отсеком, располагались диванчики, коричневые мягкие сиденья которых поднимались, а под ними были пустые ящики для хранения всякой всячины.

Между диванчиками стоял стол. У левого борта, перед отсеком для двигателя, располагались рундуки, маленький санузел и четыре сосновые полки, тянувшиеся вдоль всего судна. На полпути назад по правому борту находилась кухонная плита, а на корме – двухместная каюта. Больше на борту ничего не было: ни столовых приборов, ни посуды, не было свитеров и непромокаемых плащей, одеял и постельного белья, книг, карт, компасов, навигационных приборов, часов, радио. Даже пыли нигде не было. Я провел пальцем по столу. Кто-то недавно вынес все с яхты, а после этого хорошенько тут прибрал. Работа была проделана очень тщательно, как будто этот кто-то боялся оставить после себя даже пылинку. Но до конца замести следы никогда не удается. Всегда что-нибудь да укажет на то, что здесь был человек. Следовательно, моя работа заключалась в том, чтобы найти его след.

Я осмотрел отсеки для якоря и двигателя и проверил, нет ли каких-нибудь откидных досок или углублений в ящиках под сиденьями диванов. Заглянул под матрасы в каюте, обследовал стоявшие в спальне сундуки, чтобы убедиться, что у них нет фальшивых стенок или двойного дна. Я проверил навесные шкафчики по левому борту, все от пола до потолка – и наконец кое-что обнаружил. В узком закутке между ящиком и стеной прилипло несколько крошечных кусочков синего полиэтилена. И еще несколько клочков лежало на полу. Похоже, за ящик прятали полиэтиленовый пакет, а потом его оттуда вытащили. Немного дальше за ящиком я заметил еще куски пакета. Попытался просунуть туда руку, но она не проходила.

Я поднялся наверх и спросил Коулма, есть ли здесь какие-нибудь инструменты, но все те, что он мне принес, – отвертки, гаечные ключи и прочее, были слишком толстые. Я взял у него фонарик, вернулся под палубу и посветил за ящик. Кроме кусочков мешка я увидел что-то похожее на обрывок глянцевой бумаги.

На мне был новый ремень, кожа которого еще не истерлась. Я снял его, сложил пополам, просунул за ящик и подергал несколько раз. На поверхности показались еще куски полиэтилена, пыль и обрывок бумаги.

Это был кусок старой фотографии. На обратной стороне виднелась надпись, сделанная красным фломастером: «ма Кортни 3459».

На фотографии была запечатлена группа нарядно одетых молодых людей: двое мужчин и четыре женщины. Такие фотографии обычно делают после того, как специально приглашенный на свадьбу фотограф заканчивает свою работу, и все толпятся вокруг жениха и невесты. Я не знал, чья это свадьба, не узнал женщин, но зато мужчины были мне знакомы. Кто-то обвел все тем же красным фломастером их головы в кружок. Один мужчина был очень похож на Джона Доусона. Вторым был Имон Лоу, мой отец.

Глава 5

Ратуша Сифилда венчала главную улицу города. Она была видна даже из порта. Когда идешь к ней издалека, то ощущаешь, как они с городом подстраиваются друг под друга. Это было солидное, облицованное гранитом здание конца девятнадцатого века с башенными часами, залами для заседаний и общественными приемными. По крайней мере, когда-то это все в ратуше было. Теперь здесь расположился «Макдоналдс». Я стоял перед зданием, совершенно сбитый с толку. В тот миг, когда я нашел фотографию отца и Джона Доусона, мое сердце бешено заколотилось, теперь пот заливал лицо и стекал вниз по спине, а в горле было сухо, как в пустыне.

Старичок в черном берете и в туго подпоясанном темно-синем плаще, видимо, догадался о причине моего замешательства, сжалился и указал мне дорогу к «новой» ратуше, которой, как он меня заверил, было на самом деле больше двадцати лет. Я поблагодарил его и пошел в указанном направлении до ближайшего паба. Притаившийся в конце боковой улочки «Якорь» не был похож на место, где подают хорошую еду, или хотя бы бутерброды; бармена нигде не было видно; какие-то усталые на вид мужчины молча нависали над своими кружками. Они взглянули на меня разок и отвернулись. Я заказал двойную порцию «Джеймсона», долил до края стакана воды и сделал несколько больших глотков. Слышалось шуршание газет и тиканье старых часов. Когда я снова вышел на улицу, дрожь в руках унялась.

Я договорился о встрече с Рори Дэггом, менеджером проекта реконструкции здания ратуши, но у меня в запасе еще было время. Я зашел в один из магазинов на главной улице, купил мобильный телефон и карточку к нему. Потом позвонил Линде, лодочнику Коулму и Томми Оуэнсу и оставил им свой номер. Вернулся на Сифронт-Плаза, заказал ростбиф с хреном и рогалик в одном из кафе, примостившихся вдоль тротуара. Сел за алюминиевый столик и приступил к еде, запивая все «Революционным красным элем дублинской пивоваренной компании». Солнце садилось, и площадь заполнялась людьми: служащие обедали, молодые мамаши с колясками коротали время за латэ и айс-ти, туристы изучали карту города или подписывали открытки. Я чувствовал себя здесь, на удивление, как дома. Потом понял, почему: эта сцена напоминала мне больше Санта-Монику на западе Лос-Анджелеса, чем ту Ирландию, из которой я уехал. Только еле тащившаяся по тротуару парочка с ребенком в коляске и другим, только начавшим ходить, напоминала настоящую Ирландию. Родителям было немногим больше двадцати. У парня заостренные от героина скулы и серая кожа. Он с большим трудом подносил ко рту сигарету, как будто та весила не меньше гири. У девушки медно-рыжие волосы, а глаза сощурены от дыма сигареты, которую она держала во рту. Ребенок в коляске плакал, старший вторил ему; пока парень выкрикивал в трубку мобильника вариации на тему «Черт, его там не было», мамаша склонилась над шагавшим малышом, который уже заревел во весь голос, и попыталась его утихомирить. Они пробирались сквозь благополучную, космополитичную толпу, сталкивались с другими колясками и натыкались на столики, сплевывая и матерясь, а я думал, что все это совсем не напоминает Калифорнию. В Калифорнии нанимают специальную охрану, которая следит за тем, чтобы те люди, которые имеют деньги, никогда не сталкивались с теми, кто их не имеет. Я все никак не мог решить, что лучше: никогда не видеть таких людей, как эти, или видеть и притворяться, что их нет.

Я сидел и рассматривал две фотографии, которые мне удалось раздобыть: Линда дала мне снимок Питера Доусона с откормленным, лоснящимся лицом. Глубоко посаженные голубые глаза налиты кровью, щеки, покрытые нездоровым густым румянцем, влажные губы озабоченно надуты. Несмотря на разрушительное воздействие алкоголя, он выглядел как испуганный мальчишка, словно потерял контроль над собственной жизнью и понятия не имел, как выйти из этого положения.